Набат - Люфанов Евгений Дмитриевич (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Все обошлось. Непредвиденный несчастный случай произошел.
— Проучить хотели, да малость ошиблись, видишь... Думали, ребро-другое сломает да рожу расквасит себе, а он взял и до самой смерти убился, — говорили рабочие между собой.
Хоронили Лисогонова в пасмурный день. С утра сеял мелкий, словно осенний дождь. Запряженные цугом лошади везли катафалк, за которым шли три человека: аптекарь с аптекаршей и немного поодаль от них — Пелагея Квашнина.
Варвара хоронить не пошла, хотя мать и уговаривала ее простить мужу все обиды, которые он сумел нанести ей, — все-таки муж ведь он был! Но молодая вдова и сама не пошла, и старуху мать не пустила. Фома Кузьмич находился в расстроенных чувствах. Вздрагивал при воспоминании о том, как его подкидывали вверх. На заводе было объявлено, что желающие могут проводить управляющего в последний путь, но охотников не нашлось, а разных любителей до чужих похорон удерживала непогода. Кое-кто из десятников подговаривал рабочих собраться после работы и в складчину помянуть новопреставленного, но они отказались.
Через день после похорон Дятлов распорядился отвезти на кладбище большой чугунный крест, и его водрузили на могиле Лисогонова. На этом с бывшим управляющим все было покончено, и дальнейшая память о нем могла смело быльем зарастать.
А вот с пожаром лутохинской лавки дело обстояло гораздо сложнее. Все сходились на том, что это был поджог. И хотя поджигатель ноги своей не оставил, но что он из тех, кому ненавистны были выданные вместо денег талоны, а вместе с ними и талонная лавка, — в этом полиция была убеждена, и сам Дятлов не оспаривал такого суждения. Трудность поисков злоумышленника состояла в том, что расплатой талонами были недовольны все, кто их получал, а из этого следовало, что искать виновного надо среди всех рабочих, а не в каком-то узком кругу.
Но с кого-то надо было начинать. И Дятлов подсказал — с кого. Вагранщик Чубров в трактире открыто сказал, чтоб сгорели они, эти талоны. А через час после этого и пожар начался.
— Да, но... ведь он в это время в трактире был, — возразил полицеймейстер.
— В трактире, — подтвердил Дятлов. — Но — учти и вникни, Роман Христофорыч... Когда арестован был Воскобойников, этот самый вагранщик в таком тоне со мной разговаривал, что дальше уж некуда. Он и завальщик Нечуев. А в трактире Чубров пригрозил, что опять заворушку начнут.
— А Нечуев в трактире был?
— Не скажу. Не заметил. А если не был, так это и лучше, мне думается. Может, он-то и поджог совершил.
— Ну, а не явишься потом их выручать? — посмеялся полицеймейстер.
— Нет, не явлюсь. Заберешь еще кого — забирай. А уж эти двое себя показали. Так и так мне от них избавляться надо.
Полицеймейстер вник и учел.
Не удалось пока полиции изловить преступников, печатавших и распространявших листовки, так хоть поджигатели будут пойманы. Обыск у них производить не к чему, — спички, что ли, искать! И без лишнего шума двое городовых попросили Нечуева и Чуброва проследовать вместе с ними.
Когда загорелась лутохинская талонная лавка, Чубров был в трактире. Все рабочие, сколько их было там, Шибаков и сам Дятлов могут подтвердить это. Нечуев на своих нарах в артельной квартире спал — тоже свидетели есть. Но пристав сказал, что это еще ничего не значит, и заявил:
— Не отвертитесь, голубчики.
И в тот же день они оказались в тюрьме.
Дятлов на заводе не появлялся. Всеми делами распоряжался Макс Иоганн Отс. Не повышая голоса, чуть ли не извиняясь за доставляемое беспокойство, он говорил рабочим, что и как надо делать, не приказывая, а словно прося их об одолжении.
— Очень попрошу вас, пожалуйста, господин рабочий, этот земля еще просевать один раз... Пускай этот опок не будет вам мешать. Его лучше отнести прочь... Господин вагранщик, я будет немножко показать вам, как лучше пробивать... — брал он из рук нового вагранщика ломик и действительно ловко и быстро пробивал лётку, выпуская из копилки чугун.
Как только в цехе стало известно об аресте Чуброва и Нечуева, мастер постарался развеять хмурь, появившуюся на лицах рабочих.
— Всякий недоразумений будет иметь свой окончательность. Господин рабочий не надо иметь беспокойств. Один, два день надо дать немножко похворать господин хозяин, и все будет иметь свой законный порядок. Мы будем работать, а господин хозяин будет иметь видеть наш прилежанье и будет говорить большой благодарность. И, безусловно, поможет освободить ваш товарищ.
Он и о сгоревшей лутохинской лавке сказал так, что его слова пришлись всем по душе и вызвали улыбки.
— Будет наступать день получка, и хозяин теперь будет давать господин рабочий настоящий кредитный билет и звонкий монет, а свой талон будет отдавать затопить вагранка. Я сам будет иметь свой большой удовольствий немножко поджигать его спичкой. — И он выразительными жестами показал, как зажжет спичку и поднесет огонь.
— Ну и немец-перец!
— Такому и уважить приятно.
— А спросить его... В случае вязели бастовать... Будешь с нами, Максим Иваныч?
— Бастовать... — задумавшись, повторил Отс и развел руками. — Я есть человек новый на ваш завод, который еще не имел никакой обид. Если господин рабочий захочет обидеть свой мастер, мой забастовка будет ему тогда не сказать ни один слова. Молчать. Даже не видеть его свой глаз. А я хотел иметь с господин рабочий всегда большой дружб... И лучше разговор будет иметь продолжать обеденный время, а сейчас очень прошу господин рабочий брать свои ручки инструмент и продолжать делать хороший форм.
В этот день Прохор Тишин возвращался после работы домой, а кто-то сзади неслышно подкрался к нему и закрыл руками глаза.
— Брось дурить... Кто это? — рассердился он.
— А ты угадай.
Стоявший позади человек отнял руки, и Прохор увидел Копьева.
— Илья?! — удивился он.
— Не забыл, как зовут? — улыбнулся Копьев.
К ним подошел рослый, плечистый мужик лет сорока и, как давнему знакомому, протянул Прохору широкую руку.
— Здоров...
Прохор понял, что это приятель Копьева.
— Ага. Знакомься, Прош. Это — Щупленький. Самый мой закадычный теперь... — сказал Копьев.
Щупленький был на голову выше его и вдвое крупнее.
— В трактире бы нам посидеть, покалякать... Да нет, — тут же отказался Копьев от такой мысли. — Больно приметен дружок мой, лучше подальше держаться.
Они отошли от дороги в глубь пустыря и присели на бровке канавы.
— Где ты, Илья? Как? — спросил Прохор.
— Погоди. Лучше о себе расскажи. И говори не таясь. Что я, что Щупленький, — у нас одна душа. Тимофей Воскобойников где?
Прохор рассказал обо всем, что происходило у них на заводе и почему Тимофею пришлось уехать.
— Подружился, значит, ты с ним? Это ты хорошо сделал, Прошка, — похвалил Копьев. — Кое-что мы краем уха слыхали. Листовки тут появляются, управителя ребята прихлопнули... Правильно все это. Я так и подумал, когда узнал: не иначе как и Прошка Тишин с ними орудовал.
— Да нет, я в трактире не был тогда, — сказал Прохор и, чтобы уклониться от разговора о себе, снова спросил: — Ты-то как?.. Где? Чего?..
— Как да чего? — переспросил Копьев и предложил: — Айда с нами, узнаешь.
— Грабишь, Илья? — уточнял Прохор.
Копьев присвистнул и отмахнулся.
— Кто грабит, тот стены хоть оставляет, а после нас — ничего.
— Нет, такое мне не под руку, — отказался Прохор.
— Да я знал, что ты не пойдешь. Просто понарошке сказал, — добродушно похлопал его Копьев по плечу.
— Пущай они свое дело делают, а мы им подсвечивать будем. А то ночи темные, новый месяц не народился еще, — посмеявшись, сказал Щупленький.
Копьев подтолкнул локтем Прохора и спросил:
— Талонная лавка-то хорошо полыхнула?.. А нынче тоже, гляди... Особо не надейся с девкой в потемках сидеть. Осветим, и все ваши тайности враз объявятся.
— Понимаю, — кивнул Прохор и, подумав, сказал: — За лавку спасибо можно сказать. Ото всех наших рабочих — спасибо. А уж за другое — не знаю как.
