Вербы пробуждаются зимой (Роман) - Бораненков Николай Егорович (книги без сокращений txt) 📗
Комбат и Сергей вышли на трассу тоже. Вначале они проверили, как расставлены люди, у всех ли есть инструменты, а потом сняли гимнастерки и, вооружась лопатами, стали в ряд.
Сергей работал с азартом. Лопата в его руках мелькала, как челнок. Рыжая с желтой супесью земля летела метра на три прочь. Он по-мальчишески радовался своей удачной выдумке, а главное, тому, что скоро, через каких-нибудь двадцать дней, будет в городке в избытке вода, зазвенят в плавательном бассейне голоса саперов, зашумят деревца у казарм.
После полудня на трассу приехал на своем «газике» Бугров. Сергей еще издали увидел на его черном от. загара лице одобрительную улыбку. Он шел валким, неторопливым шагом, неся солдатскую шляпу в руке, обращаясь то к одному, то к другому солдату, кивая им, что- то говоря. Седые волосы его трепал ветер, и Бугров то и дело отбрасывал их со лба.
— Строителям «Беломоро-Балтийского»! — увидев Сергея, махнул он шляпой.
Комбата близко не было, и Сергей доложил Бугрову, чем занимается батальон и сколько людей на трассе.
— Да вижу. Сам вижу, чем занимаетесь, — прервал Бугров доклад. — Водичкой решили обзавестись. Неплохо. Прямо скажу, молодцы! Чего сохнуть, когда вода под боком. Давно бы вот так. Только канал узковат. — Он перешагнул канаву. — Один шаг. Боюсь, заметет сыпун.
— Меня тоже беспокоит это, — сознался Сергей.
— А вы кустарником обсадите. Он вам быстро русло укроет.
— О, это идея! — ухватился Сергей. — Спасибо за подсказ, Матвей Иванович. Я вижу, вы крепко здешнюю природу освоили.
— А как же, — улыбнулся с заметной гордостью Бугров. — Я ведь тут надолго… навсегда.
Он прошел под редкую тень одинокого дерева, разморенно опустился на грядку песка.
— Садись. Покурим.
Сергей сел рядом, достал папиросы. Бугров предложил из костяного портсигара свои.
— Ташкентские мягче. Попробуй.
Закурив папиросу, Бугров сунул спичку в сухой измельченный песок, затянулся, выпустил по ветру дым и как-то по-свойски спросил:
— Что новенького, Сергей?
— Особого ничего… Все идет как будто нормально.
— Как Макаров? Все пьет?
— Нет, протрезвился.
— Каким чудом?
— А я его к себе в комнату взял. Утихомирился, но переживает парень. Любит он ее, Матвей Иваныч. По- серьезному любит.
— Ту, из ГДР?
— Да. О которой докладывал вам. И она, как ом сам рассказывал, без ума. По-честному, жалко их. Нельзя ли чем-нибудь помочь?
— Думал я об этом. Думал, — ответил Бугров. — Может, что-нибудь изобретем. А точнее, министр обороны к нам на учения приезжает. Вот я и попытаюсь с ним поговорить.
Сергей вздохнул.
— Эх, если б разрешил!
— Что?
— Да туда. Туда его перевести.
Бугров посмотрел на Сергея, прижал его к плечу.
— Ах, Серега, Серега! Человечный ты мужик. Правильный. У тебя-то у самого хоть как? Девушка пишет?
Сергей сделал вид, что не слышал вопроса, и грустно уставился на запыленные кирзовые сапоги.
— Молчит, значит, — вздохнул Бугров. — В рот воды набрала. Да-а… Ну, а подруга ее? Помнишь, письмо показывал?
Сергей смутился.
— Та — да. Пишет. — Он сунул руку в карман брюк, вынул конверт с березками. — Вот вчера получил.
— Разрешаешь?
— Пожалуйста, Матвей Иванович. У меня от вас секретов нет. Читайте.
Бугров прочитал письмо и задумчиво уставился куда- то в обманчиво синеющую морем пустыню.
— А не кажется ли тебе, Серега…
— Что, Матвей Иванович?
— Что Надя…
Сергей слегка покраснел.
— Что вы… С чего?.. Она же только про Асю и говорит.
Бугров потрепал Сергея за волосы.
— Эх ты, чудачина… Возьми и почитай получше. Там строчки сердцем стучат.
Нет, не прошел бесследно суд для Плахина. Точно новой пулеметной очередью полоснул он по ногам, и они опять, как в тот раз на Хингане, подкосились, перестали повиноваться разуму.
Проснулся утром, хотел встать и рухнул кулем на пол.
— Ванечка! Ваня, — подскочила Лена. — Что с тобой? Что ты?
Плахин смахнул рукавом рубахи крупные капли пота, болезненно сморщился, безнадежно кивнул на ноги.
— Опять вот… отказали…
Лена подхватила его под руки.
— Отдохнешь — все пройдет. Ложись-ка. Ложись…
Плахин с трудом добрался до кровати, лег навзничь, тяжело вздохнул:
— Ах, не вовремя это! Трактор стоит.
Лена села на край кровати, убрала со лба мужа прядь волос.
— Трактор? Да если б не он, лучше б окреп. Говорили тебе, не ходи, еще отдохни, а ты пошел, да еще по три смены…
— Нет, Лена. Не трактор тут виноват. Нет. А вот те пустые головы. Ух, если б мне поручили прочистить их…
Он сжал кулаки и весь передернулся, скрипнув зубами. Лена поспешила успокоить его.
— Не надо, Ванечка. Не думай о них. Забудь. Раз секретарь райкома сказал: «Все будет хорошо», значит, так и будет. И я так думаю. Сердце об этом говорит. Вот дай руку, послушай, как оно спокойно стучит.
Плахин расстегнул белую кофточку жены, бережно коснулся ее полной, все еще по-девичьи упругой груди.
— Ленка-а! Лена! — донесся с улицы женский крик. — Кончай миловаться. Пошли!
Лена одернула кофту, вскочила.
— Ванечка, я пошла. А ты лежи. Я скоро. Коров подоим, и приду.
Она поцеловала мужа, потрепала его за ухо и, схватив со стола наглаженный халат, шмыгнула вон из хаты.
Часы пробили шесть. До прихода Лены можно было еще поспать часа три. Но как ни пытался Плахин, а уснуть не мог. Гнетущие думы терзали его. Как взломанные льды в половодье, лезли они одна на другую, рушились, шли разбитые доводами ко дну и снова вырастали, нагромождались в нерастащимый хаос.
Откуда берутся типы, подобные Дворнягину и Худопекову? Кто их породил? Советская власть? Черта с два. Мать их народила такими уродами? Нет. Значит, где-то они насмотрелись, кого-то копируют, как обезьяны, кто- то подает им дурной пример. Таких бы еще при первом пороке одернуть, носом ткнуть в мерзопакость, как того кота. Но одни не замечают, другие видят, но боятся сказать, вот и растет на горе людям держиморда, бюрократ. Сколько он нервов попортит людям! Сколько от глупостей его прольется слез! А может, в общей массе честных людей один бюрократ — пустяк? Нет, это не праздный вопрос. Это целая проблема. Взять в сущности человека. Государство ничего не жалеет для его здоровья. Бессчетные миллионы идут на это. Но появляется какой-нибудь Дворнягин, и здоровье человека — насмарку. Да что Дворнягин! Сварливая баба в кассе, в окне раздачи пищи, в справочной бюро косит здоровье сотен людей. И почему, же все это прощается, сходит с рук? Почему, если вор залез к вам в карман за пятаком, его судят и садят в тюрьму, а того, кто залез к вам в душу и надорвал ваше сердце, только журят?
В конце сентября в округ на полковое тактическое учение приехал министр обороны. Вначале он сказал командующему Коростелеву, что намерен посмотреть действия полка в обороне, но затем переменил решение. Полк дивизии Гургадзе был поднят по боевой тревоге и получил задачу: совершить марш-бросок через барханы и уничтожить десант «противника», выброшенный в долину реки. Времени было отведено мало, и потому подразделения очень спешили. Танки и бронетранспортеры шли полным ходом. Рыжая пыль от них кудлатилась до небес. Водители задыхались, с трудом удерживали в кромешной темноте установленную дистанцию. А приказ: все вперед и вперед…
Десант «противника» оказался незначительным, к тому же он не успел закрепиться и был с ходу уничтожен авангардом полка. Остальные же подразделения застали лишь пустое поле боя.
— Эка, сколь попусту отмахали!
— Стоило ли всем выступать? — поговаривали офицеры.
— Погодите, — улыбался комдив Гургадзе. — Это еще цветочки, а ягодки впереди. Министр выпарит всю соль на спинах. Он старый солдат.
А министр, довольный совершенным маршем, приказал объявить большой привал и, не раскрывая всех своих замыслов на предстоящие дни учения, отправился на речку порыбачить.
