Жуки на булавках - Бухов Аркадий (чтение книг txt) 📗
Человек тридцать полицейских ворвались в ресторан, бросились вверх по лестнице в зал, и свет сразу погас. Крики, выстрелы, посуда бьется, как миленькая… И что же вы думаете: совершенно спокойно спускается сверху мимо полицейских этот самый бандит Джед Кирт и выходит на улицу.
«Погоди, – говорю я себе, – я тебе не полицейский. Эти коровы могут проспать у себя под носом кого угодно, но не будь я Джеком Алиссоном, если ты у меня уйдешь».
Короче говоря: короткий удар сзади по черепу на втором углу от ресторана, и молодчик не успел даже схватиться за пистолет. Я впихнул его в такси, там помял еще, чтобы он был спокойнее, и уже через двадцать минут внес его в сыскную контору братьев Рипп.
Вид у него был, как у селедки, которую мешали в цементном котле.
– Получите, – сказал я человеку, похожему на лису. – Бандит в вашем распоряжении.
Тот наклонился над моим пойманным толстяком, вдруг захрипел и повалился на стул.
– Мерзавец! – выдавил он из себя, как клей из трубки. – Кого ты поймал? Что ты сделал с нашим уважаемым клиентом? Так ты обслуживаешь наших лучших заказчиков?
Признаюсь, мне стало немного не по себе. Кажется, я чего-то не понимал.
– Подлец! – без особой ласки прошипел он. – А где тот? Где этот проклятый кондукторский вожак? Что с ним?
– А черт его знает! – буркнул я. – Разве за всеми усмотришь? Наверное, ест сосиски в другом ресторане. У нас сегодня слишком шумно для приличного посетителя.
Выкинули меня из незнакомого подъезда. Еще два дня я считал себя служащим сыскной конторы братьев Рипп, потому что меня вызывали и били под лестницей. Мне это так не понравилось, что я окончательно плюнул на свою семнадцатую профессию.
1936
Неудача Кости Галкина
Речь идет о Косте Галкине, младшем чертежнике конторы «Промстрой», молодом рябоватом человеке без особых примет. О его честолюбии, неразделенной любви к Елене Петровне и неудаче, постигшей его на пышном и радостном карнавале в городе З.
Так как Костина неудача принесла ему много огорчений, а нам его жалко, мы остановимся подробно на некоторых обстоятельствах этой неудачи, не скрывая никаких деталей,
– Елена Петровна, – неожиданно и тихо сказал Костя, впиваясь обожающим взглядом в холодную завивку сослуживицы, – какой я себе костюмчик к карнавалу удумал!
– Испанский? – деловито осведомилась Елена Петровна, стирая пухлой резинкой лишнюю линию на чертеже. – От нашей конторы четверо будут в испанском. Двое из счетного отдела и двое внештатных. Счетные в плащах, внештатные за одеялами побежали: сами шить хотят. Завхоз Иван Сергеевич тоже в испанском хочет. Персидскую шаль ищет и губную гармошку. Тореадором одевается.
– Я, Елена Петровна, – обиженно заметил Костя, – испанцем не буду. Это при царизме помещичьи дети на карнавалах бегали испанцами. Это, Елена Петровна, пошлость и почти непонимание. Я, Елена Петровна, себе сельскохозяйственное удумал. Чтобы и на приз и выдержанно.
– У меня сосед снопом одевается. Только боится, что курить рядом будут – как бы не подожгли. Он семейный и огня боится.
– Сноп – это мелко, – покачал головой Костя Галкин. – Сноп не означает. Снопы и в мелкобуржуазных странах зачастую встречаются. Я, Елена Петровна, трактором буду.
– Это что же, вас, Костя, по аллеям на колесах катать будут или сами кататься будете?
– Сам. Я для ног дырки оставил. А какой я для вас костюмчик удумал, Елена Петровна…
– Какой, Костя?
– Стоячий, – горячо зашептал Костя, чтобы не подслушали сослуживцы. – С боков фанера, пояс соломенный, сверху голова в маске, а снизу ободок.
– Это что, изба-читальня? – недоверчиво, но с некоторым любопытством спросила Елена Петровна.
– Нет, – еще больше сбавил голос Костя. – Тоже сельскохозяйственное – силосная башня. И как у меня для ног, так у вас для рук две дырки сбоку. У глазного павильона будете стоять, Елена Петровна. И я рядом, и гудеть буду, чтобы привлечь внимание карнавальной общественности и жюри. Честное слово, приз получим. Это вам не испанские костюмы с беспочвенными бахромами да балалайками. Я бы вам на квартиру костюмчик привез. Разрешите?
Елену Петровну куда-то позвали. Она быстро вышла, оставив после себя обаяние недоступной прелести и легкий запах духов «Магнолия», и на ходу успела бросить восхищенному Косте:
– Ладно. Привозите. Только чтобы без гвоздей, а то всю блузку из-за вашего сельского хозяйства порвешь перед карнавалом.
Два дня Костя не приходил на работу. Измазанный клеем, он заперся у себя в комнате, пилил, строгал и энтузиастически стучал молотком. До соседей из Костиной комнаты доносились только короткие возгласы восхищения и резкие гудки автомобильного рожка.
На третий день поздно вечером к дому Елены Петровны подъехал извозчик с каким-то громоздким, очень высоким сооружением, напоминающим модель собачьего небоскреба. Из-под него выскочил Костя, постучал в окошко и, когда в темноте показался белокурый перманент, торжественно шепнул:
– Привез, Елена Петровна. Разрешите в окошко пропихнуть, чтобы не подсмотрели?
Елена Петровна испуганно посмотрела на сооружение и робко сказала:
– Ладно. А в него как – сверху влезать?
– Снизу, снизу, Елена Петровна, – суетился Костя, проталкивая костюм в окно, – вот так: ободочек поднимете и пролезете… А здесь дырки для рук… Обеспеченный приз, честное слово. В газете писать будут. Около квасного павильона встретимся. А то что – испанки, турчанки… Типичная струя пошлости…
Тронутая Елена Петровна позволила поцеловать руку, и ликующий Костя даже не слышал, как извозчик, запихивая смятый рубль за пазуху, неодобрительно проворчал:
– Нажрались на казенных жалованьях… По ночам шкафы в окошки пихают…
В день карнавала Костя заранее двинулся к парку. Небольшая, но сплоченная группа мальчишек, игравшая в камешки на пыльной и залитой солнцем улице, шумным восторгом встретила медленно передвигавшийся по мостовой темно-зеленый ящик с гудком и рулем, под которым медленно и натужно шагали чьи-то ноги в белых парусиновых ботинках. Сверху, над ящиком, маячила голова в пестрой кепке клеточкой и в синей маске на запотевшем лице.
Мальчишки помогали тихому шагу мелодичными свистками и незамысловатыми шутками. Только самый маленький из них, и поэтому наиболее жалостливый, крикнул проезжавшему мимо грузовику с цементом:
– Дяденька, довезите ящик… Там внутри человек мается…
К парку Костя пришел рано, и распорядитель с голубым бантом, прожевывая копченую колбасу, сухо заметил:
– В семь пустим, гражданин. Как ракета будет – так и идите. А пока гуляйте по улице.
– Это пусть испанки на улице ждут, – отдуваясь, взмолился Костя. – У меня сельскохозяйственное. Мне тяжело. Гвозди, дерево. Я на крайней аллейке подожду.
– Нельзя. Там и так под деревом две селькооперации, один капиталистический броненосец и Каракумская пустыня дожидаются. С утра их пустили. – Тут устроитель неожиданно заметил чей-то приятный голубой берет и смягчился: – Ладно. Топайте. Только чтобы не гудеть. А то заберутся заранее и гудят неорганизованно. Сашка, пропусти.
Темные тучи наползали с двух сторон, и потемневший парк начинал сверкать радостными огнями разноцветный фонариков. Костя стоял около квасного павильона, поддерживая отклеившееся колесо и изредка нажимая несвойственный трактору гудок. Это были грустные и немного хрипловатые зовы любви. По ним его должна была найти Елена Петровна. Вот сейчас в полутьме покажется силуэт силосной башни и любимая станет рядом. В двух фанерных сооружениях тепло забьются сердца, а несколько позже участники карнавала оценят эту маленькую, но живописную группу.
Костя гудел. И гудки становились безнадежнее и беспокойнее: парк уже был залит чуждыми Костиному сердцу турчанками, испанками, представительницами неведомых рас в буйных волнах пестрого ширпотреба, острыми пародиями на городской водопровод, туркменками в кепках, желтыми парашютистками, представителями толстых западных капиталистов в бумажных цилиндрах и серых тапочках, – но силосной башни не было.
