Великие голодранцы (Повесть) - Наседкин Филипп Иванович (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
Показалось, мельник не зря затащил пса в переднюю. Может, боялся, как бы кто не нагрянул? И не застал за секретной беседой с Лапониным?
— А Петр Фомич часто вас навещает?
Клавдия покосилась на закрытую дверь.
— В последнее время да, — понизив голос, сказала она. — Все отца обрабатывает. А сегодня мне самой сделал предложение.
— Это какое же?
Клавдия загадочно усмехнулась.
— За Михаила сватается.
— Это за Миню Прыща? — не поверил я и, когда она подтвердила, спросил: — И что же ты?
— Да уж почти согласилась.
Я выпятил на нее изумленные глаза.
— Да ты что, сдурела? На что он тебе, этот Миня? Он же не человек, а обезьяна. Даже хуже обезьяны.
Клавдия поморщилась.
— Мне он и самой не нравится. Какой-то слюнтяй. Но отец настаивает. Хочет с богачом породниться. И богатством объединиться.
Ее ответ протрезвил меня, и я прикусил язык. А потом заметил с равнодушием:
— А вообще-то… Кому что нравится…
Клавдия подумала и сказала:
— Нет, не пойду. Пускай без меня роднятся и объединяются. — И, завязав концы бинта, выпрямилась. — Теперь все будет хорошо. Можно не беспокоиться. А Михаил… Он и правда какой-то такой…
Чтобы переменить разговор, я спросил, как отец пережил пропажу барометра.
— Очень нервничал, — зашептала Клавдия. — Места себе не находил. Боялся, как бы не притянули его к ответу.
— Тебя не заподозрил?
— Попа проклинал. На чем свет стоит. Уверен, что он предал. Чтобы втереться в доверие к коммунистам…
Слушая Клавдию, я подумал о Лобачеве. Он все еще осторожничал с церковниками. Опасался, как бы не упрекнули в притеснении церкви. А чего тут опасаться? Всем теперь видно контрреволюционное нутро святош. Самые рьяные верующие и те согласятся прикрыть поповскую лавочку.
— А нового батюшку не ждут?
— Рады бы, да нет охотников. Приход-то подмоченный…
В дверях показался Комаров.
— Ну как он?
— Ничего, — ответила Клавдия. — Я смазала ранки йодом. Еще немного, и совсем успокоится.
Комаров кивнул головой, отшагнул назад и закрыл дверь. Клавдия присела рядом, обдала меня винным запахом.
— Слушай, что скажу, — зашептала она. — Ты сдери с него, отца-то, за этого Джека. Тыщу рублей потребуй. И он отдаст. У него есть деньги. Не упускай случая. Законные отступные…
Я встал, оттянул повязку, чтобы не душила.
— Ты что же, отца разорить хочешь?
В темных глазах Клавдии сверкнул огонь.
— Если бы я только могла. Его собственность закрыла мне все пути. — И опять озорным полушепотом: — А ты не зевай. И требуй свое. Ну, тыщу не даст. За тыщу он скорее повесится. А полтыщи…
— Спасибо, — прервал я. — А теперь мне нужен отец…
Мы вышли в столовую. Комаров стоял у окна, выходившего на мельницу, и пальцами барабанил по подоконнику. Заслышав шаги, торопливо обернулся и состроил приветливую гримасу. Лапонина не было и в помине. И стол пустовал, будто жадный сват прихватил все с собой.
Я без приглашения присел и достал списки недоимщиков.
— Задолженность в селькрестком. Сто двадцать рублей. Как председатель кресткома я прошу…
— Хорошо, хорошо, — сказал Комаров, присаживаясь напротив. — Сейчас разберемся. Кажется, я уже платил эти деньги. И помнится, тогда было не сто двадцать, а тридцать.
— Не знаю, сколько было тогда. Говорю, сколько теперь. И требую немедленно уплатить. Все сроки истекли. И мы имеем право подать в суд.
— Зачем же в суд? — сказал Комаров. — Только надо уточнить. С меня полагалось тридцать. И я уплатил.
— У вас есть квитанция?
— Конечно, есть.
— Предъявите.
— Документы у жены. А она в отъезде. Потерпи несколько дней.
— И дня не могу. Платите или расписывайтесь в отказе выполнить решение общего собрания… Сто двадцать. И кончим разговор.
Комаров сжал пальцы в кулаки и с минуту мрачно смотрел на меня. Потом чуть повернулся к дочери, стоявшей у стены.
— Принеси… Сто двадцать…
Клавдия перешла столовую и скрылась в соседней комнате. И почти тотчас вернулась с пачкой бумажек в руке.
Я пересчитал деньги и выписал квитанцию.
— Теперь вот еще что, гражданин Комаров… — У Клавдии по лицу разлилась торжествующая улыбка. — Вы должны продать для бедноты хлеб. Понятно, по госцене. Пятьдесят пудов муки. Это не требование, а просьба.
Мельник сжал тонкие губы. Так сидел он несколько секунд. Потом через силу усмехнулся и сказал:
— Хорошо, продам. Пятьдесят муки. И по госцене. А только на просьбу — просьба. Не заявлять, что тут случилось. Я говорю про собаку, будь она неладна.
Я спрятал список и встал.
— Можете не волноваться. Жаловаться не будем. Мы не такие уж кляузные…
За калиткой Клавдия, сощурив глаза, спросила:
— А почему не потребовал отступного? Подвоха, что ли, испугался?
— Ничего не испугался, — ответил я. — Просто не нуждаемся. И не принимаем подачек. А кроме того… Тебя стало жалко. Ну, как дознается, что ты надоумила.
Клавдия хотела что-то возразить, но я круто повернулся и, не простившись, зашагал прочь.
Когда вдовы вымели амбар и побелили закрома, мы с Митькой Ганичевым на его лошаденке отправились на мельницу. Комарова нашли наверху, у бункеров. С карандашом за ухом и тетрадью в руках, он командовал мужиками, таскавшими мешки с зерном.
Улучив момент, когда мельник остался один, я попросил его отпустить муку.
— Какую еще муку? — сердито спросил тот. — В чем дело?
Я дотронулся до повязки на шее. Комаров скрипнул зубами и выбросил вперед руку.
— Деньги!..
Я положил ему на ладонь приготовленные бумажки. Мельник сунул их в карман и сказал работнику:
— Пятьдесят… Кресткому… — И про себя сквозь зубы: — Черт бы его побрал!
Работник махнул нам ключами и двинулся к сараю, обсыпанному со всех сторон мучной пылью. Там, кивнув на пузатые чувалы, он сказал:
— В каждом — пять пудов. Тару возвернуть нынче же…
Сцепив руки, мы с Митькой подставили их под чувал, свободными ухватили за его углы и понесли к подводе. Так один за другим уложили пять мешков. Пообещав работнику скоро приехать за остальными, мы помогли лошади выбраться на греблю. По накатанной дороге колеса нагруженной телеги покатились легко и весело. И все же Митька не решился сесть на воз, а шел рядом, подбадривая лошаденку понуканием. Я же плелся позади, поглядывая на затянутый ряской пруд. Вода в нем стояла неподвижно и казалась зеленой. По ней, как по льду, скользили какие-то длинноногие насекомые. Высокие вербы безмолвно тянулись ввысь. Опавшая с них листва застилала греблю, густо плавала в воде.
Недалеко от берега, в камышовых зарослях показалась лодка. В лодке с книгой на коленях сидела Клавдия. В черных волосах ее пламенел красный цветок. Я невольно замедлил шаг. В ту же минуту Клавдия подняла голову, должно быть привлеченная стуком колес. Некоторое время равнодушно смотрела на нас. Потом вдруг приложила ладонь к глазам, закрываясь от солнца, и взмахнула веслами. Но выпустила их, заметив, что я не остановился. Конечно, она узнала меня. Или догадалась по повязке на шее. Но мне было все равно. Я даже рад был, что она не задержала. Для чего они, эти встречи? Да и Митька мог бы уличить меня в неправде. Ребятам я сказал, что сорвался с крыши сарая и поранился.
На площади толпились любопытные зеваки. Они смотрели на нас с Митькой, как на чудодеев. Три года простоял амбар пустопорожним. И вот его засыпают мукой. Было чему дивиться.
Митька предложил ребятам поработать. Некоторые из них охотно бросились к чувалам и мигом опорожнили их в закрома. А потом наперебой стали проситься взять их за остальным хлебом. Митька выбрал Яшку Полякова и Семку Сударикова. Все трое уселись в телегу и покатили в обратный путь.
Проводив ребят, я двинулся на верхнюю улицу. В конце этой улицы стояла участковая больница. Пора было показаться доктору и сменить повязку. Снова перед глазами возникла Клавдия. В лодке среди камышовых зарослей, с красным цветком в волосах.
