Короткий миг удачи(Повести, рассказы) - Кузьмин Николай Павлович (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
— Прямо озверел Ромео, оглушил всех! — негромким торопливым тенорочком рассказывал секретарь, и Борис Николаевич представил себе прокуренный суматошный секретариат, груды материалов, телетайпных лент и клише на столе и как секретарь, разговаривая с ним, прижимает плечом телефонную трубку, а сам не перестает обеими руками рыться во всем этом привычном беспорядке, находит, что надо, подписывает и засылает в набор, огрызается на сотрудников и отдает распоряжения выпускающему.
— Ты как — лежишь, поправляешься? А прийти не сможешь? Ну, смотри. Мы его уж как-нибудь без тебя. Любовь должна пройти проверку. Верно?
Остроты у секретаря, как всегда, не получались.
Последовали еще приветы от сотрудников: от одного, другого… от всех, и Борис Николаевич догадался, что в секретариате полно народу — заканчивается половина месяца, а значит, подходит день выдачи гонорара, и ребята узнают у секретаря, не идет ли в номер собственный материал. Ну, после гонорара, как правило, ресторан на скорую руку, чтоб не особенно задерживаться и дома избежать скандала, выпивка, много дыму, взаимных обид, упреков, споров…
Закончив разговор, Борис Николаевич отодвинул телефон. Он ни о чем не расспрашивал секретаря, — редакционные новости, накопившиеся за последние дни, сегодня нисколько не интересовали его. Он вытянулся, удобно закинул под голову руки и снова стал лежать, молчать и смотреть в потолок. Это было внове для него — такое вот увлекательное одиночество. Еще совсем недавно ему хотелось движений, все его тренированное, сильное тело прямо-таки просилось в горячую мускульную работу, теперь же потребность была одна: лежать, смотреть в потолок и-чтобы не мешали. В конце концов он выключил телефон, потому что звонки, постоянные вторжения в его изолированность мешали забыть о том, что происходит без него, они напоминали, что жизнь, как ни отгораживайся стенами и дверьми, идет, она бежит, торопится, и вот уж получается, что он все равно необходим, как бы ни прятался, он нужен чуть не позарез, а позарез этот — ну его к черту! — ведь не на миллион же лет заведено у человека сердце: вон как убивается оно, будто одолевает какие-то постоянные помехи.
Откинув плед, Борис Николаевич спустил ноги и заученно попал в обношенные, истертые шлепанцы. Собираясь утром на работу, Тамара оставляла на плите обед, нужно было лишь зажечь газ и поставить на огонь кастрюльки. Вяло двигая ногами, он протащился на кухню, разогрел, что приготовлено, но есть не стал — хлебнул, ковырнул и вернулся обратно. Висели шторы по сторонам окна, на улице падал реденький снежок. Могучий Кухаренко, подумалось ему, наверняка осудил бы такое отсутствие аппетита. Разве это обед для взрослого мужчины? Уж что-что, а аппетит у старикана, надо полагать, железный: сожрет все, что положат, и потребует добавки.
Укладываясь и пряча под плед костлявые коленки, Борис Николаевич повозился, чтобы лечь и не чувствовать напряженных частых ударов сердца. Кажется, удалось…
Он хорошо представлял себе, где живет пенсионер: большой жилой массив, местные Черемушки. Только там Кухаренко мог получить новую квартиру, больше негде. Когда-то на том месте стояла захудалая слобода, грязная, с провисшими гнилыми крышами избушек. Борис Николаевич бывал в слободе часто, печатая в газете трескучие материалы о новизне, сметающей отжившее и никому не нужное старье. Слобода гибла, исчезала на его глазах. Окраина строилась еще и по сию пору, город рос и расползался, но у него уже были другие интересы и обязанности. Как журналист он вырос, укрепился очень быстро. И все же счастливое состояние тех первых лет, когда он только начинал и радовался каждой напечатанной заметке, казалось ему теперь куда приятнее, чем нынешнее, хотя последние фельетоны Б. Кравцова считались событиями в городе и редакция гордилась им, поддерживала и всячески его защищала. А слободу, район своей газетной молодости, Борис Николаевич запомнил так, что казалось, навсегда остались в памяти сырой осенний ветер в голой арматуре кранов, зябнущие, насеченные дождиком блоки поднимающихся стен, с пустыми рыжими рамами окон, жидкая антрацитовая грязь в колдобинах кривой разъезженной дороги, а по холодам, едва завьюжит, крохотный отрог переметенного через дорогу сугробика и на нем, поперек, грязный рубчатый след автомобильной шины…
— Кто там? — неожиданно крикнул Борис Николаевич и приподнялся. Кто-то был в квартире, вошел, потому что через широко распахнутую форточку движением воздуха внесло несколько снежинок. — Том, это ты?
В коридоре сильно затопали ногами, сбивая налипший снег, затем в комнату, вытягиваясь из-за косяка, заглянуло красное, с запотевшими очками лицо Зиновия.
— Это я, старик. Привет.
Он был осыпан снегом и несколько раз хлопнул шапкой о колено.
— Напугал-то!.. Но как ты проник?
— А на улице снежок, замечательно! — говорил Зиновий, раздеваясь. — Встретил Тамару, она дала мне ключ… Ну, лежишь, байбак, диван продавливаешь?
Не вставая, Борис Николаевич дотянулся и дернул висюльку торшера. За окном стало совсем черно. Зиновий, утираясь платком и приглаживая редкие волосы, нерешительно вошел в комнату. Он смотрел, не наследил ли на полу. Борис Николаевич подвинулся на диване, приглашая садиться.
— А Тамара куда? В магазин?
— Не спросил, старик. По каким-нибудь, наверное, делам.
— Я просил ее в редакцию зайти.
— Может быть, и туда, ничего не сказала. А что у тебя телефон выключен? Звоню, звоню…
— Да так, мешает… Ты знаешь, Зям, супруга меня стаскала к Софье Эдуардовне. И вот лежу, раздумываю о смысле жизни, — прекрасная штука бюллетень.
— Она что, смотрела тебя?
— Софья Эдуардовна? Еще как! Крутила, вертела… Люблю я этих величественных интеллигентных старух. Что-то в них старинное есть, вымирающее. В будущем, мне кажется, старики станут совсем другими. Вот меня взять. Ты представляешь, какой я буду старец? Желчный, въедливый. Внештатный инспектор, гроза продавцов и контролеров… И этот твой Модест Генрихович — тоже приятный. Таким бы мне хотелось…
— Берзер? Берзер — чудный старик. Но что тебе сказала Софья Эдуардовна?
С усилием приподнявшись, Борис Николаевич несколько мгновений смотрел на широко распахнутую форточку.
— Может, прикрыть ее маленько?.. Сделай одолжение. — Снова лег, подоткнул с боков плед. — А что она скажет? Сердчишко что-то ее насторожило. Да я и сам замечаю… Твой Берзер ничего не говорил?
— М-м… видишь ли, старик, греха таить не буду — прослеживается у тебя небольшое недомогание. Нервишки, перебои — всякая такая бяка. Но это не смертельно.
— Ну и слава богу! Вот так ты и Тамаре скажи, если спросит.
— А что ты свои лыжи забросил? В лесу сейчас, на хвое — разлюбезное дело. И я бы с вами. У меня сейчас, кажется, настоящее предынфарктное состояние.
— Насчет лыж Том командует. Все вопросы и предложения к ней. У нас сейчас железная диктатура. Видишь — лежу, не шевелюсь.
— Плюнь, шевелись. Это тебя Софья Эдуардовна закатала? Узнаю специалиста со стажем. — Он взял со столика несколько рецептов и небрежно просмотрел. — Тоже прописала? Выбрось. Ни к чему.
— Не вздумай этого сказать Тамаре.
— Что это ты такое толстенное штудируешь в своем уюте? — Зиновий, отложив рецепты, взял в руки Библию и чуть не выронил, — не рассчитал тяжести. — Ого! Чувствуется… Но что это? — Он раскрыл и удивился, завистливо покачал головой: — Достал все-таки?
— Занятная книженция, слушай! И — настраивает, знаешь. Я тут для себя целые Америки открываю, честное слово!
Перелистывая страницы, Зиновий щурился и говорил в своей привычной иронической манере:
— Припадок философствования? Так сказать, прекрасный миг озарения? Момент познания истины?
— Не греши, еретик, не кощунствуй. — Борис Николаевич жестом попросил книгу в руки. — Теперь я, кстати, точно узнал, что это ваши Христа распяли. Ваши!
— Да, да, великое открытие, старик! — согласился Зиновий, отдавая книгу. — Что сам Христос существовал — этого еще не доказано, но что распяли его евреи — в этом уверены все.
