Продается недостроенный индивидуальный дом... - Гросс Виллем Иоханнович (читаем книги бесплатно txt) 📗
Радости не было конца. И вдруг красного мячика не стало. Лийви показала рукой: «Смотри, Урве, как он красиво летит!» Маленькая девочка не стала смотреть— она отчаянно завопила, а из глаз полились слезы, сквозь них она все равно ничего не увидела бы. Отец рассердился на старшую дочь, но легче от этого не стало. Так девочка и не получила назад красного мячика, а ей так хотелось иметь этот мячик, она ведь только один раз подержала его за ниточку...
Не напоминает ли жизнь человека в какой-то степени лестницу с перекладинами? Поднимаясь по ней, человек видит на нижней стороне перекладины слова, написанные яркими буквами: «Я хочу». Снизу и доверху. Вначале все выглядит просто: перекладины низко, и не страшно, если лестница даже упадет. А потом... Потом, когда достигаешь какой-то высоты, приходит осторожность и даже желание остановиться или потихоньку слезть, потому что, когда смотришь вниз, то видишь, что на верхней стороне каждой перекладины серыми буквами стоит: «Правильно ли ты поступил?»
Правильно ли ты поступила, девочка, когда, сидя за столом перед раскрытой школьной тетрадью, писала письма? Тебе было тогда шестнадцать лет. Ты и не помнишь этого? Так же, как не помнишь и красного шара. А ведь ты уже не была ребенком тогда и должна была знать, чего хочешь.
Хорошо. Сегодня ты этого не помнишь, потому что сегодня особенный день и тебе есть над чем подумать. В который уже раз ты спрашиваешь себя — поступила ли ты правильно, что ушла с этого вечера в театре? И отвечаешь: «Я не могла иначе. То, что сказал Яан Ристна о доме, который одного человека делает мелочным индивидуалистом, а другого — нет, оскорбило меня до глубины души». Но послушай, девочка, кто для тебя Яан Ристна? Те же самые слова, сказанные другим, не заставили бы тебя уйти. Следовательно, кто для тебя Яан Ристна? Ты не решаешься ответить прямо. Ты начинаешь вспоминать встречи в Москве, встречу в лесу, на шоссе; ты признаешься, что не раз ходила потом в театр, надеясь случайно встретить его, и, наконец, этот сегодняшний вечер в театре, когда вдруг пришел Ристна и все вокруг словно расцветилось новыми яркими красками, обрело смысл.
Допустим, что ты не помнишь писем, написанных тобой на листах школьной тетрадки, не помнишь и всего того, что последовало за ними. Но ты читала романы и должна была бы знать — именно так приходит любовь. Ничего не значит, что вы почти не знаете друг друга. Тысячи людей не знают друг друга и не хотят узнать. Ты же хочешь узнать его, и тебя давно волнует вопрос — хочет ли он? Говорят, это и есть самая прекрасная пора любви.
Время ожидания — удивительное время. Забывается даже то, что могло бы вспомниться именно своей схожестью. Трудно поверить, что ты намеренно забыла летнюю ночь в саду, когда юноша пытался поцеловать тебя. Или тот день, когда в коридорчике фабричной конторы ты смущенно исповедовалась Лийви...
Сейчас ты слышишь тяжелые неровные шаги на лестнице, слышишь, как отдувается в передней муж, как он вешает плащ, и делаешь вид, будто крепко спишь.
У мужа хорошее настроение. Наткнувшись в темноте на стул, он говорит самому себе:
— Тсс!
Затем зажигает настольную лампу, на которую наброшен кусок черного сатина.
— Урве! Послушай, Урве, ты не спишь еще? — шершавой рукой он гладит голое плечо жены. — У этого специалиста по трубам тоже свой дом, я был там. Ну и молодчина, скажу я тебе...
— Ох! Который час?
— Около одиннадцати. Ты уже спала? Так рано? Знаешь, я хотел сказать тебе... У него тоже свой дом. Я был там. Мы договорились с ним. Я принес клещи и лерку. Старуха Мармель спрятала их.
— Лерку?
— Ну да, инструмент. Для нарезки. Без лерки ничего не сделаешь. С этими людьми всегда так — пообещают, а потом ищи их. Болтуны, черт бы их взял. Он хотел, чтоб я сам пришел за инструментом. У бедняги злющая жена. Сразу схватила метлу.
— Правильно сделала.
— Правильно? Из-за какой-то рюмки... К тому же на мои деньги. Если бы каждый мужчина так заботился о своей семье... — Рейн тяжело опустился на край кровати. — Да, вот что я хотел тебе сказать — у этого человека могучая оранжерея.
— Ну и что?
— Погоди, послушай! У него четыре парника, каждую весну они дают ему пару тысчонок. Долги за дом давно выплачены. Во как живут! В будущем году и мы соорудим оранжерею, верно? Ты подумай, сколько можно будет выручить на рынке за свежие овощи!
— На рынке?
— Ну да. Твоя мать жалуется — надоело сидеть без дела. Вот и будет ей маленькое развлечение, и все. Нет. Оранжерею я сооружу, это уж обязательно, как аминь в церкви. Что? Что ты говоришь, а?
Жена не сказала ничего, она лишь глубоко вздохнула.
— Ты же сама видишь, сколько денег мы вбили в дом. А потом начинай выплачивать долги. Ты и приодеться-то не успела, а обо мне уже и говорить нечего. Посмотри, как Лийви, конторская служащая, одевается. А теперь «Москвич» купили. Уметь надо.
— Оранжерею мы строить не будем.
— Почему?
— Я не хочу быть дочерью рыночной торговки.
В комнате воцарилась тишина, она продолжалась мучительно долго. Затем муж вздохнул, разделся и нырнул под одеяло.
— Может быть, ты не хочешь быть и женой индивидуального застройщика?
Вопрос повис в воздухе. Первым заговорил Рейн.
— Ясно, разве интересен муж, который разрывается между стройкой и фабрикой. Или, по-твоему, я не думал об этом? Я еще не настолько отупел. Трудно, утомительно. Но запомни мои слова: я не дурак! Я не напрасно жертвую тремя-четырьмя годами своей жизни ради этого дома. Я думаю о нашем будущем. И если ты решила выкинуть какой-нибудь фокус, то, знай, черт побери, я на все способен.
Он повернулся к стенке. Водка и усталость за несколько минут сделали свое дело, и комната наполнилась мерным посапыванием.
Дождь по-прежнему барабанил в окна. Какая дождливая осень. Когда по улице проезжали машины, дом слегка встряхивало. Как обычно. И полоска света от качающегося на ветру фонаря металась на потолке точь-в-точь, как всегда, когда бывало ветрено.
Урве, лежавшая рядом с мужем, чувствовала, что чаша переполнилась до краев.
Оранжерея. Способен на все.
Можно ли было требовать от нее сейчас холодного спокойствия, понимания, что ее чаша никогда не переполнилась бы от таких мелочей, если б только сама она, Урве, не стремилась к этому.
К тому же и полную до краев чашу может опорожнить прощающая рука, если ей не мешает сделать это неприязнь. Но пусть лучше не ждут прощения те, к кому не испытывают любви. Подсознательно им даже бывают благодарны за то, что они дают повод не прощать их, что, ослепленные страстью к наживе и собственности, они говорят об оранжереях и хотят заставить старого человека торговать на рынке. А в случае протеста угрожают — они, оказывается, способны на все.
7
Прощают только тех, кого любят...
Придя утром на работу, Урве обнаружила на столе своего заведующего записку:
«Я в бассейне. Приду после двенадцати. Выправьте заметку о новых лекарствах. Материалы об ультразвуке и о встрече с писателями на машинке. Передовиков льнозаготовок сократите вдвое.
Ноодла».
Урве повесила пальто на вешалку, вынула карманное зеркальце и стала поправлять прическу. В коридоре перед большим зеркалом было бы, конечно, удобнее, но сегодня ей не хотелось выходить из комнаты. Мог зазвонить телефон.
Вот и звонок!
Спрашивали Паюра. Урве быстро отыскала под настольным стеклом номер телефона отдела партийной жизни, сказала и торопливо положила трубку. Сегодня нельзя было ни на секунду занимать телефон, потому что...
Стук в дверь.
— Пожалуйста!
В комнату входит Яан Ристна.
Не позвонил! Пришел сам!
Ах, как жаль, что она не надела зеленый джемпер. Теперь он может подумать, что ничего, кроме этой блузки с рюшем, у нее нет, — и на работу в ней, и на вечер.
Но Ристна даже не заметил, как она одета. Если он что и заметил, то только растерянность на лице Урве. Как обрадовала его эта растерянность! Выходит, не только он волновался, не только он не мог найти нужных слов.
