Оттепель - Эренбург Илья Григорьевич (читать книги без регистрации .txt) 📗
Вот эту карточку я искала: Андрюша, когда мы только познакомились. Он перед этим вернулся с фронта. Студент. В косоворотке. Восемнадцатый год… Ему здесь двадцать восемь лет. Волосы у него были смешные, непослушные, он говорил, что ему не щетка нужна, а трамбовочная машина. Как это давно было! Андрюша, конечно, изменился, но выражение лица то же. Для меня он всегда оставался таким… Он ведь был удивительно молод. До самой смерти… Мне все кажется, что он сейчас войдет, начнет рассказывать, как с Костей или Сережей…
И вот все, что от него осталось… Даже статьи не дописал. Хоронить пришли многие. А кто сейчас помнит?.. Ужасно, что человек исчезает! Все как было, а от человека даже следа нет…
Она отвернулась, чтобы слезы не попали на дорогие ей реликвии.
Позвонили. Она поспешно вытерла глаза. Кто же это может быть?.. В дверях стоял рыженький Сережа. Он был растерян, сказал, что пришел не вовремя, ничего у него нет спешного. Надежда Егоровна заставила его войти: ведь это любимец Андрюши…
Сережа волновался, снял очки, заморгал добрыми серыми глазами, что-то лопотал, не знал, с чего начать, наконец сказал:
— Надежда Егоровна, это очень старое чувство. Андрей Иванович говорил, что нужно проверить — неважное забывается. Я вас уверяю, что мы проверили. Три года — это ведь очень много…
Надежда Егоровна невольно улыбнулась:
— Сереженька, сколько же тебе лет?
— Девятнадцать.
— А Ниночке?
— Будет девятнадцать через четыре месяца… Надежда Егоровна, мы готовы ждать — год, даже два. Но вы поймите: отец запретил ей со мной встречаться. Это трагедия, уверяю вас! Я вас очень прошу — поговорите с Климовым. Георгий Степанович вас послушает. Нина рассказывала, что у них дома всегда ставят вашу семью в пример. Андрей Иванович говорил, что испытания придают силу, это верно, я себя чувствую куда сильнее прежнего, но вчера я встретил в библиотеке Нину, она очень мучается. А у нее тоже экзамены. Я за нее боюсь. Надежда Егоровна!.
— Я Ниночку знаю — серьезная девушка и училась всегда хорошо… Завтра пойду к Георгию Степановичу. Наверно, он решил, что Ниночка попала в дурную компанию… Сережа, ты смотри не провались. Когда у тебя первый экзамен?
Сережа засиял. Конечно, экзамен он выдержит, Нина тоже. Когда он окончит институт, они вместе уедут на Урал, или в Туркмению, или еще куда-нибудь. Он рассказывал о разных заводах, о далеких краях, откуда приехали его товарищи, и видно было, что у него голова кружится от радости — большая страна и большая, очень большая жизнь.
Он отвлек Надежду Егоровну от грустных мыслей; после того как он ушел, она долго еще улыбалась: говорил, что сильный, а губы дрожали, чуть было не расплакался. Хороший мальчик… Костя тоже приходит, и Санников, и Павлик. Понятно: Андрюша их приручил. А мне с ними как-то легче. Соня далеко. Володя ходит как в воду опущенный. Он ведь слова не скажет. Всегда такой был. Когда он из Москвы приезжал, я ему раз сказала: «Ты кто — сын или квартирант?» Он засмеялся, ответил, что в общем он блудный сын, только великовозрастный, так что должен меня опекать… Завтра обязательно пойду к Климову. Андрюша хорошо отзывался о Сереже. Да и видно — мальчик серьезный. Нельзя так — «первая любовь… Смешной у него вид — огромные очки, а веснушек — я столько никогда не видала… Ниночка — умница, что не погналась за красотой…
Вечером пришел Савченко. Надежда Егоровна ему обрадовалась — сидела одна: Володя последнее время редко бывал дома. Она достала последнее письмо Сони, некоторые фразы читала, а другое пересказывала:
— Вот она пишет: «Работой я довольна, и вообще настроение у меня чудесное. Я тебе уже писала про Суханова»… — Надежда Егоровна стала поспешно объяснять: — Это ее начальник, он ей помогал на первых порах, кажется, человек немолодой… Вот она еще пишет про завод: «Ты никогда не отгадаешь, кого я вдруг увидела у нас в цехе. Журавлева! Я своим глазам не поверила — ведь Володя уверял, что его направили в какую-то артель, я не подумала, что он, по своему обыкновению, острит. Оказалось, что у него действительно были неприятности, он просидел в Москве восемь месяцев, а потом послали к нам начальником производства. Он здесь уже третий месяц, я давно хотела тебе написать и все забывала. Савченко рассказывал о нем всяческие ужасы, я испугалась, что он начнет изводить. Но или Савченко преувеличивал, или Журавлев изменился, не знаю, только ничего плохого я не могу о нем сказать. Он со всеми вежлив, выслушивает претензии, старается помочь. Савченко говорил, что он на все отвечал: «Это бесспорно», а мне он два раза сказал: «Возможно, я ошибаюсь». Сильно похудел и совсем не похож на портрет Володи…» Дальше это про меня — волнуется, бедненькая, как мое здоровье. Про брата спрашивает, почему он ей никогда не напишет. А Володя не любит писать… Я-то ей часто пишу, она недовольна, что письма короткие, а я не знаю, что писать. Вот приедет, тогда наговоримся… Про вас спрашивает, кланяется…
Надежда Егоровна спрятала письмо и вздохнула: опять ей стало жалко Соню. Да и Савченко жалко: по-моему, он ее не забыл…
Савченко встал. Она не стала его удерживать: когда Андрюша был жив, он подолгу сидел, а о чем ему со мной разговаривать?..
— Надежда Егоровна, я не знал, можно ли к вам сегодня зайти. Ведь сегодня ровно год…
Она едва сдержала слезы: вспомнил!
— Андрюша вас любил…
— Андрей Иванович мне очень много дал. Конечно, не только мне. Мы все у него учились…
Надежда Егоровна усадила Савченко, принесла чайник, стала резать сыр, колбасу.
— Вам крепкий, Григорий Евдокимович? — Она улыбнулась. — Я уж лучше буду вас звать Гришей, как ваша мама…
Савченко смущенно ответил:
— Мать меня звала Григулей.
Он рассказал, что его мать умерла в Ленинграде во время блокады. Потом тетка взяла его с собой, они эвакуировались в Томск. Савченко два раза убегал на фронт, один раз добрался до Минска, но его вернули — ему было пятнадцать лет, он говорил, что семнадцать. Дядю убили возле Кенигсберга. Тетя теперь одна. Он ее звал к себе, не хочет: «Ленинградка, — отвечает, — умру в родном городе».
Надежда Егоровна расспрашивала, что нового на заводе: давно не приходил Егоров.
Яша Брайнин забежал вчера. Посылают его в Караганду, отец огорчается, а Яша говорит, что очень доволен. Так вот, он мне сказал, будто на Соколовского опять напустились. По-моему, выдумки. Журавлева теперь нет, а о Голованове все хорошо отзываются…
Савченко объяснил, что Соколовский погорячился. Проект он представил замечательный. Андреев его защищал, хорошо говорил… Надо признаться, что подошли формально. Человек он немолодой…
— Вот вы мне это рассказываете, а им вы сказали?
— Конечно!
Надежда Егоровна подумала: «Андрюша никогда не боялся говорить правду в лицо. Савченко вспомнил, пришел… Значит, что-то остается… От одного к другому — течет, не мельчает…»
— Гриша, что вам Соня пишет?
— Она мне редко пишет, работы у нее много. Маслов был недавно в Пензе, говорил, что на заводе Соней довольны…
Он старался улыбаться, но улыбка получалась печальная.
— Я пойду, Надежда Егоровна. Засиделся, скоро двенадцать.
Только он ушел, как Надежда Егоровна услышала шаги Володи. Он думал, что мать спит, и тихо прошел к себе. Она его окликнула:
— Володя! Письмо от Сони. В шкатулке…
— А ты почему не спишь?
— Савченко приходил. Он как раз перед тобой ушел. Мне Соню жалко.
— Почему? Она пишет, что довольна.
— Я не про это… С Савченко у нее не клеится.
— Почему ты это решила? Он всегда про нее спрашивает.
— Чувствую. Ты бы на него поглядел, совсем голову опустил…
Володя неожиданно засмеялся:
— Ну, если Савченко голову опустил, что же мне делать? — Он спохватился: Ты, мама, не слушай, болтаю глупости… — Он поцеловал Надежду Егоровну. — А за Соню не бойся, она крепко стоит на ногах…
Он подумал: ведь это правда. Соня как отец — у нее принципы. Она выстоит. Не то, что я…
