Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Лось о чем-то напряженно думал, опустив голову; он будто погрузился в решение очень сложной и замысловатой задачи. Изредка он поднимал голову, и тогда из-под нависших густых бровей светились живые голубые глаза.
Жуков ходил по маленькой комнате и рассказывал о местных людях. Он тоже был одет очень тепло. Меховые торбаза были подвязаны к поясу, теплый лисий малахай с длинными ушами, спускавшимися до пояса, делал его высокую фигуру еще выше.
— То, что ты мне рассказываешь, очень интересно, — сказал Лось. — С этими обычаями и нравами мне нужно разобраться в первую очередь, иначе здесь столько дров наломаешь, что сам будешь не рад. Трудно мне будет, Андрюша, не привык я семь раз отмеривать, но вижу, что сплеча тоже рубить нельзя. Вот какая загвоздка. Ты, Андрюша, я смотрю, хорошо понял душу этого народа. Поэтому, браток, ты того, в случае чего одергивай меня, не стесняйся. Вообще мы с тобой должны установить такие отношения что всякую субординацию побоку. Нам нужно стать друзьями, обязательно.
Лось был когда-то хорошим машинистом, но с тех пор, как отпала необходимость командовать бронепоездом, он больше не видел паровоза. Последний раз, проходя мимо владивостокского вокзала, Лось остановился около железнодорожной линии и долго слушал, как в разных местах на берегу Тихого океана перекликались гудки советских паровозов. А здесь, на берегах Ледовитого океана, слышен лишь вой пурги да скрежет полярных льдов.
— Андрей, а какие ты инструкции получил в губревкоме, выезжая сюда? Я ведь тогда не успел ознакомиться с ними.
— Самое главное, Никита Сергеевич, — это предварительное знакомство с краем, с народом. Так мне сказал и председатель губревкома Вольный: пока знакомься с народом, возьми на учет всех торговцев.
— Связь на собаках с Петропавловском, выходит, возможна?
Жуков усмехнулся.
— Конечно. Вот я приехал же сюда. Но практически она бесполезна. Я ехал четыре месяца.
Лось закусил бороду и сказал:
— Вот, черт возьми! Как же мы будем жить здесь? От парохода до парохода? Надо хлопотать о радиостанции… Ну, Андрюша, рассказывай дальше.
Снова зашагав по комнате, Жуков продолжал:
— Административно эта окраина оформилась лишь перед революцией. Царский начальник уезда в тысяча девятьсот пятнадцатом году сделал попытку установить старостат, но ничего из этого не получилось. Этот начальник больше интересовался пушниной из казенного склада, беспробудно пьянствовал. Казаки не уступали своему начальнику. Да их было всего четыре человека. Умирая в тысяча девятьсот шестнадцатом году от белой горячки, уездный начальник Дяденко завещал похоронить его на высокой сопке при входе в бухту Провидения, чтобы он «смог видеть проходящие корабли».
— Хитрый хохол был! Не иначе как мой земляк, — сказал, усмехнувшись, Лось.
— Край управлялся по неписаным законам кучкой продувных торгашей. Живут здесь и пришельцы с Аляски.
— Выгоним! — резко сказал Лось.
— Это люди самых различных национальностей, — рассказывал Жуков, норвежцы, датчане, американцы, латыши, осетины, русские, ингуши, украинцы. Есть немец, есть баптист-австриец, бывший военнопленный. Многие из них поженились на чукчанках, на эскимосках и прижились здесь. Свои родственные связи они используют главным образом в торговых делах. Местные кулаки посредники между ними и большой кочевой группой оленеводов. Каждый из пришельцев живет замкнутой жизнью, общаясь только с приходящими к ним с Аляски шхунами… Из местных — самый крупный торгаш Алитет. Он держит в руках всю тундру.
— Ничего! Выметем всю эту нечисть, Андрюша. Но, я смотрю, ты действительно здорово разобрался со всем этим делом.
Лось экономно подсыпал в камбуз каменного угля и подшуровал.
— Никита Сергеевич, меня поражает здесь необычайная любовь этих людей к детям. Они разговаривают с детьми, как со взрослыми. И, странное дело, иногда советуются с ними. Многие охотники и старики подружились со мной, видя мое хорошее отношение к детворе. Я в Петрограде еще знакомился с этим краем у Тана-Богораза.
В этот вечер Лось долго писал при свете маленькой керосиновой лампочки. Наконец он положил карандаш на стол, аккуратно свернул бумажку и, подавая ее Жукову, сказал:
— Это о связи. Копию только надо оставить. Придется писать годовой отчет, понадобится.
Жуков заделал почту в конверт и опустил в «почтовый ящик» очередную проблему.
В ревком смело забежали ребятишки.
— Садитесь, садитесь, — обрадовался Лось, пододвигая скамейку.
— Это, Никита Сергеевич, мои ученики. Читать немного некоторые научились. Может быть, комсомольцами будут.
— Обязательно будут!
Ребята, услышав лай собак пробежавшей нарты, устремились на улицу.
— Вот ты сказал, Андрей: может быть, будут комсомольцами. А ведь мы не можем организовать ни партячейку, ни комсомольскую ячейку. Я один здесь член партии, а ты один комсомолец… И, несмотря на это, мы будем принимать их в партию, и в комсомол. Мы не формалисты и будем исходить из существа дела, из обстановки. Мы будем принимать в партию всех, кто пойдет за нами по пути строительства новой жизни, пусть даже они будут неграмотными.
— Никита Сергеевич, пока мы готовим их и в партию и в комсомол, а на будущий год наши ряды пополнятся и партийцами и комсомольцами.
— И это верно… Плохо — связи нет… Ведь все поставленные нами вопросы из этой «почты» уйдут только летом, на будущий год, а еще через год жди ответа. Вот в чем дело, друг мой! Вот тебе, Лось, и оперативность! Это тебе не на бронепоезде носиться. — Уполномоченный ревкома горестно усмехнулся, накинул на себя меховую кухлянку и вышел на улицу.
Лось тоже любил детей, и они уже привыкли к этому бородатому человеку. Ребятишки катились за ним гурьбой и кричали:
— Русскэ Лось! Русскэ Лось!
Он хватал могучими руками какого-нибудь мальчугана, высоко поднимал и тряс его в воздухе. А женщины, глядя на это необычное зрелище из яранг, посмеивались, уткнув лица в широкие рукава кухлянок.
Лось, несмотря на его добродушие и кажущуюся медлительность, был человеком большой воли, быстрых решений, стремительного натиска, а когда надо — и непреклонным.
Прославленный командир бронепоезда, он нагонял страх на коварного и хитрого врага в период гражданской войны. Силу его удара, смелого, решительного и точно рассчитанного, не раз испытывали на себе и японцы-интервенты. Из любого опасного и трудного положения он умел находить выход. Это была его стихия.
Но здесь, в этой новой, необычной для него обстановке, он чувствовал себя точно связанным. Он чутко и внимательно прислушивался к высказываниям своего молодого друга Андрея, который (Лось это хорошо понимал), занимаясь этим краем давно, находился в явно преимущественном положении, хотя бы потому, что он, Андрей, знал язык и быт здешнего народа.
Лось страдал от незнания языка. Так хотелось поговорить!
«Игрушками занимается уполномоченный ревкома! — урезонивал он себя. Можно было бы по душам поговорить с людьми о Советской власти, о том, как лучше организовать жизнь в этом крае».
— Андрюша! Из дому без тебя не могу выйти. Пойдем! Поговорим с народом, — звал он Жукова.
Народ собирался в какой-нибудь просторной яранге, и там долго длилась беседа с постоянными двухсторонними переводами.
На следующий день новости, почерпнутые из этой беседы, как устная газета, уходили и в ту и в другую стороны побережья. Местный, «торбазный» телеграф от стойбища к стойбищу, от охотника к охотнику разносил их с непостижимой быстротой.
Люди, жившие далеко на побережье и еще не видевшие русского начальника, уже много знали о нем.
Целые дни, а нередко и по ночам Лось с исключительным упорством изучал чукотский язык. Его тетрадка-словарь стала такой объемистой, что часто долго приходилось разыскивать нужное слово. Лось придумал особое расположение слов и фраз и всю тетрадку переписал заново.
В одной тетрадке он расположил по алфавиту слова, в другую — выписал фразы с особыми подзаголовками. «Бытовые разговоры», «Торговые разговоры», «Разговоры о собаках» и много других подзаголовков было в этой «тетради готовых фраз».
