Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
На Сысоевском ключе страдная пора — идет закладка икры в аппараты Вальгаева. У сооружения, похожего на миниатюрные шлюзы, спускающиеся двумя уступами вниз по течению, копошится почти вся бригада. Из палатки, стоящей рядом на берегу и громко называемой «цехом», то и дело выносят тазы с оранжевым горохом «набухшей» икры. Икру высевают в воду на галечник, толстым слоем рассыпанный по металлической сетке. Сев ведут только двое — Вальгаев и Колчанов. Из-под галечника, едва заметно, бьют ключики прозрачной как слеза воды. Такой она стала после того, как прошла у верхней стенки «шлюза» через фильтр — толстый слой песка. Вальгаев работает молча, только громко сопит. В болотных сапогах-бахилах он по-медвежьи бродит вокруг «шлюзов» выше колен в воде, горсть за горстью искусно бросая оранжевые зерна в воду. Следом идет Владик с ведром, засыпая икру ровным слоем галечника, — так это делает рыба. Тереха и Дундук — на подноске галечника.
Из «цеха» то и дело слышится голос Кешки Гейкера или Сергея Тумали:
— Кончилась кета!
Они и Лизутка Калинкина под руководством Петра Григорьевича заняты тем, что извлекают из кетин икру и молоки, перемешивают в небольшом деревянном лотке и выдерживают ее там до «набухания». Рядом с ними Шурка Толпыга; ловко орудуя ножом, он вырезает у кетин жабры, а рыбу укладывает в бочонок и посыпает солью. Васена и Верка подносят кету от садка-ловушки к «цеху».
Садок-ловушка — на самом устье Сысоевского ключа. Это нехитрое сооружение сделано так, что кета, заходящая в ключ, никак не минует садка — туда ее направляют два ряда вбитых в дно кольев. Медленно накапливается кета в садке. Слишком мало ее заходит в Сысоевский ключ, чтобы можно было бесперебойно засевать икрой инкубаторы, — ведь каждый из них рассчитан на два миллиона икринок. У садка-ловушки все время дежурят Гоша Драпков и Тамара Бельды — неразлучная пара. Детская непосредственность и беззаботность в их отношениях сразу бросаются в глаза, если понаблюдать со стороны за ними. Вот они сидят рядышком на корме лодки, склонив головы над водой. Говорок, то и дело пересыпаемый смехом, журчит, журчит, как веселый поток звонкоструйного ключа.
— Зашла! Кетина зашла! Тише! — шипит Гоша.
В прозрачном потоке видна крупная рыбина, которая, как тень, скользит в треугольной загородке садка. Она прошлась вдоль ряда кольев и, заметив движение вверху, бешено заметалась. Гоша и Тамара замерли, и кета успокоилась.
— Самка, — шепчет Тамара. — Уже восемьдесят третья, — добавляет она, записывая в тетрадь. — А самцов — сто два…
— Значит, если считать по три тысячи икринок в кете, — рассуждает Гоша, — то заложили уже двести пятьдесят тысяч икринок. А нужно шесть миллионов, — озабоченно вздыхает он. — Не наберем тут…
На этом деловой разговор кончается. Тамара подперла ладонью подбородок, в упор влюбленно смотрит в лицо Гоши, спрашивает:
— Гошенька, почему у тебя один глаз уже, а другой — шире?
Гоша растерянно моргает глазами, с удивлением смотрит на Тамару.
— Не-ет, у меня правильные глаза, — уверяет он. — Это, должно быть, от солнца…
Тамаре, может, и в самом деле так показалось, но ей хочется смотреть на него, и ее миловидные темные глаза останавливаются на каждой черточке Гошиного лица.
— Еще, еще кета… — шепчет Гоша, беря за руку подругу. — Тише!
На этот раз в садок заходят сразу три кетины, за ними следует еще небольшая стайка рыб. Им становится тесно в садке, они мечутся в поисках выхода, тычутся между кольями, пытаются подкапывать грунт.
— Хватит, ловить надо, — говорит Гоша. — Кричи девчатам, чтобы шли за кетой.
Ловко орудуя сачком, он начинает выхватывать из садка одну рыбину за другой. Серебряный блеск чешуи, каскады брызг. Вскоре в лодке трепыхается горка рыбы. Не дожидаясь, пока лодка причалит к берегу, Верка и Васена почти по пояс входят в воду и торопливо тащат лодку к берегу. Удивительно удачно спаровались в труде Верка и Васена. Кажется, никто в бригаде не работает так энергично, как эти две разнохарактерные девушки. С тех пор как началась закладка икры, которая требует четкой и слаженной работы, девушки делали все бегом. Вот и сейчас, быстро покидав рыбу в носилки, они почти бегом направились к инкубаторам, находившимся метрах в ста пятидесяти. Кета очень, как говорят, «квелая» рыба: она быстро засыпает, вынутая из воды. А ведь в цехе нужно определить — созрела ли она. Если нет, ее опускают в небольшой садок возле инкубатора, где она «дозревает». Но еще не было случая у Верки и Васены, чтобы они принесли снулую рыбину.
Третий день идет закладка кеты на инкубацию, а заложено мало. Колчанов, который и раньше предполагал, что лососей-производителей, заходящих в Сысоевский ключ, не хватит на все аппараты, заранее предусмотрел отлов кеты сетями в русле Бурукана, чтобы оттуда доставлять ее в живорыбнице к инкубаторам.
Русло Бурукана перегородили в двух местах ставными сетками. Каково же было удивление ребят, когда в сети попало за первый день пятьдесят кетин, а на следующий — всего двадцать восемь.
— Ясно, — сказал Колчанов за ужином, когда все гадали, почему так мало кеты. — В устье орудуют браконьеры.
Тут же на бригадном совете решили завтра на колчановской моторке выслать к устью Бурукана разведку, чтобы выяснить, есть ли там браконьеры. Если есть, то пройти в Амур, съездить в Средне-Амурское, сообщить в рыбинспекцию или в милицию и с их помощью задержать браконьеров. Операцию поручили Владику, Шурке Толпыге и Гоше Драпкову, как уже имеющим опыт борьбы с браконьерами.
К вечеру друзья собрались в дорогу.
— На моторке будете идти только до перекатов, — напутствовал Колчанов. — Там, у начала перекатов, заглушите мотор и ждите наступления темноты. Потом спускайтесь самосплавом до самого устья. Если не обнаружите сразу, поживите на стане денька два, понаблюдайте. Только лодку на день прячьте, а сами старайтесь не показываться на берегу.
Мотор, как всегда в Шуркиных руках, завелся с первого же оборота. Владик и Гоша вытолкали шестами лодку на самый стрежень реки. Юркая лодочка легко заскользила по водной глади, прочерчивая на ней длинную пенную линию.
28. С поличным
Любил Шурка направлять стремительный бег моторки. Три с небольшим месяца прошло с тех пор, как он, с разрешения Колчанова, впервые взялся за руль-мотор, а ему кажется, что он всю жизнь плавает на этой лодочке. В каких только переплетах не бывал он на ней в нынешнее беспокойное лето! Штормы на Амуре, лабиринты проток, стремительные перекаты — все испытал он на этом великолепном суденышке. Гоша, с его так и непреодоленной робостью и фанатичной решимостью во что бы то ни стало научиться преодолевать эту робость, во многом уже преуспел с Шуркиной помощью. Но мчаться вот так на головокружительной скорости по узкой, извилистой, быстрой речке, когда за рулем сидит Толпыга, он до сих пор боялся. Вот и сейчас, нахлобучив до ушей свою кепчонку, давно утратившую первоначальные цвет и форму и прожженную в нескольких местах искрами от ночных костров, он сидел, сжавшись в комочек. Вид у него был довольно жалкий. На кривунах он всем телом прижимался ко дну лодки. В таких случаях Толпыга недовольно хмурил широкие брови, сердито прикрикивал:
— Ну, опять замандражил! Чего жмешься-то, как кролик? — И еще нарочно делал такой резкий поворот рулем, что лодка опасно кренилась на один борт, грозя опрокинуться. Тогда вступался Владик — старший группы:
— Потише, Толпыга, потише!
Отношения между Шуркой и Гошей, в сущности закадычными друзьями, не все понимали в бригаде, кроме, разве, Петра Григорьевича. На первый взгляд могло показаться, что Толпыга подавляет Гошу своей волей и бесстрашием и Гоша попросту подчиняется его грубой силе. Но стоило поближе присмотреться к Гоше, чтобы убедиться: не такой уж он беспомощный, чтобы беспрекословно терпеть чью-то грубую власть над собой. Однажды на рыбалке волной опрокинуло возле берега живорыбницу. Ребята бросились спасать рыбу. Вадим Тереха, этот «классический сачкун», как метко окрестил его Толпыга, попытался командовать Гошей, но тот с такой лихостью послал его ко всем чертям, что у Терехи исчезло раз и навсегда желание помыкать этим на вид робким пареньком. Ничего подобного никогда не случалось в отношениях между Шуркой и Гошей, хотя бывало не раз, что Толпыга покрикивал на Гошу. Но грубость Шурки была просто ширмой — он очень не любил сентиментальностей. Гоша великолепно понимал это и, может быть, именно за эту показную грубость и любил Шурку. Ведь в душе-то Гоша был к себе человеком суровым до беспощадности, и рядом с Шуркой он становился сильнее.
