А зори здесь тихие… (сборник) - Васильев Борис Львович (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Дома Искру ждали стакан молока, кусок хлеба и записка. Мама писала, что проводит ответственное заседание, придет поздно и что дочери следует лечь спать вовремя и не читать в постели романов; последнее слово было подчеркнуто. Искра поделилась ужином с соседской кошкой, проверила, все ли уроки сделаны, и решила вдруг написать статью для очередного номера школьной стенгазеты.
Она писала о доверии к человеку, пусть даже маленькому, пусть даже к первоклашке. О вере в этого человека, о том, как окрыляет эта вера, какие чудеса может сделать человек, уверовавший, что в него верят. Она вспомнила – очень кстати, как ей показалось, – Макаренко, когда он доверил Карабанову деньги, и каким замечательным парнем стал потом Карабанов. Она разъяснила, что такое «презумпция невиновности». Перечитав и кое-что поправив, начисто переписала и положила на мамин стол: она всегда согласовывала с мамой свои статьи. Потом постелила постель, погасила свет – последнее время она почему-то стала стесняться раздеваться при свете, – надела ночную рубашку, снова зажгла лампу и юркнула под одеяло. Достала припрятанного Дос Пассоса и стала читать, настороженно прислушиваясь, не хлопнет ли входная дверь.
То ли оттого, что приходилось прислушиваться, то ли оттого, что мысли о виновности и невиновности, о доверии и недоверии не вылезали из головы, то ли потому, что тело, освобожденное от пояска и лифчика, жило особой раскрепощенной жизнью, то ли от всех причин разом читать она долго не смогла. Заботливо спрятав книжку, легла на бок, подсунула под щеку ладошку и тотчас же уснула.
Ей показалось, что разбудили ее мгновенно, только-только начался сон. Открыла глаза: над нею стояла мама.
– Надень халат и выйди ко мне.
Искра вышла, позевывая, теплая и розовая от сна.
– Что это такое?
– Это? Это статья в стенгазету.
– Кто тебя надоумил писать ее?
– Никто.
– Искра, не ври, я устала, – тихо сказала мать, хотя прекрасно знала, что Искра никогда не врала даже во спасение от солдатского ремня.
– Я не вру, я написала сама. Я даже не знала, что напишу ее. Просто села и написала. По-моему, я хорошо написала, правда?
Мать не стала вдаваться в качество работы. Пронзительно глянула, прикурила, энергично ломая спички.
– Кто рассказал тебе об этом?
– Леонид Сергеевич Люберецкий.
– Рефлексирующий интеллигент! – Мать коротко рассмеялась. – Что он еще тебе наговорил?
– Ничего. То есть говорил, конечно. О справедливости, о том, что…
– Так вот. – Мать резко повернулась, глаза сверкнули знакомым холодным огнем. – Статьи ты не писала и писать не будешь. Никогда.
– Но ведь это несправедливо…
– Справедливо только то, что полезно обществу. Только это и справедливо, запомни!
– А как же человек? Человек вообще?
– А человека вообще нет. Нет! Есть гражданин, обязанный верить. Верить!
Отвернулась, нервно зачиркала спичкой о коробок, не замечая, что вовсю дымит зажатой в зубах папиросой.
Глава 5
Зиночке снилось, что ее целует взрослый мужчина. Это было жутко, прекрасно, но не страшно, потому что где-то находилась мама; Зина знала, что она близко и можно позвать на помощь, и – не звала. Сон кончился, а с ним кончились и поцелуи, и Зина крепко зажмурилась, чтобы ее поцеловали еще хотя бы разочек.
Проснуться все же пришлось. Не открывая глаз, она ногами отбросила одеяло, дождалась, пока чуточку остынет, и села. И сразу увидела ужасную вещь: вместо летних трусиков, так ловко охватывающих тело, на стуле лежали противные трикотажные штанищи длиною аж до коленок. И весь сон, вся радость утра и вся прелесть нового дня пропали разом. Схватив штанишки, Зина в одной рубашке ринулась на кухню.
– Мама, что это такое? Ну, что это такое?
Родители завтракали, и она осталась за дверью, просунув на кухню голову и руку.
– Первое октября, – спокойно сказала мама. – Пора носить теплое белье.
– Но я уже не маленькая, кажется!
– Ты не маленькая, но это только так кажется.
– Ну, почему, почему мне такое мученье! – с отчаянием воскликнула дочь.
– Потому что ты садишься где попало и можешь застудиться.
– Не бунтуй, Зинаида, – улыбнулся отец. – Мы не в Африке, надевай, что климатом положено.
– Это мамой положено, а не климатом! – закричала Зиночка. – Все девочки как девочки, а я у вас как уродина!
– Сейчас ты и вправду уродина. Немытая, нечесаная и неодетая.
Горестно всхлипнув, Зина убежала. Мать с отцом посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Растет наша девочка, – сказала мать.
– Невеста! – добавил отец.
Они любили свою младшую больше остальных, старательно скрывали это и воспитывали дочь в строгости. Зина до сих пор ложилась спать в половине одиннадцатого, не появлялась в кино на последних сеансах, а в театрах бывала только на дневных спектаклях. Этот регламент (куда входили и злосчастные зимние штанишки) никогда очень-то не угнетал ее, но в последнее время она все чаще начинала скандалить. Скандалы, правда, зримых результатов не давали, но мать с отцом улыбались уже особо, с гордостью замечая, как взрослеет дочь. Семья была дружной, а после выхода старших замуж сплотилась еще больше. Все обсуждалось и решалось сообща, но, как это часто бывает в русских семьях, мать незаметно, без видимых усилий и демонстративного подчеркивания, держала вожжи в своих руках.
– Никогда не обижай мужа, девочка. Мужчины очень самолюбивы и болезненно переживают, когда ими командуют. Всегда надо быть ровной, ласковой и приветливой, не отказывать в пустяках и стараться поступать так, будто ты выполняешь его желания. Наша власть в нежности. – Мама неторопливо и осторожно готовила Зину к будущей семейной жизни. Зина знала многое из того, что надо было бы знать всем девочкам, и спокойно восприняла переход от детства к девичеству, не испытав свойственного многим потрясения.
Отец в воспитание не вмешивался. Он работал мастером на заводе вместе с отцом и братьями Артема, состоял членом завкома, вел кружок по изучению «Краткого курса истории ВКП(б)» и вообще был по горло занят. В редкие свободные часы он толковал с дочерью о международных проблемах. Зиночка слушала очень вежливо, помня о маминых словах, что мужчины болезненно самолюбивы, но все пропускала мимо розовых ушей.
Завтракала Зина в мрачном настроении, однако к концу завтрака жизнь перестала казаться трагической. Она весело чмокнула мать – отец уже ушел на работу, – рассеянно выслушала очередные задания (простирнуть, подмести, убрать) и выскочила за дверь. И как только дверь захлопнулась, швырнула портфель, задрала платье и подтянула штанишки вверх до предела. Ноги там, естественно, были толще, резинки больно врезались в тело, но Зиночка хотела быть красивой. Совершив эту процедуру, она показала дверям язык и, взяв портфель, вприпрыжку – она еще иногда бегала вприпрыжку, когда забывалась, – помчалась в школу.
Но уже за углом Зиночка круто сменила аллюр, перейдя на решительный шаг чрезвычайно занятого человека: навстречу шел Юра. Красавец Юра из 10-го «А», бессменный староста и бездельник.
– Привет, – сказал он и пошел рядом.
– Привет, – сказала она как можно безразличнее.
– Что вечером делаешь?
– Еще не знаю, но буду очень занята.
– Может, в кино пойдем? – Юра продемонстрировал два билета. – Мировой фильм. По блату на последний сеанс.
Зиночка мгновенно прикинула: мама во второй смене, придет не раньше двух, отец… Ну, отец – это еще можно вывернуться.
– Или тебя, как малышку, в девять часов спать загоняют?
– Вот еще! – презрительно фыркнула Зина. – Просто решаю, как отказать одному человеку. Ладно, после уроков решу.
– Ты скажи: пойдешь или нет?
– Пойду, но скажу после уроков. Тебе ясно? Ну и топай вперед, я не хочу никаких осложнений.
Никаких особых осложнений не ожидалось, но Зина считала, что надо набить себе цену. Озадаченный красавец увеличил шаг, Зиночка, торжествуя, укоротила свой, и они прибыли в школу на вполне приличном расстоянии друг от друга.
