След человеческий - Полторацкий Виктор Васильевич (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
нм всю свою жизнь, как она складывалась, к чему я пришел.
— Вот видите,— говорю,— когда-то и сам я чуть было не споткнулся. И меня бы завела та дорожка в тюрьму, потому что другого конца у нее не бывает, рано или поздно, а быть бычку на веревочке. Теперь же я человек. Работа для меня — радость жизни, и не стыдно мне людям в глаза поглядеть...
Тут некоторые из них заявляют:
— Вам, действительно, повезло. Вы в тюрьме не сидели, а мы уже вроде клейменые. Значит, у нас такая судьба.
— Ерунда! — говорю.— Ваша судьба от вас же зависит. Отбудете срок и берите ее в свои руки, вставайте на правильный путь.
Вот так поговорили мы с ними, поспорили и даже маленько поругались. А через какое-то время вернулся я из очередной поездки, дома никого не было, прилег отдохнуть. Слышу, стучатся. Открываю дверь. Входит незнакомый человек лет тридцати. Одет неважно — засаленная стеганка, брючишки потертые и помятые, на ногах полуботиночки стоптанные. Спрашивает:
— Можете вы меня выслушать?
— Проходите.
Прошел он в комнату, сел на стул. Носом сопит, смотрит исподлобья и в сторону.
— Ну,— говорю,— какое у вас дело ко мне?
Он еще больше потупился и отвечает:
— Я только что из тюрьмы вышел. В общей сложности почти десять лет отсидел.
— За что?
— По указу, два-два.
— Я,— говорю,— не юрист и в этих статьях не ориентируюсь. Вы мне попрямее скажите.
— Проще сказать — ограбление.
— Ну а теперь что думаете?
— Решил покончить с преступной жизнью.
И тут в первый раз он в глаза мне взглянул. Дескать, поверю или не поверю?
— Правильно,— говорю я ему.— Очень хорошо, что приняли вы такое решение.
— Принять-то принял, да только получится ли?
— Это от вас зависит.
— Не только от меня,— сказал он и снова набычился.— Знаете, как к нашему брату относятся? Приходишь в отдел кадров, посмотрят документы — рецидивист, уголовник, и тут же отбой — не нуждаемся... Что же мне, опять на хазу идти?
Вижу, что парень переживает мучительно. Если не поддержать, опять поскользнется.
— Хорошо,— говорю,— а что вы можете делать? Специальность какая-нибудь, кроме тех, что статьями предусмотрены, у вас есть?
— В слесарном деле кое-что понимаю. Не очень шибко, но ведь и подучиться могу. Помогите мне на работу устроиться!
— Ну а какие документы есть у вас?
Подает он мне новенький паспорт и справку. В ней сказано, что Алексей такой-то освобожден из мест заключения по отбытии наказания.
— Ладно,— говорю,— Алексей Батькович, постараюсь помочь тебе устроиться на работу, но и ты не подведи уж меня.
— Слово даю!
— В таком случае денька через два заходи.
Пообещал я ему, значит, и мне свое слово держать надо. Пошел в партийный комитет, в профсоюзную организацию просить за этого парня и добился, что приняли его в. вагонное депо, на первое время подручным слесаря. И даже койку в общежитии ему выхлопотал.
Стал он работать. А я как бы со стороны наблюдаю за ним, из виду не выпускаю. Парень старается, хотя нет-нет да в чем-то и прорвутся блатные привычки.
Прошло месяца три, дело уже к весне было. Снова является ко мне Алексей.
— Максим Игнатьевич, я опять к вам за помощью.
— Что у тебя случилось?
Он рассказывает, что хотелось костюм в рассрочку купить, а бухгалтерия гарантийную справку не выдает, мы, говорят, на тебя еще не надеемся. Костюм же вот так, позарез ему требуется.
Спрашиваю:
— А что тебе так приспичило, уж не собираешься ли пятки салом намазывать?
— Что вы, Максим Игнатьевич, разве могу я вас обмануть!
Потом мялся, мялся да и сказал:
— С девушкой я познакомился, а в этой одеже встречаться с ней совестно.
— Что за девушка?
— Да у нас же на железной дороге работает проводницей, Ниной зовут ее.
И вспомнилось мне, как сам я, когда за Тоней ухаживал, переживал из-за того, что костюма у меня не было, что в старой красноармейской гимнастерочке на свидания ходил. «Ах, шут возьми,— думаю,— помочь надо парню».
Пошли мы с ним в бухгалтерию, стал я просить:
— Дайте вы ему справку, я за него ручаюсь.
— Под ваше ручательство выдадим,— соглашаются в бухгалтерии.
А я Алексею-то говорю:
— Тебе бы заодно и шинельку надобно справить.
— Сразу все — не по средствам. И за костюм-то спасибо.
— Погоди,— говорю,— давай в профсоюзную кассу взаимопомощи обратимся.
А я, между прочим, член пленума Областного совета профсоюзов, и местная организация с моим мнением считается. Поговорил я, и выдали моему подопечному ссуду на приобретение шинели.
Нарядился он в форменный железнодорожный костюмчик, в шинельку, приходит ко мне домой, сияет, как новый гривенник, достает из кармана пол-литра и ставит на стол.
— Эт-то что?
— Вот,— говорит,— Максим Игнатьевич, в знак благодарности выпить с вами желаю.
— Обидел ты меня, Алексей.
Он нахмурился, передернул губами и спрашивает:
— Вы что же — совсем не пьете или только с бывшими уголовниками брезгуете?
— Дурак ты,— говорю.— Если хочешь знать, выпиваю
ли,— выпиваю. Но сейчас-то мы выпьем с тобой чайку, а бутылку...— Беру я бутылку со стола и убираю в буфет.— Бутылку эту мы на свадьбе у тебя разопьем.
Усмехнулся он, повеселел.
Была ли у него свадьба? Была. Женился он на той самой девушке-проводнице, о которой говорил тогда. Я помог молодоженам с квартирой устроиться. Мне эти хлопоты даже приятны были: парень гнездо вьет, значит, прочнее утверждается в новой жизни.
Был у меня с ним еще такой разговор.
— Вот,— говорю,— Алеша, ты теперь семьей обзавелся, и надо тебе подумать о будущем. Ты еще молодой человек, все у тебя впереди — учиться надо.
— Куда мне учиться!
— В школу рабочей молодежи поступи, а потом в заочный железнодорожный техникум.
— Думаете, это возможно?
— Обязательно.
Стал он готовиться к экзамену в техникум. Меня это радовало. И Нина, жена его, тоже довольна была.
Тюремная короста постепенно слезала с него, отшелушивалась. Но прежние привычки еще прорывались норой. Однажды заходит он ко мне домой и говорит:
— Максим Игнатьевич, не дадите ли вы мне угол на несколько дней? В Челябинск ехать придется, в техникум экзамен держать, а у меня угла нет.
Я притворился, что не понимаю его, и спрашиваю:
— Зачем же угол-то?
Он усмехнулся и объяснил:
— Угол — это, по-нашему, чемодан.
— По какому, по-вашему?
— Да по-блатному же...
Тут и напустился я на него:
— Как не стыдно,— говорю,— едешь поступать в техникум, а на языке такие поганые слова. Забудь их, навсегда из памяти вычеркни, иначе и знать тебя не хочу!
Я кричу на него, а он стоит передо мной, лицо красное сделалось, и глаза опустил. Говорит:
— Извините, Максим Игнатьевич, виноват. Больше не повторится.
Чемоданчик я ему одолжил. Уехал он, а когда вернулся, с поезда — прямо ко мне:
— Приняли!
К учению Алексей оказался очень способным. Через полгода за первый курс все зачеты сдал, а теперь на третьем курсе уже и работает заместителем мастера. В семье у него прибавление: сынишка родился.
По случаю рождения наследника Алексей и Нина в гости меня пригласили. Я, конечно, пошел. Выпили мы, расчувствовались.
— Вот,— говорю,— Алеша, годы не остановишь, скоро уйду на пенсию. Вспомнишь ли тогда о старике Куприянове, зайдешь ли проведать?
Он как заплачет! Припал головой на грудь ко мне и сквозь слезы говорит:
— Милый Максим Игнатьевич, да ведь ты мне роднее отца стал, человеком сделаться помог, такое не забывается...
Тут и я вместе с ним заплакал. Отчего заплакал? Ну как объяснить, отчего? В этих случаях слезы сами собой из глаз льются. Поезд тяжелый трудно бывает через перевал провести, а помочь человеку в его жизни перевал одолеть — это куда труднее!
