Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Житинский Александр Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Рыскаль ходил по этажам, улыбался, подбадривал, помогал. Убеждался все больше: можем! Можем, если захотим! Первый раз со дня основания кооператива его члены взялись совместно за участие в процессе труда, как написано в «Словаре иностранных слов», если помните, а значит – стали, наконец, истинными кооператорами!
Даже те, кто по привычке воспринял субботник достаточно скептически, как очередное формальное мероприятие, завелись потихоньку, не захотели отставать от коллективистов, а главное – видели плоды своего труда. Мелькали ведра, носилки с землей, которую вытаскивали из подвалов и чуть ли не бегом уносили на пустырь, где группа женщин сооружала клумбы.
У всех четырех входов в щели – со стороны Подобедовой и со стороны Залипаловой – наблюдалось значительное оживление, точно на лотке улья или в муравейнике. Тот катил тележку с сухим мусором, извлеченным из трубы мусоропровода, другой тащил ведро с мыльной грязной водой, третий, победно улыбаясь, тешась силою, нес баки с отходами, из которых осыпались завитки картофельной шелухи. Скапливались, уступали друг другу дорогу, ныряли в щели, выбегали, жмурясь, на солнечный свет...
Генерал, одетый в черный спортивный костюм из синтетики и вязаную шапочку, что делало его похожим на тренера футбольной команды, носил с Ириной землю на носилках. Нагружали им немного, учитывая возраст генерала и хрупкость Ирины Михайловны, и все же холмик под клумбу неуклонно рос, в то время как шестерки землекопов яростно вгрызались в землю Безымянной улицы.
Под слоем асфальта обнаружился булыжник. Несколько вывороченных камней попали вместе с землею на носилки генерала и Ирины. Григорий Степанович (он был замыкающим), отдуваясь, говорил в спину Ирине:
– А ведь я по этим камешкам бегал, Ирина Михайловна... Лет этак... шестьдесят назад.
К обеду ямы были вырыты, и все кооператоры по очереди спускались в подвалы, чтобы при свете переносных ламп обозреть кубической формы пустоты в земле. Пахло сыростью, культурные слои двух последних веков четко обозначались на стенках ям полосками разной толщины и окраски.
Шестерки землекопов рыли короткие траншеи к каждому из фановых стояков. Работали с осторожностью, чтобы не дорыться до обломанных концов труб, ибо это грозило немедленным затоплением; оставляли небольшие перемычки для последующего вскрытия.
В дело вступили сварщики с железными листами; запахло озоном, в ямах ослепительно брызгала электросварка. Сварщики обшивали стены ям железом и прокладывали в траншеях трубы к стоякам. Перемазанные в земле кооператоры, точно черти выпрыгивали из преисподней, хватали железо, тянули кабели... народная стройка!.. ухали, кричали, матерились... сама пойдет! подернем! подернем!.. Потом уже признавались друг другу с некоей застенчивостью, что такое испытали впервые в жизни. Знали по кинофильмам, из истории, по книгам – Магнитка, Днепрогэс, Павка Корчагин, – но чтобы самим!..
Лестницы уже блестели, оттертые влажными швабрами, стены промыли с мылом, перила протерли. Инесса Ауриня в джинсовом комбинезоне, в котором не стыдно показаться не то что на субботнике, но и в Париже, собственноручно вымыла кабину лифта в своем подъезде, удалила надписи, покрыла стены лаком для волос (другого у нее не было) и в каком-то необъяснимом порыве прикрепила рядом с кнопками этажей таблички с номерами квартир, расположенных на этих этажах.
В четвертом подъезде, где жила Ирина, лифт расписали масляными красками – какой-то студент постарался, – Рыскаль заглянул, покачал головой: роспись на космические темы – вроде красиво, но единообразие нарушилось...
Машины мусорщиков то и дело подкатывали к пустырю, их загружали баками или внавал, под горячую руку очистили и загородку для мусора соседнего, враждующего с кооперативом дома.
И в этот момент, наконец, вспыхнули в обеих щелях десятки аргоновых ламп, развешанных на стенах дома дугами, точно на новогодних елках. И осветили они безукоризненно чистые, выметенные и промытые водой из шлангов узкие тротуары между домами, в которых собрались кооператоры, задравшие головы вверх. Ущелья празднично заполнились светом; ощущение как при первых послевоенных салютах – многие пожилые вдруг вспомнили, – и слезы радости заблестели на ресницах.
Казалось: все по плечу! Дайте любое дело – сделаем! В подвалах уже заканчивали сварку резервуаров. Комиссия Правления во главе с Рыскалем чинно обходила этаж за этажом, принимая у групп взаимопомощи объекты. Рыскаль с удовольствием ставил отметки в специально заведенный журнал дежурств: «Отлично. Отлично. Отлично...»
И вдруг из первого подъезда выплыл в освещенное ущелье зеркальный платяной шкаф. Его несли на широких ремнях четыре грузчика, а впереди, стараясь ни на кого не смотреть, шествовала женщина в сером пальто с беличьим воротничком. Она повторяла: «Посторонитесь, пожалуйста...». Кооператоры, теснясь в узком пространстве, уступали шкафу дорогу.
За этой процессией шел мужчина, неся на голове мягкое кресло.
Первой бросилась к женщине в пальто руководитель группы взаимопомощи первого подъезда Клара Семеновна Завадовская. На ней был черный рабочий халат, перепачканный землею.
– Что такое? Кто разрешил? – вскричала она, обращаясь одновременно к женщине и толпившимся в щели кооператорам.
– Мы переезжаем. Пропустите, – сухо сказала женщина и кивнула грузчикам, чтобы те продолжали свое дело.
– Не-ет! – закричала Клара Семеновна, преграждая шкафу дорогу. – Вы нам объясните. Игорь Сергеевич! Игорь Сергеевич! – завопила она, подняв голову, и ее голос звонким эхом прокатился по ущелью.
Мужчина с креслом надвинул его себе на голову, точно кепку, пытаясь скрыться от взглядов.
Через минуту на место происшествия прибыл Рыскаль. Тут же выяснилось, что переезжает квартира № 17, с третьего этажа. Неужели дали новую площадь? Так быстро? Толпа заволновалась.
Вдруг, после электрического апофеоза, почувствовали себя обманутыми.
– Я не намерена давать вам отчет, – твердо проговорила женщина.
– Ну что ж. Дело хозяйское. Пускай останется на вашей совести, – сказал Рыскаль.
– Только не надо о совести! – воскликнула женщина.
– Пропустите их, товарищи, – сказал Рыскаль.
Процессия прошла сквозь строй кооператоров, провожаемая негодующими взглядами. На улице Залипалова ждал мебельный фургон трансагентства. Пока грузчики и хозяева совершали рейсы туда-сюда, вынося мебель и чемоданы, в толпе кооператоров распространялись слухи. Стало известно, что переезжают Калачевы – муж и жена, бездетные, из двухкомнатной квартиры. Муж – директор ателье, а жена работает в РСУ дачного треста.
– Ну, все понятно! – говорили мстительно. – Этим законы нипочем!
Справедливости ради, следует сказать, что Калачевы переезжали отнюдь не на новую квартиру – никто им не дал, а к матери жены, живущей в двух комнатах коммунальной квартиры. Но дело даже не в этом. Как они смели? Неужели у них не осталось ничего святого? В то время, как весь кооператив, как один человек... и т. д.
Это происшествие омрачило кооператоров, но ненадолго. Сварщики доложили о готовности резервуаров, и четверка добровольцев в охотничьих резиновых сапогах с голенищами до... в общем, с длинными голенищами... устремилась вниз вскрывать перемычки фановых стояков. На них смотрели как на героев.
Через некоторое время поднявшийся из подвалов неприятный запах и глухое бульканье возвестили об успехе. Смельчаки вышли из клоак и наглухо завинтили крышки резервуаров, а двери подвалов прикрыли. После этого мыли сапоги на пустыре струей из шланга.
– Спасибо вам, товарищи! Поздравляю! – сказал в мегафон голос Рыскаля, донесшийся сверху, из окна четвертого этажа второго подъезда.
Кооператоры поспешили в свои квартиры; вода уже била из кранов, освобожденная водонапорными вентилями, и глухо шумели бачки унитазов, наполняясь этой бесценной водой.
