Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Я поднялся по косогору и вошел в вонючий сарай, ни разу не оглянувшись. Василис все с той же ухмылкой закрыл меня на замок.
— Не выгорело… бард? — спросил он и двинул меня на прощание кулаком в спину, грязно выругавшись.
Стыдно признаться, но я решил пока не пытаться убежать… Постараюсь убедить Лолиту…
На другой день, 14 августа, произошел второй разговор «за жизнь». На этот раз с Романом Сундуковым. Я лежал на соломе и изображал ослабевшего от голода человека, когда пришел бухгалтер. Он принес жирного большого леща и положил мне его на грудь.
— Дери, — сказал он.
Я взял за хвост леща и бросил его в дальний угол. Сундуков покачал головой.
— Жор, — сказал он. — Давай поговорим.
— Давай, — согласился я.
— Жор, — сказал Роман Сундуков, — напрасно ты все это, ей-богу, напрасно. Ты можешь умереть с голоду или заработать себе неизлечимую болезнь. А чего добьешься? Я тебе скажу по секрету: все равно нам отсюда не выбраться. По крайней мере в ближайшее время. Это и тебе точно говорю. Не для того они нас сюда привезли, чтоб сразу отпустить. Пока не выжмут из этого острова все… Значит, остается одно… вступить с ними в контакт. Чтобы влиять на них… По сути дела — это ведь темные, ограниченные люди, одержимые жаждой наживы. Дети природы… Возьми хотя бы Аггея… В сущности, ведь это неплохой человек. Он по-своему мудр, справедлив. Вспомни, сколько раз он защищал тебя. Единственно, что его портит, — жадность. Деньги, деньги, деньги. Но ведь от этой черты можно избавиться. Надо помочь ему в этом… Или твой… Василис… В сущности, он любит все прекрасное. Природу, например. Недавно он рассказывал мне про одно озеро. Однако неограниченная власть делает его зачастую жестокосердным… А Михаил… водка доводит его до безумия. Он даже представить себе не может, что мир полон удовольствий и без водки.
— Ты, я вижу, становишься проповедником.
— Я, Жора, много думал в эти дни. Я знаю, что ты презираешь меня… Но я, честное слово, на это пошел лишь из жалости к этим людям. Я все-таки хочу, чтобы они узнали настоящую жизнь. Их надо перевоспитывать. Чем-то поразить их воображение. Я, Жора, скажу тебе, только ты не смейся. Я хочу научить их философии Платона.
— Платона? — поразился я.
— Да. Ты читал его сочинения?
— Нет, грешным делом.
— Видишь, а это как раз то, что надо… Эта философия удобна тем, что она ничего не утверждает, опровергает все, учит во всем сомневаться. А на темных, ограниченных людей это производит сильное впечатление. Каждый из них страстно исповедует какую-нибудь веру: один — деньги, другой — насилие, третий — честолюбие. И вдруг мы им говорим: никто из вас, дорогие товарищи, не прав. Ты не помнишь, как Сократ — учитель Платона — рассудил трех мудрецов? Ты все- таки почитай Платона. Стоят, значит, трое и спорят. В те времена вообще много спорили. Делать было нечего. Соберутся и спорят. Что значит красота, например, или в чем смысл жизни. Сейчас все ясно. А тогда спорили. Так вот, значит, стоят эти трое и спорят. А мимо идет Сократ. Те и говорят ему: «Рассуди нас, Сократ». Послушал Сократ одного и говорит: «Ты прав», послушал другого и говорит: «Ты тоже прав». И третьему: «По-моему, и ты прав». А Платон знаешь что говорил? «Из вас, люди, всего мудрее тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего поистине не стоит его мудрость». Платон только тем и занимался, что ходил и доказывал, что человек, который возомнил себя мудрецом, не мудр.
Сундуков, наверно, еще долго бы плел о Платоне, но я перебил его:
— Значит, ты твердо решил остаться?
— Что значит — решил? За меня решили обстоятельства. А ты решил прогуляться на тот свет?
— Ага.
— Ну, счастливого пути.
— Спасибо.
Сундуков ушел и закрыл нас на замок. У него, гада, уже был свой ключ…
Конек все работает и работает. На него уже жалко смотреть. Под кожей ходят ребра, лицо цвета лягушек, которых он потрошит. Производительность труда Конька за последнее время возросла за счет автоматизации производства. Конек глушит уже не по две лягушки, как делал это раньше, а сразу по десять. Он нашел где- то корытце, помещает туда десять штук и глушит их всех чугунной крышкой.
Конька за хорошую работу премировали ценным подарком. Подарок пришел вручать сам дядька Михай.
— Бери и чувствуй, — сказал Михай. С этими словами Михай развернул сверток, и нашим глазам предстал великолепный несессер из черной кожи с застежкой-молнией. Пират дернул за язычок, в это время несессер попал под солнечный луч, падающий с крыши, я был ослеплен сиянием. Коробочки, баночки, чашечки, ножнички, щипчики — все было отполировано и покрыто если не позолотой, то, во всяком случае, очень похожим материалом.
Конек был поражен. Поднятая рука с чугунной крышкой, которой он собирался оглушить очередной десяток четвероногого сырья, застыла в воздухе. Воспользовавшись этим, лягушки засигали в разные стороны. Одна из них, самая длинноногая, прыгнула прямо на дядьку Михая и судорожно вцепилась ему в воротник рубашки. Тот сбил ее щелчком.
— Нравится? — спросил пират.
— Да, — прошептал Конек, боясь дотронуться до сверкающего чуда своими грязными, сморщенными от воды руками.
— То-то же, — сказал Михай. — Мы всегда ценим старательных работников. А те, кто не работает… — Старый пират покосился в мою сторону.
— Не получают несессеров, — закончил я.
Дядька опять глянул на меня, ударил костылем в бочку и ушел.
Конек вымыл руки и стал благоговейно перебирать сияющие предметы. За все время, которое я с ним находился, мне еще не доводилось видеть у него такого счастливого лица. Он то и дело спрашивал у меня, для чего тот или иной предмет. Особое восхищение у него вызвали ножнички. Конек тут же принялся приводить в порядок свои ужасные ногти.
— Отличная штука, — говорил он. — Как походная парикмахерская: и побриться, и помыться, и расчесаться. Вот видишь, а ты говорил. Им выгодно, чтобы мы работали. Значит, своих обещаний они нарушать не будут. Вот сделаю миллион…
Вспомнив о миллионе, Конек засуетился, спрятал несессер на полочку, где у него хранились самые ценные вещи: осколок зеркала, кружка, моток проволоки, аптечка, «хирургические» инструменты, и опять взялся за своих лягушек.
В этот день больше к нам никто не приходил. Ночью безо всяких приключений сделал поход за овощами.
17 августа.
Сегодня совершил кражу со взломом. Возвращаясь с огорода, я наткнулся на чей-то погреб. Он был закрыт на огромный ржавый замок. Конечно, он был мне не по зубам. Я дотронулся до него чисто машинально, как это бывает у всех профессиональных воров, но дужка замка неожиданно отскочила. Оказывается, она была приставлена лишь для виду. Погреб ломился от запасов. Я набрал сала, сушеной рыбы, малосольных огурцов и притащил все это в сарай. Затем я разбудил Конька, и мы отлично поужинали.
18 августа.
Ночью опять делал вылазку. Совершил набег на другой погреб. Беру все в разумных пределах, чтобы не было заметно. У нас с Коньком скопилось уже достаточно продуктов, которые мы прячем под стропила. Здоровье мое восстанавливается. Наверно, даже слишком, потому что Василис Прекрасный, который по-прежнему приносит на обед Коньку разные вкусные вещи и комментирует их, когда Конек ест, стал поглядывать на меня с подозрением. Однажды, когда он был сильно под градусом и пришел не один, а со своим дружком Михаилом, я подслушал такой разговор:
— Странно, — пробормотал Василис Прекрасный, — какой день не жрет, а хоть бы хрен. Посмотри, как рожа лоснится.
— Может, он жаб, а?
— Не, я их считаю. Все целы. (Вот гад! Оказывается, он считает лягушек!)
— Слушай, а не опух ли он?
— Да ну…
Друзья зашептались. Я расслышал слова: «сам», «завтра», «доктор». Они поспешно ушли. Я недоумевал, что их так напугало. Неужели мое драгоценное здоровье?
