Последняя ступень (Исповедь вашего современника) - Солоухин Владимир Алексеевич
— Но в Америке тоже ведь, хоть и кричат о свободе, пойди, попробуй, напечатайся, если сказал что-нибудь не понравившееся хозяевам газет и издательств. Ни одна газета, ни одно издательство не пустит на порог. И демократия вся в руках у денежек, то есть сами теперь знаете, у кого.
— Но разве я хвалю современную демократию, будь то в Америке, во Франции, в ФРГ или где бы то ни было.
— А что бы взяли за образец?
— Россию, и только Россию. С ее духом народности, с ее глубинным гуманизмом, с ее светлыми праздниками и трудом, когда каждое усилие работает на процветание нации. Но, конечно, Россию в ее развитии, какой ей теперь предстояло бы быть. Я монархист, дорогие друзья, убежденный и последовательный. Повторяю святую истину: стоять во главе народа, возглавлять народ может только монарх, управлять населением могут и президенты.
Утрачивалась реальность обстановки во время ночной езды, и наша фантазия закусывала удила.
— Представь себе, — говорил кто-нибудь из нас, — что мы группы, организация, сила. Во время какого-нибудь крупного заседания, когда все они собрались в одном месте, мы окружаем здание, в зал входят воины с автоматами («спокойно, товарищи, всем оставаться на местах»).
— А утром вместо бесцветного бессловесного гимна по радио бухает колокол и раздается благовест. Торжественные колокола звонят на всю Россию, на весь мир, возвещая, что эпоха диктаторского насилия и мрака окончилась. Люди недоумевают, но уже предчувствие говорит им, что свершилось что-то прекрасное, светлое, не зря же звонят колокола!
— После пяти минут торжественного благовеста, — возбуждается фантазия и у Лизы, — все проснулись, вся страна, весь народ, все у радиоприемников.
— Колокола замолкают, голос с железным тембром.
— Не Левитана, конечно?
— О нет, конечно, не Левитана. «Дорогие соотечественники! Нами, группой освобождения и возрождения России, сегодня, 18 июля, в Москве произведен государственный переворот. Так называемое советское правительство, доведшее страну до полного разложения и маразма, низложено, арестовано и содержится в изоляции».
— И уничтожено физически! — с ходу уточняет Кирилл.
— В благоприятный момент будет проведен всеобщий опрос с тем, чтобы народы, населяющие нашу страну, сами могли выбрать желательный для них образ жизни и верховную власть. Для управления страной на ближайшее время создан контрреволюционный — да, именно так, не боясь этого слова, — контрреволюционный комитет во главе с председателем, называющимся наместником верховной власти в России.
— Почему наместником верховной власти? — В России должен быть царь, император, но к этому надо подготовить страну, народы. Пока что — наместник верховной власти, который потом передаст эту власть из рук в руки… Сегодня в 12 часов председатель комитета, он же наместник верховной власти, выступит по радио с большой программной речью.
— Нет, лучше бы пока без речей. Лучше в течение нескольких дней сначала показать на деле, что все изменилось, и что изменилось именно к лучшему.
— Например?
— Ну, например, утром встали люди, пошли в магазины, а там… Ну, как во всем остальном мире — полное разнообразие, полное изобилие. Мясо лежит разных сортов, телятина, вырезка, языки, поросята. Говядина стоит семьдесят копеек. Сливочное масло — 1.20. Водка — 65 копеек (пол-литра). Думаешь, не понравилось бы народу? Дубленки разных фасонов, осетрина, стерлядь, икра такая-этакая, вобла кулями, автомобили двадцати марок, все завалено разнообразными фруктами, свежей рыбой. Ткани и платья, трикотаж и обувь… Одним словом, все как в других современных государствах и городах.
— Где же сразу взять такое изобилие, да еще чтобы дешево?
— Бросить на это все финансовые резервы. Указ № 1. «О временном прекращении исследований космического пространства». Пусть американцы исследуют. Каждый космический корабль — это миллиарды и миллиарды рублей. Два-три незапущенных корабля — вот тебе и полное изобилие товаров. Закупить за границей на первое время. Пустить на первое время немецкие, французские, итальянские фирмы, пусть заваливают нас своими красивыми и модными товарами. Потом окрепнем и оттесним.
Указ № 2. «О возвращении исторически сложившихся названий городам, площадям, поселкам и улицам. Нижний Новгород, Вятка, Самара, Тверь, Екатеринбург, Санкт-Петербург, Петербургский университет (а не университет имени Жданова), Марьинский театр (а не театр имени Кирова). Никаких Дзержинских, Урицких, Воровских, Луначарских, Семашек…
Указ № 3… — Мы говорили, захлебываясь от восторга и перебивая друг друга — «О всеобщей свободе вероисповеданий». Открыть все церкви! Восстановить разрушающиеся построить достаточное количество новых. Открыть мечети, костелы, кирхи, всюду повесить колокола. Особым постановлением начать строительство храма Христа Спасителя. Восстановить и открыть все монастыри.
Указ о новом названии государства. Название СССР упраздняется. Впредь именовать — Великое Государство Российское, в обиходном сокращении — Россия. Указ о роспуске КПСС.
Роспуск колхозов и возвращение к естественному, нормальному земледельческому труду.
Возобновление свободного труда для крестьян, возрождение ярмарок.
Свободное передвижение всех людей как за границу, так и обратно. Отмена прописки.
Особым обращением возвратить русскую эмиграцию… Представьте себе, какое началось бы оживление, какая гора свалилась бы у людей с плеч, как повеселели бы взгляды и прояснились бы лица, как расправились бы и распрямились души!
…К этому времени мы уже достигли Москвы и ехали теперь по серой ночной промороженной улице, и два-три лозунга уже успели броситься нам в глаза: «Народ и партия едины», «Встретим ударным трудом…», «Мы придем к победе коммунистического труда».
Внятно и четко, вразумительно и проникновенно вдруг Лиза сказала:
— Жутко оттуда, где мы только что побывали, возвращаться опять к действительности. Не хочу!
Наступила в нашей машине тишина. Я поймал себя на том, насколько точно определила Лиза и мое душевное состояние: нелепо и жутко опять возвращаться в серую, мертвенную тюремную камеру, когда только что побывал на живой земле, на живой траве, под живым небом. К тому же где-то в глубине души появился червячок сомнения: не поздно ли? Не все ли уже кончено с Россией? Была искусственно парализована, обескровлена, выедена изнутри, обглодана почти до остова. Вспомнились ужасные слова Розанова из его «Опавших листьев»: «Когда она (Родина) наконец умрет и, обглоданная евреями, будет являть одни кости, — тот будет «русский», кто будет плакать около этого остова, никому не нужного и всеми покинутого».
Так не мертва ли она? Не осталась ли нам скорбная доля только оплакивать ее остов по пророчеству русского писателя?
А если теперь и оживить? Есть ли смысл оживлять человека на подопытном операционном столе, если у него вырезано все самое главное и важное? Оставшиеся органы все перепутаны хирургами-палачами. Не на мучения ли разбудишь его и вернешь к жизни? Ведь всюду будет болеть, когда начнет он оттаивать от анестезии?.. Кирилл Буренин оказался тверже меня.
— Прекрасно то, что мы на минуту сейчас вообразили. Но само оно не придет.
— Так что же?
— Надо действовать. Они в свое время не сидели сложа руки.
— Как действовать? Что? Нет же способа привнести наши идеи в массы. Нет. Листовки, что ли, расклеивать?
— Надо создавать организацию. Группу хотя бы на первых порах. Пусть двадцать, сорок человек, но твердых, надежных, каменных.
— Какая группа из двадцати человек, когда у нас в стране каждый пятый — стукач?!
— Осмотрительно, осторожно. Теория малых дел. Птичка по зернышку клюет и сыта бывает. А под лежачий камень вода не потечет, нет.
— Народ оболванен. Вон эти, демократы, вышли однажды на площадь… К Лобному месту. Развернули лозунг: «Руки прочь от Чехословакии». Людишки смотрят, спрашивают друг у друга:
— Смотри-ка, «Руки прочь от Чехословакии!» Напал на нее, что ли, кто? Немцы, что ли, напали?
