Клава Назарова - Мусатов Алексей Иванович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗

— Вот здесь и моя шестая доля. — Старик кивнул на худую, тяжело дышащую лошадёнку и достал из кармана кисет и бумагу. — Чудно, право… Жили, жили, и всё вспять пошло: моя полоса, моя лошадь.

Борька покосился на кисет: папиросы у него давно кончились, и он не курил уже двое суток.

— Дедушка, разреши свернуть…

— Ох, и стрелков пошло! — Старик со вздохом отсыпал щепотку табаку.

Капелюхин, взяв из рук старика бумагу, развернул её, чтобы оторвать кусочек, как вдруг заметил слова: «Сим объявляется…» Он толкнул в бок Федю и вполголоса прочёл:

Дальше текст обрывался. Видимо, дед искурил этот клин бумаги. Сохранился только самый конец объявления.

— Дедушка, что это вы раскуриваете такое? — спросил Федя, показывая на бумагу.

— Сами видите, — ухмыльнулся старик. — Объявление, вроде приказу от новых хозяев. Нельзя, значит, по своей воле ни входить, ни выходить с родного места. У нас в деревне таких приказов на каждой калитке наляпали. Ну, а мне курить что-нибудь надо… Вот я и пробавляюсь, тем более бумажка подходящая. — Старик отобрал у Капелюхина объявление и убрал вместе с кисетом в карман.

— Так мы же домой идём… У нас и прописка в паспорте, — вновь захорохорился Борька.

— Зелёные вы… — покачал старик головой. — Новые хозяева разбираться не станут. Раз без дела болтаетесь, вот и пожалуйста на торфоразработки или узкоколейку строить. Вчера троих молодых людей, вроде вас, зараз сцапали. Один заартачился, так ему все зубы пересчитали…

Федя и Капелюхин многозначительно переглянулись: нет, попадать на принудительные работы им совсем не улыбалось.

— Я вам плохого не желаю, — сказал старик. — В деревне лучше не показывайтесь. Вон там овражек есть, по нему пробирайтесь.

И ребята послушались старика. Деревни они обходили стороной, пробирались оврагами, зарослями кустарника. Ночевать устроились в поле, в омёте старой соломы.

Утром пошли дальше. Вскоре Капелюхин заныл, что он смертельно хочет есть. Когда же впереди показалась небольшая деревня, Борька принялся уговаривать Федю заглянуть в неё: деревенька тихая, неприметная, и никаких немцев там, конечно, нет.

— Хочешь, я один схожу? — предложил он, заметив недовольный взгляд приятеля. — Молока куплю, хлеба, закурить достану.

Что греха таить, у Феди тоже давно сосало под ложечкой. Отпускать же сумасбродного Борьку одного он не хотел.

— Ну, что с тобой делать?.. Пошли уж вместе, — согласился Федя, потом, спохватившись, достал из кармана брюк бумажник с комсомольским билетом и переложил его в рюкзак. — Билеты лучше оставить… на всякий случай. — Он сунул рюкзак под лозняковый куст и прикрыл травой.

— У меня билет не найдут, — отмахнулся Капелюхин. — Он в потайном кармане зашит.

Ребята подобрались к деревне со стороны оврага, осторожно подошли к крайней усадьбе, перелезли через изгородь огород и очутились около ветхого, обомшелого погреба. И обомлели. У открытой двери погреба сидел на корточках немецкий солдат, и, запрокинув голову, сопя и причмокивая, тянул из горшка густую сметану. Сметана переливалась через край, лениво сползала по бритому подбородку, тяжело капала на мундир, на приклад автомата, висящего на груди, но солдат ничего не замечал.

Другой солдат сидел напротив и, сглатывая слюну, терпеливо ждал своей очереди. Наконец он не выдержал и потянул горшок к себе.

Федя отступил назад и дёрнул Капелюхина за рукав. Тот фыркнул.

— Вот лопают! Аж скулы трещат!..

Застигнутые врасплох, солдаты вскочили и схватились за автоматы. Горшок выпал у них из рук и покатился по земле, оставляя густой белый след.

Ребята бросились было бежать к изгороди, но немцы быстро преградили им дорогу.

— Хальт! Хенде хох! — закричал один из солдат, свирепо топорща белёсые усы и переводя автомат с одного на другого. — Кто есть такой? Документы?

Второй солдат, которому не удалось полакомиться сметаной, тучный, с сизым, пупырчатым, как кожа у ощипанного гуся, подбородком, внимательно оглядел ребят, потрогал их пиджаки и с довольным видом прищёлкнул языком. Потом, подмигнув товарищу, зычно скомандовал:

— Снимать пиджаки! Быстро!

Капелюхин захлопал глазами, а Федя, хотя и знал неплохо немецкий язык, сделал вид, что ничего не понял.

Тогда солдат с сизым подбородком расстегнул пуговицы и бесцеремонно стащил с Капелюхина пиджак. Второй солдат таким же образом раздел Федю.

Потом они стянули с ребят верхние рубашки, отобрали у Борьки чемодан.

Солдаты похохатывали, фыркали, переговаривались друг с другом и чувствовали себя так, словно занимались не грабежом среди белого дня, а выбирали вещи в магазине.

Ребята дрожали от бешенства, пытались сопротивляться, но, получив по внушительной зуботычине, только цедили сквозь зубы:

— Ворьё! Бандюги!

Дошла очередь до брюк.

Солдат с сизым подбородком окинул взглядом Борькины брюки и дёрнул за кончик ремня, жестом показывая, чтобы тот разоблачался.

Побелев от ярости, Капелюхин шарахнулся было в сторону, но потом рывком стянул с себя майку, сорвал с головы кепку и швырнул их под ноги солдатам:

— Всё берите, сволочи… Хапайте!

Он с силой рванул брючный ремень и, когда брюки приспустились, высвободил правую ногу из штанины. Солдат с хохотом уцепился за брюки. Федя обомлел. Этот впавший в ярость Капелюхин совсем потерял голову — ведь в кармане брюк у него находится бумажник и, главное, комсомольский билет.

— Борька! С ума сошёл! — шепнул Федя. — Там же билет. — И он, вцепившись в брюки, дёрнул их из рук солдата.

Спохватившись, Капелюхин тоже потянул брюки к себе. На помощь первому солдату подоспел второй. Теперь за брюки ухватились четыре человека и каждый тянул в свою сторону. Капелюхин, потеряв равновесие, упал на землю, но у лёжа, согнув ногу в коленке, продолжал удерживать штанину. Брюки, наконец, не выдержали и с треском разорвались.

Рассвирепевшие солдаты принялись пинать ребят сапогами, пустили в ход кулаки. Затем, повалив Федю на землю, они бесцеремонно расстегнули ремень, стащили с него брюки и, наконец, угрожающе поводя автоматами, кивнули в сторону поля.

Ребята, не сводя глаз с автоматов, попятились к изгороди, перелезли через неё и, пригнувшись, бросились бежать. Когда они оглянулись, солдат в огороде уже не было. Переводя дыхание, Капелюхин выругался.

— А ты что говорил? — напомнил Федя. — «Домой идём, мы прописанные! Нас не тронут!» Вот тебе и не тронули.

Приятели посмотрели друг на друга и не могли сдержать невесёлых улыбок: растерзанные, без одной штанины брюки еле держались на Борьке, всё тело у него было в ссадинах, под глазом набухал багровый кровоподтёк.

Не лучше выглядел и Федя. Худенький, щуплый, ещё не успевший загореть в этом году, с тонкими, в рыжеватых волосах ногами, он в своих голубых трусиках выглядел совсем не спортсменом. Из вспухшей рассечённой губы сочилась кровь.

— Здорово они тебя отделали? — осведомился Капелюхин.

— Не здоровее, чем тебя, — усмехнулся Федя. — Вместе ведь за брюки держались.

Капелюхин сорвал ещё влажный от росы лист подорожника и протянул приятелю.

— Приложи к губе… помогает.

Потом достал из кармана комсомольский билет и долго смотрел на обложку с профилем Ленина.

— Это ты правильно сказал, — вполголоса признался он. — Балда я… Обозлился на этих бандитов и голову потерял… Если бы ты про билет не напомнил…

— Ладно, чего там. Ты лучше на будущее попомни.

Федя разыскал под кустом свой рюкзак, и приятели, уже не думая о посещении деревни, вновь стали пробираться городу.