Тропинка в небо (Повесть) - Зуев Владимир Матвеевич (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
«Одной мне его жалко. Вот она, бабья слякоть. Нет, видно, в какую форму ни рядись, хоть в латы закуйся, все равно бабой останешься…»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Николай приходит на помощь
На весенние каникулы Манюшка никуда не поехала. Залесье забывалось все прочней: друзей и товарищей там уже не осталось, к Николаю Степановичу хоть и тянуло, но в его новой семье родился ребенок и там, наверно, было не до нее. Поскольку в наряд она не записалась и снялась с довольствия, ей выдали сухой паек на неделю. Но сколько там было этого сухого пайка, да еще при Манюшкином аппетите! Кусок колбасы, кусок сыра, две банки рыбных консервов, хлеб. Со всем этим она управилась за три дня. Как-то так незаметно отламывала хлебушка, отщипывала колбаски, откусывала сырку, отчерпывала консервов — глядь, и оказалась у пустого корыта. Четвертый день она кое-как перебилась — сходила на обед в спецшколу и в память старого, лагерного, знакомства ее покормила тетя Тося. Можно было вообще пристроиться к знакомым поварихам и протянуть до конца каникул, годиком раньше Манюшка так и поступила бы, — но сейчас она вдруг не без удивления обнаружила, что не может жить на подачки. «Да боже ж мой, — сказала она себе, — остается каких-то три дня, неужели не вытерплю? Было время — годами голодала и ничего, осталась жива, а тут три дня. Не о чем и толковать». Манюшка залегла в постель и погрузилась сперва в чтение, потом в сон, потом опять в чтение и снова в сон.
— Ты часом не захворала, подружка? — спросила Марийка, собираясь вечером на свидание с Игорем.
— Нет, решила отоспаться за все годы. Не мешай!
Марийка поверила, но, встретившись с Козиным, когда разговор случайно коснулся Манюшки, сказала:
— С постели не встає, никуды не ходит. Говорит, отсыпаюсь.
— О штатская наивность! Ты разведай-ка, есть ли у нее чего рубать. Недаром же спикировала вчера в столовку. Тогда надо выручать… Знаю я эти сухие пайки!
В тот же вечер Марийка, расставшись с Игорем — он заступал в караул, — поехала на Стахановский поселок. Разыскала Николая Вербака, который только что вернулся из института и собирался ужинать и, вызвав его на улицу, сообщила:
— Я подруга Мáрия, она у нас живет. Якщо вы не хотите ее потерять, то поспешите — она помирает с голода.
— Ну, так уж и помирает, — засмеялся Николай.
— Не встает с постели. Голос слабый, как у котеночка… Знаем мы эти сухие пайки.
— Да вы что! — вдруг вскрикнул Вербак. — Она? Да где вы раньше-то были! — Он рванулся к двери, вернулся и затоптался перед Марийкой. — Я сейчас… Хотя нет, купим по дороге…
— Чего это вы задергались? Не знаете, что ли, Мария? — укоризненно сказала Марийка. — Если вы привезете ей продуктов, она вас выгонит. Да и мне попадет. Вы придумайте что-нибудь такое, ну, почему приехали, пригласите куда-нибудь, а по пути заведите в столовку чи в кафе и покормите. Будьте мужчиной, а не желторотым пацаном.
Он хотел было поставить на место эту круглолицую кудрявую кнопку, но сдержался: все же советы дает разумные.
Меньше чем через час они добрались до Марийкиной квартиры.
— Я исчезаю, — сказала Марийка. — А то она догадается.
На стук отворила бабушка и, увидев незнакомого штатского парня, окинула его подозрительным взглядом: здесь появлялись только ребята в военном. И пока он проходил в комнату девочек и находился там, она держалась в готовности номер один: сидела на краешке стула, настороженно нахохлившись и прислушиваясь.
— О? — удивилась Манюшка, увидев Николая. — Кого я вижу! Какими ветрами?
Коля облегченно вздохнул. Голос у нее еще был покрепче, чем у котеночка — Марийка явно сгустила краски. Не давая ей времени на раздумья, с ходу атаковал.
— Слушай, это ж явное отклонение от нормы — почти два года живем рядом и ни разу вместе в киношку не сбегали. Приглашаю.
— А что за фильм? — Манюшка изо всех сил старалась не показать свою радость. — Может, какой-нибудь…
— «В мирные дни». Сергей Гурзо играет. Ну, тот, что Сережку Тюленина в «Молодой гвардии».
— Да знаю… Отвернись, я встану.
Через полчаса они добрались до трамвайной остановки, где нужно было делать пересадку на троллейбус. Солнце еще не зашло, было тепло, и Николай расстегнул пальто — то самое, что побывало у Коморы.
— Давай заглянем в столовую, — предложил он как бы между прочим. — Я голодный, как стая волков. Время у нас еще есть… Тебе чего взять? — спросил он, когда они уселись за стол.
— Ну… стаканчик лимонада разве что, — ответила она таким тоном, точно собиралась еще и рыгнуть от сытости.
— М-угу… Значит, так, — сказал он подошедшей официантке. — Суп с фрикадельками, рыбу жареную и компот. Все два раза.
— Зачем ты? — вяло сказала Манюшка, когда официантка отошла. — Я же…
— Не люблю, когда во время еды мне в рот глядят. Не бойся: не съешь — я помогу.
Как не сдерживала себя Манюшка, а с ужином она управилась раньше Николая. Впору было набиваться к нему в помощники.
— Ты сегодня пришел в самое-самое вовремя, — сказала она благодарно, думая, что он не понимает скрытого смысла ее слов.
— Ну вот, хоть раз, — вздохнул он. — Завтра с утра приглашаю в Межвузовский ДК на областную выставку научно-технического творчества студентов. У меня свободный день.
После сеанса они шли пешком по улицам Днепровска и говорили о фильме. Когда вышли к парку, Николай спросил:
— Слушай, не прошвырнуться ли нам по аллеям, как порядочным? Время еще совсем детское.
Они погуляли по парку, потом сели на массивную, с решетчатой чугунной спинкой скамью. Рядом на столбе горел фонарь, и недавно зазеленевшие ветви молодого клена, что стоял тут же, отбрасывали на их лица ажурную колеблющуюся тень.
— Слушай, — после долгого молчания нерешительно заговорил Николай. — Может, не нужно тебе было… может… ну что тебе в авиации? Не для девушек это и вообще… — Он почувствовал, что Манюшка вся напряглась и, взяв ее руку в свою, другою начал легонько, едва касаясь, поглаживать. — Я ведь к чему? Ты после школы уедешь в училище, потом в часть. Ну, а я как же? При тебе? Проситься в армию, по месту твоей службы? А я не хочу быть военным.
Боясь, что она вспыхнет и, чего доброго, убежит, Николай охватил ее руками и только потом понял, что обнял. Манюшка не шелохнулась. Потрясенная, она некоторое время не могла выговорить ни слова. Наконец осторожно освободилась, сказала раздумчиво, словно вслушиваясь в свои слова:
— Что мне в авиации? Не знаю, Коль… — Доверчиво придвинулась к нему. — Был недавно у нас летчик, на Балтике воевал… Много рассказывал, но мне больше всего запомнился один случай. Они прикрывали «дорогу жизни». В мае сорок второго развернулись самые тяжелые бои. Ладожская флотилия загрузилась на восточном берегу и готовилась идти к западному. Оружие, продовольствие. Сам понимаешь, чем для ленинградцев были эти грузы — жизнь! И вот немецкая первая воздушная армия — шестьсот самолетов! — получила приказ во что бы то ни стало потопить эти корабли.
Манюшка устремила взгляд на вершину дерева, прищурилась, покусывая губы, словно вспоминая и одновременно грезя наяву. Николай смотрел на нее с удивлением: да что это с ней? Если бы не знал ее хорошо, подумал бы, что очень тонко, талантливо играет. Когда она снова заговорила, в голосе появилась хрипотца:
— Двадцать девятого мая в сумерках появилось полтораста пикирующих бомберов. Да еще, заметь, их прикрывали истребители. А у нас в то время оказалось всего пять самолетов. И наши летчики взлетели и пошли навстречу этой армаде. Представляешь?.. Фашисты шли четырьмя группами — три рядом, параллельно, а четвертая сзади. Наши распределились и ринулись на ведущих. И всех сбили, представляешь? — Голос ее зазвенел, ликуя. Глаза сверкали. У Вербака защемило сердце, как будто с каждым словом Манюшка отдалялась от него. — Не сворачивая, мы прошли через их строй. Фашисты отворачивали кто куда, натыкались друг на друга. Мешанина, хаос. А мы всей пятеркой вышли на четвертую группу. Сбили ведущего, остальных перемешали, рассеяли. Тут открыли огонь зенитчики. А мы развернулись и начали атаковать снизу. Они метались, как вспугнутые мухи. Один за другим поворачивали назад. Мы гнали их до Шлиссельбурга… — Манюшка смущенно засмеялась. — Извини, получилось: «мы пахали»… Примазалась…
