Твоя заря - Гончар Олесь (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
- Ты счастливый,- говорит Заболотныи, устраиваясь на диване и доставая сигареты с неизменными пирамидами и верблюдом, хотя при мне не раз обещал Соне бросить курить, уверяя, будто полностью осознал, что если откажется от сигарет, то станет бессмертным.
- Что я счастлив, это, конечно, приятно слышать, но в чем заключается сие счастье? - спрашиваю друга.
- А в том, что через несколько дней уже будешь дома!
Днипро-ривер под крылом тебе сверкнет, полевой ветерок будет струиться навстречу, а эта гостиничная клетка с ее неистребимым духом синтетики, она останется далеко...
Лишь в воспоминаниях, может, всплывет, когда примешься писать мемуары. Да, брат, сложна эта c est la vie...
Заболотныи заметно возбужден, внутренне взволнован, я давно его не видел таким. Дымя сигаретой, рассказывает, что только с приема, был в гостях у некоего диктатора из джунглей. Теперь и эти, разжиревшие у корыта монополий квислинги, новоиспеченные вельможи научились представлять себя публике весьма эффектно. Вот и для этого приема выбрана самая фешенебельная гостиница, где обычно останавливаются мультимиллионеры и президенты, в зале создана полная иллюзия джунглей с кровавокрасными зловещими кострами, с исступленным грохотом тамтамов... Вся эта экзотика, дикарский шик, вульгарноразвязное шныряние полуголых черных красавиц, непомерно осыпанных бриллиантами, их самоуверенный диктатор в окружении рептильной туземной знати, чудовищно разбогатевшей на алмазных копях и урановых рудниках,- не это, оказывается, больше всего потрясло Заболотного, такими вещами его не удивишь, поразило другое... Ведь прием проходил - какое странное стечение обстоятельств! - именно в том зале, где в свое время местная знать чествовала участников бомбардировки Хиросимы, устроив банкет в честь матери старшего из.офицеров, именем которой - тоже какой цинизм! - был назван тот апокалиптический бомбардировщик с атомной бомбой на борту.
- Ты не знал этого? А их не постыдились чествовать тогда, как героев,не спеша рассказывает Заболотный,- хотя сами-то охваченные мистическим ужасом "герои"
с молитвами и проклятьями стремились быстрее убежать от собственного преступления, от ударной взрывной волны, которая гналась в хиросимском небе за ними, гналась, словно возмездие самой судьбы... "Боже мой! Что мы наделали?.." - записал один из тех, кто перед самым вылетом так усердно слушал в тропической темноте напутственную, бесконечно кощунственную мессу из уст своего армейского капеллана... "Что мы наделали?" Ему не ясно - что!
Величайшая руина мира возникла в один миг! Ад разверзся под вами пылающе, даже кабину вашу наполнил отвратительным багровым светом, возможно, даже похожим на тот, который только что полыхал в зале дикарского этого приема... Пожалуй, изо всех приемов сегодняшний для меня самый тяжкий,- Заболотный дышал взволнованно.- Старался забыться, веселился, как другие, а оно снова накатывается, вновь терзает душу. Да что же это такое? Почему это совпадение? Почему так быстро забыты жертвы, живые "огарки" людей, почему как будто бы и нет уже тех пожизненых калек, которых мы видели в японском атомном лазарете?
- Эти "почему" и "почему",- говорю ему,- можно называть без конца. И в разных сферах...
- Ты имеешь в виду свои экологические проблемы?
- Их тоже. Хотя они настолько же мои, как и твои.
- Это верно. Планета неделима, каждый из нас за нее в ответе Соня, скажем, не может уже слышать охотничьего выстрела... Считает дикостью, что он еще узаконен.
Представляешь: вечер необыкновенный, заря полыхает в полнеба, а на озерах пальба, канонада...
- А Красная книга? Это ведь книга обвинений... И чем дальше, тем она больше разрастается...
- Необходимо предпринимать что-то кардинальное, повсеместное,- хмурит чело Заболотный.- Леса планеты, разве такой они требуют заботы? Реки, которые раньше называли пречистыми, а теперь... Есть поступки, которые ныне должны восприниматься как коллективный грех человечества, только так! И каждый из нас должен взять на себя частицу искупления, каждый должен проникнуться мыслью, что ты часовой планеты, отвечаешь на ней за всех и за все, иначе... иначе...
Я подал ему стакан воды. Меня встревожила чрезмерная его бледность, он тяжело дышал, хватал воздух. Лишь сейчас я заметил, что все в нем клокочет от внутреннего возбуждения, он крайне напряжен, подумалось, насколько нервы у моего друга расшатаны, если уж он разрешил себе сбросить свою постоянную внешнюю сдержанность и свою почти беспечную "о кейность". Глотнул воды, смущенно взглянул на меня, и с лица его сошла гримаса страдания, которую он, пожалуй, только в этой серой клетке тридцать пятого этажа позволил себе не скрывать. Я сказал, что пора бы ему действительно подумать об отдыхе, распружиниться укрепить нервишки, и при этих моих словах он вдруг знакомо и тепло улыбнулся - снова передо мной был Кирик Заболотный!
- 0 кей,- сказал он уже весело, словно за секунду перед тем не был таким, каким был.- Дело, в принципе, решено. Надеюсь, следующим летом встретимся дома. Вот увидишь, еще предстанет сей муж перед тобой, как Роман Винник, в пчелиной кольчуге...
И все же было мне почему-то щемяще больно на него смотреть. Власть лет - это все-таки власть... Не тот и Кирик. Может быть, только от его юной, нестареющси улыбки временами проблескивало то, что было в нашей жизни и что никогда уже не вернется...
Закурив сигарету, он неожиданно ударился в лирику:
- Да, брат, вот аж где они встретились, пасленовы дети. И вербы наши уже вырублены в балках, где соловьи гнездились... Колючую акацию посадили по глинищам и оврагам... В Чернечьей балке даже лисиц видели...
- Посадили лес, чтоб эрозию приостановить,- говорю я.
- А как мы тогда оставляли Тсрновщину... Помнишь, как бабуся с Ялосоветкой стояли возле мельницы...
В этот вечер вспомнился нам почему-то еще и рабфак, наша студенческая юность в парусиновых туфлях - о, как мы их, бывало, белили зубным порошком перед тем, как идти в общежитие к девушкам... Вспомнили и тот день, когда мы, сдавая нормы ГТО, пошли прыгать с парашют ной вышки.
- Как я ждал того дня! - оживляется мои друг.- Стою потом на вышке, лямки пристегнуты, собрался с духом, готовый к прыжку... Делаю шаг назад, чтобы разогнаться, и вдруг слышу над ухом: "Пшел!" - и толчок в спину! Это наш инструктор-мурло подумал, что я испугался, и турнул меня сзади, чтобы, видите ли, придать храбрости! На глазах у девушек сделал из меня труса. До сих пор не могу ему этого простить. Ну и мурло, ну и дубина! - с улыбкой ругается Заболотный.- До него даже не дошло, что он лишил меня счастья по собственной воле, не по принуждению броситься в воздух, пережить праздник духа, первое блаженство полета...
- Может, назло ему ты и летчиком стал? - говорю Заболотному шутя.
- А что ты думаешь? Может, и это имело значение,- не приняв шутки, отвечает он.- Во всяком случае, именно после того конфуза я немедленно записался в аэроклуб.
- Прыжок твой затяжным оказался. С тех пор, можно сказать, все время в полете... В общем, достойно сложилась у тебя жизнь.
- На судьбу не жалуюсь... Пройти сквозь жернова пережитых лет, выдержать все перегрузки, да, друг, мы с тобой знаем, что это такое... Даже не то меня удивляет, что бывает человек изуродован, измордован, сбит с ног, удивляет другое: как, несмотря ни на что, вопреки всему злому человек в конце концов находит в себе силы снова подняться, выбраться из-под тех жерновов, выпрямиться душой и телом, и снова обретает неодолимую тягу души к источнику того истинного и светлого, что только и делает нас людьми...
- Досталось нам от жизни, это правда... Многим можно гордиться, а кое о чем хотелось бы, пожалуй, и забыть... О, если бы молодость знала!..
Заболотпьгй молча глядит в потолок, углубленный в собственные мысли.
- Это верно,- слышу его спустя некоторое время,- были полеты, были и приземления... Порой смеялись над тем, над чем не стоило бы смеяться. Преклонялись перед тем, что не выдержало потом испытаний правдой суровой...
