За Москвою-рекой - Тевекелян Варткес Арутюнович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
У дверей ЦДРИ Батурин остановился.
— Хотите со мной пообедать? Здесь кормят прилично и недорого. Сами понимаете, нашему брату шататься по ресторанам не с руки...
— С удовольствием!
В ресторане ЦДРИ обедающих было мало. Сели за столик в конце зала, и по тому, как быстро подошла к ним улыбающаяся подавальщица, Юлий Борисович сразу понял, что Батурин здесь свой человек.
— Здравствуйте, Валечка. Чем накормите нас сегодня?— Батурин оживился, потер руки.
— Я возьму рыбную солянку,— сказал Никонов, пробежав глазами меню.— На второе — бифштекс по-гамбургски.
— О... о... Нет, а первое я ничего не закажу, и так уж разнесло. Вот что, Валечка, для начала принесите грамм четыреста водочки. Не возражаете, Юлий Борисович?.. Затем балычка или семги и, если есть, маринованных грибков. На второе мне кореечку, только не жирную, и не забудьте бутылки две боржоми.
— Боржоми нет, только московская.
— Что поделаешь, давайте московскую!
За водкой завязался деловой разговор. Склонившись к собеседнику и дымя папироской, Батурин начал излагать суть дела:
— Честно говоря, работы кот наплакал, обычные статистические данные: количество веретен и станков, прирост продукции по годам, отдельно по суконным и камвольным товарам, ассортимент, производительность, зарплата. Все это отнимет у вас дней пять — семь, не более.— Батурин раскрыл папку, которую принес с собой, взглянул на формы, но почему-то Никонову не показал.— Подумаем, как будет удобнее.—Он налил себе и Никонову водки.— Как ни говорите, водка великая сила, прочищает мозги, избавляет от разных горестных мыслей... При подписании трудового соглашения наметим возможно больший срок: так будет удобнее при определении суммы вознаграждения. Чем больше срок, тем больше оплата... Имейте в виду, что оплата вашей работы всецело зависит от меня!
Понизив голос, Батурин продолжал:
— Семья, знаете, дети... Хоть и взрослые и не живут со мной, а все же приходится помогать. Я, как заведующий отделом, получаю персональный оклад и то еле-еле свожу концы с концами. Волей-неволей приходится подрабатывать на стороне. Хорошо еще, что имею ходовую специальность — я бухгалтер. Во время нэпа работал главбухом в одном акционерном обществе, много получал, хорошо жил. В ту пору специалистов было мало, и их ценили, не то что теперь! Потом перешел в трест и уж оттуда в Статуправление. Чтобы свести концы с концами, беру побочную работу, составляю балансы для разных мелких организаций...
Никонов сразу понял, куда он клонит.
— Можете вполне рассчитывать на мою скромность!— сказал он.
После этой реплики разговор оживился.
— Очень приятно! Давайте говорить начистоту. За всю работу выпишем вам восемь тысяч рублей. Пять — вам, три — мне. Справедливо, как по-вашему?
— А вычеты?— поинтересовался Никонов.
Батурин пристально посмотрел на него.
— Вы мне нравитесь,— произнес он.— Я сам люблю практический подход к делу. Уверен, что мы сработаемся. Вычеты пропорционально от получаемой суммы,— заключил он.
Выпили еще, графин опустел. Когда подавальщица принесла корейку, Батурин посмотрел на часы.
— Повторили бы, да тороплюсь на работу! Сидим там до петухов, а что толку? По ночам, думаете, работаем? Ничего подобного,— есть ли дело, нет ли, все равно сиди и жди, пока начальство уйдет. Уж так заведено! Играем в шахматы, рассказываем анекдоты, следим за огоньком в окнах высокого начальства. Погаснет огонек — и мы сразу все врассыпную по домам...— Батурин вздохнул.— Кстати, где вы живете?
— На улице Качалова, недалеко от Никитских ворот.
— Скажите пожалуйста! Соседи с вами. От вас до моего дома рукой подать — Скарятинский переулок знаете? Я там обитаю. Вы совсем одинокий?
— Нет. Мать на моем иждивении, живет в Воронеже.
— Отец давно умер?
Никонов, изобразив на лице страдальческую гримасу, вздохнул.
— В самом начале революции скончался. Я его и не помню.
— Видимо, в переделку попал?
— Он был городским головой. По слухам, человек либеральных взглядов. В горячке не разобрались и расстреляли. Только не думайте, я не скрываю,— спохватился Никонов.— Во всех анкетах и автобиографиях так и пишу: «Расстрелян во время революции по недоразумению».
— Зачем скрывать? Такое все понимают, что в те годы бывали такие недоразумения.
— Правда, в детстве, а особенно в студенческие годы, я хлебнул горюшка, но потом все наладилось. Если на плечах у тебя голова, а не котел, то ничего не страшно — ни то, что ты не пролетарского происхождения, ни то, что твоего отца расстреляли.
— О чем разговор! Рад, очень рад, что познакомился с вами.— Батурин подозвал подавальщицу.— Ну, Валечка, сколько с нас?
— Ровно восемьдесят семь рублей...
Никонов полез было в карман, но Батурин остановил его:
— Я вас пригласил, я и плачу. Таков закон гостеприимства! Вот, Валечка, сто рублей. Сдачу оставьте себе. Итак, Юлий Борисович, я запишу ваш домашний телефон и дня через два-три позвоню. Как только трудовое соглашение будет готово, зайдете к нам и подпишете. Не забудьте принести паспорт.
Батурин был совершенно трезв, шагал твердо, даже лицо не покраснело. «Крепкий мужик, умеет пить»,— подумал Никонов.
На улице они расстались. Батурин пошел по направлению к площади Дзержинского, а Никонов сел в троллейбус и поехал домой. У него чуточку шумело в голове.
2
Реальных причин для тревоги у Никонова не было, а между тем он ходил словно потерянный, что случалось с ним редко; вот и в этот вечер почему-то мысли его вновь и вновь возвращались к встрече с Батуриным, и он не испытывал привычного чувства покоя, которое охватывало его дома, в уютной комнате.
«Обыкновенный делец, комбинатор — и все,— говорил себе Никонов.— Таких сейчас множество. Это и понятно. Противно ведь жить на считанные, разложенные по полочкам гроши, зная, что ничего лишнего не можешь себе позволить. Вот люди и изворачиваются! Предложение Батурина на первый взгляд кажется делом безопасным — выполнил человек определенную работу, получил за нее деньги. Докажи, что получил лишнее или с кем-го поделился. Не сам брал — дали...»
Конечно, Юлий Борисович не собирался записываться в святые,— почему и не подработать, если подвернулся подходящий случай! Но на явную уголовщину он никогда не пойдет! Умный человек отличается от дурака тем, что умеет всякое сомнительное дело так обставить, что комар носа не подточит! Взять хотя бы историю с мебелью. Ювелирная работа! В данном случае ничего этого нет,— грубый обман, вроде тех, к которым нередко прибегают иные мастера и прорабы, проставляя в наряде несуществующую работу или же завышая расценки, а потом делясь с рабочими. Жаль, что всегда нужны деньги, а то разве стал бы он связываться с Батуриным!.. Глубоко ошибаются те, которые думают, что холостяк тратит меньше, чем семейный! Не понимают люди самых элементарных вещей: если пригласишь к себе знакомую, то каждый раз покупай хорошее вино, конфеты, закуски, а иной раз и в театр приходится приглашать, а то и в ресторан... Самому тоже надо прилично одеться. На все нужны деньги! На две тысячи восемьсот рублей зарплаты далеко не уедешь. Правда, бывают премиальные. Нужно отдать должное Василию Петровичу — он никогда не забывает заслуг Юлия Борисовича. Но это все мелочи, от силы два оклада в год да бесплатная путевка в Сочи или Кисловодск — вот и все!..
Борис — скотина, ведет себя весьма нахально. Мало того, что не вернул долга, еще повадился приходить в гости со своими дружками. Пьют, как сапожники, водки на них не напасешься!..
Конечно, можно продать пару отрезов, и деньги будут. К счастью, отрезов накопилось порядочно, один лучше другого. Товар шикарный, из рук вырвут. Но жить за счет запасов—не выход из положения. Мало ли что в жизни может случиться! Еще философы говорили: «Под луной (ничто не вечно...» Никогда нельзя знать, что тебя ожидает. Вот секретарь партбюро, Григорьева, давно зубы точит на него. Недавно на собрании сотрудников зло прошлась по его адресу — заклеймила подхалимом, приспособленцем. Чего только не предпринимал Толстяков, чтобы избавиться от нее! И на большую работу выдвигал, и на учебу в академию хотел отправить, даже заграничную командировку предлагал — не вышло! Не дали убрать Григорьеву. Слетит Толстяков, тогда слетит и он, поддержки ждать не у кого. Сблизиться с Вениамином Александровичем так и не удалось. Разве сынок поможет... Слететь Василию Петровичу очень легко: еще всем памятно дело с назначением Власова директором, затем недавняя история с заниженным планом. Министр — на что уж выдержанный, спокойный человек, так и тот вышел из себя и на заседании коллегии крикнул Толстякову: «Выдохлись, спокойной жизни ищете!» Не заступись тогда за него Вениамин Александрович, дело могло бы кончиться плохо. Но ведь есть в министерстве и другие, понимающие люди — те доберутся когда-нибудь до истины, и Власов будет на коне. Он еще покажет себя. По совести говоря, молодец! Напористый, как бык, и бесстрашный. Гнет свою линию и никого не боится. В красилке новую технологию внедряет — залюбуешься; газ в котельную провели. Крупнейшие заводы не могут этого добиться, а он сумел. Сейчас у него во дворе чистота, порядок. А дома! Говорят, через месяц бараки сносить будут. Когда подводили итоги соревнования за первый квартал, то Василий Петрович из кожи вон лез, чтобы отвести комбинат. Не сумел — уж очень хороши были показатели. Комбинату присудили третье место и семьдесят пять тысяч рублей на премии. Для начала неплохо, если учесть, что за последние четыре года это впервые. Баранов ходит хмурый, злой, хоть и делает вид, будто ничего особенного не случилось. Как бы не так! Еще немного — и Власова всем в пример будут ставить, а Баранова могут и убрать. Глупый он человек, закоренелый консерватор, в обстановке не разбирается, живет прошлым и приспосабливаться совсем не умеет...
