Бригантина - Гончар Олесь (серия книг .txt) 📗
И, чтобы позабавить учительниц, Степашко стал с юмором рассказывать: мчится, значит, он по грейдеру, летит сюда со скоростью человека, спешащего на свидание, и вдруг слышит крик из лесополосы: «Стой! Стой!» Голосок детский, однако настойчивый, требовательный, — пришлось остановиться. Подбегает к мотоциклу мальчишка, точь-в-точь Кульбака, на голове фуражка милицейская — брата или отца!.. А из кустов выглядывают еще несколько пастушат, наблюдают, как их вожак себя поведет… Этот же смельчак совсем по-боевому обращается: «Дядя милиционер! Покажите, пожалуйста, свой картуз!» — «Зачем тебе?» — «Да… Пожалуйста, ну покажите». Что будешь делать: снял, показываю, а он взял, сорванец, посмотрел и разочарованно назад возвращает. «Нет, говорит, это не то…» «Да что же ты хотел?» — «А я, говорит, хотел проверить, такая ли на вашем картузе подкладка, как на моем!..» Ну что ты ему скажешь? Вот так разыграли, бестии маленькие…
— Да еще того, кто сам когда-то правонарушителем был, — засмеялась Ганна Остаповна.
— Неужели был? — удивилась Марыся. — Кто бы подумал… Такой образцовый!..
Марыся вскочила, чтобы подать рюмки и еще что-то там приготовить, а гость между тем, откупорив бутылку, в свободной позе сидел на стуле и влюбленно наблюдал, как Марыся хозяйничает. Сегодня он ей скажет наконец то, что уже не раз собирался сказать. В былые времена это называлось объясниться в любви, сделать предложение… Правда, он не совсем представляет, как это получится и какой будет ответ, — это же Марыся. Смотрел на нее и смотрел… Вот она, поднявшись на цыпочки у буфета, достает хрустальные рюмки. Выпорхнула с ними на кухню и уже несет их оттуда вымытыми, расставляет, кладет чистые салфетки… Делает обычнейшее дело, но ему так приятно наблюдать за нею, еще и еще открывать в Марысе эту врожденную грацию, плавность ее движений, естественную привлекательность, которую находишь во всем: в стройной ладной осанке, в горделивом повороте головы и даже в том невольном жесте, привычном взмахе руки, каким Марыся время от времени поправляет свои непослушные пушистые волосы…
Когда она наконец присела к столу, гость, налив красного в рюмочку, предложил:
— За вас, Ганна Остаповна!
Марыся поддержала:
— За человека большой души!
Опорожнив рюмку, Степашко с иронической ноткой обратился к хозяйке:
— Ганна Остаповна, а разве душа есть?
— Было время, когда не было ее, исчезла, — ответила в тон ему Ганна Остаповна. — У моей подруги даже неприятности получились из-за того, что на уроке слово «душа» предложила ученикам склонять. Даже до конфликта Дошло, должен был Робос вмешаться — так назывался тогда на Украине профсоюз работников просвещения…
— В наше время душу обнаружить тоже удается не у каждого, — ответила Марыся колкостью своему «кавалеру». — Кое у кого признаки, ее едва заметишь, а то и вовсе…
— Довольно, довольно, — поднял руки Степашко. — Вопрос ясен. Как ясно и то, что наша Марыся Павловна сегодня почему-то не в духе…
— Заждалась, перенервничала, — сказала Ганна Остаповна. — Раскрою секрет: все-таки переживала, почему так долго не является ее кавалер… Пришлось успокаивать — он ведь студент-заочник, может, консультироваться поехал… Или где-нибудь на задании — хулиганчат ловит…
— Марысе Павловне, пожалуй, странным кажется человек, избравший себе такое занятие — ловить пацанят? Мне и самому порой странно. Только тем себя и утешаю, что рано или поздно потребность в нашей профессии вовсе отпадет.
— Вы серьезно так считаете?
— Ученые уже якобы обнаружили в мозговых полушариях центр, управляющий человеческой агрессивностью, — с невеселой улыбкой продолжал Степашко. — Главное было — выявить этот загадочный центр, а дальше его пойдут медикаментами атаковать, таблетками будут сбивать агрессивность…
— Не верю в таблетки, — сказала Ганна Остаповна. — Верю в другое… Кстати, поздравьте Марысю Павловну: ее назначили начальником летнего лагеря, имя которому «Бригантина»…
— Поздравляю, — сказал Степашко. — Удачное решение: капитаном «Бригантины» как раз и нужно такую строгую особу.
— Не только строга, но и властолюбива, — добавила Ганна Остаповна. — Такова уж порода. Одна из ее землячек в средние века даже Оттоманской империей правила… Ну, а этой досталось сборище маленьких пиратов…
— Вам шутки, — вздохнула Марыся, — а меня не покидает тревога: как я их удержу? Не разбегутся ли? Ведь это будет нечто похожее на крепость из воздуха, и ограда будет только воздушная… Может, в первый же день они этим воспользуются, бросятся врассыпную кто куда?
— Выловим! — улыбаясь, успокоил Степашко. — Бродяжничать не дадим.
Марыся посмотрела на него изучающе.
— Были когда-то миннезингеры, — сказала она помолчав, — были странствующие философы, бурсаки, вечные студенты бродили по всей Европе… Славный рыцарь Дон Кихот разъезжал по свету на своем Росинанте… Между прочим, один наш коллега тоже мечтает испытать себя в роли вечного странника… А вы, Степашко, могли бы вот так?
— По-донкихотски?
— А хотя бы…
— Дон Кихот, Марыся, в наше время невозможен, — спокойно возразил Степашко.
— Это почему же?
— Как личность без определенных занятий он был бы задержан незамедлительно. Да еще и получил бы по соответствующей статье «за систематическое бродяжничество»… Живем ведь в новые времена…
Марыся привыкла к его шуткам в таком духе, он бывает иногда остроумным, а сейчас… почему-то ей стало не по себе. В его преданности она не сомневается. Предан, послушен. Но разве это все, к чему она стремится? Со стороны на них уже смотрят как на будущих супругов, вроде к этому оно и идет, только все же какая-то неполнота чувствуется в их отношениях, какими-то пресными кажутся они Марысе… Видно, и он тоже это понимает, может, поэтому всякий раз за его шутками ощущается грусть, и в его ухаживании, в робкой влюбленности есть как бы доля горечи…
Приехал, оказывается, чтобы свозить Марысю в кино. Но нужно решить, куда: к гэсовцам махнуть или в совхоз, а может, в городок летчиков, правда, он далековато, в степи… А именно этого и пожелала Марыся:
— К летчикам!
Ганну Остаповну порадовало, что наконец они пришли к согласию.
— Езжайте, езжайте… Пока молоды, друзья, — жить да радоваться. Потому что жизнь, она очень коротка и так летит — со скоростью света, а то и еще быстрее…
Вскоре мотоцикл уже мчал их по центральной улице села, потом должен был прогрохотать он и мимо величавой арки спецшколы, — не могла же Марыся отказать себе в удовольствии со скоростью ракеты пронестись мимо Антона Герасимовича, зная, как нетерпимо относится он к таким ее «правонарушительским» поездкам. Вот и стена, побеленная известкой, у проходной арки серебрится акация в тяжелом цвету, аж на камни ограды кладет свои разомлевшие гроздья… Антона Герасимовича, к сожалению, не видно, на проходной стоит другой охранник, мало знакомый Марысе.
— Что там? — спросила Марыся Павловна, когда водитель притормозил.
— Да ничего, — ответил часовой хмуро. — Только Бугор и Кульбака подрались. — И коротко рассказал: чистили на кухне картошку, Бугор чем-то рассердил камышанца, а тот вскипел — разве им долго? — и ножом вслепую швырнул… В плечо вогнал сквозь сорочку. Пришлось укол делать…
— А из-за чего завелись? — Марыся соскочила с мотоцикла.
— Да разве их разберешь… Бугор будто бы непочтительно отозвался о матери Кульбаки… А Кульбачонок ведь бешеный, вспыхнул сразу, а тут еще нож в руке…
Марыся обернулась к своему «кавалеру»:
— Езжай. Я остаюсь.
И ее маленькая фигурка быстро исчезла в двери проходной.
XXIV
«Тормоза не отрегулированы», — еще и так о них говорят. Реакции у них молниеносны: идут, маршируют по двору, песню горланят, а только кто даже невзначай на пятку переднему наступил — вмиг заслоняй лицо… Потом опять пошли, поют.
Так и у Кульбаки с Бугром: быстро подрались, быстро и помирились. Тем более что Бугор под нажимом товарищей вынужден был признать свою неправоту: ведь и в глаза Порфирову маму не видел, а позволил себе отозваться о ней непристойно… Ну, и получил по заслугам.
