Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читать книги полные txt) 📗
– Ты знаешь, что Каро перешла Рубикон?
– Еще бы! – Джейн разглядывала гравий у наших ног. – Меня как следует отругали за то, что встаю между матерью и дочерью.
– Вот идиотка!
Она улыбнулась, ничего не ответив. Я оперся на балюстраду рядом с ней, лицом к дому, и нарушил молчание:
– Забываешь, что дома, подобные этому, все еще существуют.
– Тебе везет.
– А ты ведешь себя замечательно. Власяницу и не заметить. Она опять улыбнулась:
– Да дело не в доме. В том, что такие дома делают с людьми.
– Овладевают ими?
– Мумифицируют. Так мне кажется. – Она пристально рассматривала гармоничный фасад. – Каро, когда говорит со мной о матери, иногда употребляет одно слово… более многозначительное, чем сама думает. «Мамство». – Джейн помолчала. Потом заявила: – Ну и злючка же я!
– Ну, я вполне могу представить, почему все это в Эндрю вызывает у меня меньше возражений.
– Так он же родился мумифицированным! Для него это естественно.
– Полегче на поворотах, товарищ!
Она слабо улыбнулась:
– Политика тут ни при чем, Дэн. Всего лишь проблема свободы воли. Каждый раз, как попадаю сюда, переживаю кошмар кровного родства.
Я быстро взглянул на нее:
– В жизни не поверю, что вы похожи.
Она пожала плечами:
– Да нет… не в такой явной форме. Есть разные пути… которыми не уйти от себя самой. От такой, как ты есть.
– А твой друг в Америке? Не помогает?
– Да нет. – Она покачала головой, хотя ее «нет» было и так достаточно твердым. – Видно, дело в возрасте.
– Может, тебе палочку принести для прогулки? Она поджала губы:
– Вижу, Роз нашла себе верного союзника.
– Еще бы. Издеваемся над бедной старушкой по всякому удобному и неудобному поводу.
– Легче всего было бы этот узелок просто разрубить.
– Идиотское заявление.
Она приняла упрек как должное, но чуть погодя, как бы для того, чтобы мягко упрекнуть и меня и оправдать собственный идиотизм, бросила мне лукавый взгляд искоса:
– Ты мудро поступил, уйдя от всего этого, Дэн.
– Странное какое определение.
– Ну, скажем, удачно.
– Удачно избежал гангрены – путем ампутации, так?
– Да… может быть, именно это я и имела в виду.
Она снова разглядывала гравий, словно моя метафора заморозила в ней что-то, выявив то, чего она не думала говорить. Из дверей появилась Каро с сестренкой, мы оторвались от балюстрады и двинулись им навстречу. Я больше ничего не сказал, но упоминание Джейн о мумификации напомнило мне о предложении отправиться в Египет… или, точнее говоря, о том, что стоит только – измени я свое решение – поднять телефонную трубку, как через пять минут с поездкой будет все устроено. Замечание Джейн о моей мудрости, хоть и высказанное без явной злости, звучало уже знакомым предостережением. Я тоже обладал мумифицирующими привилегиями, оставался в ее глазах обитателем низменного, незрячего мира. Мне подумалось, что истинная причина ее несвободы заключается именно в неспособности к компромиссам. И неспособность эта оправдывается лишь тем – да и то лишь отчасти, – что менее всего она способна прощать самое себя.
То же относилось и к вопросу Нэлл, так и оставшемуся без ответа: лучше ли было бы оставить крышу протекать? В чем-то Джейн по-прежнему опиралась на глубоко интуитивное убеждение – как это когда-то произошло с ее обращением в католическую веру, – что все, хотя бы в том, что касается ее собственной жизни, предопределено, предназначено; это привело ее к самому распространенному из всех возможных заблуждений, заставило поверить, что любое из внешних изменений лучше, чем их отсутствие… кредо, нисколько не более обоснованное, чем былое увлечение раблезианской страной грез, где все живет и движется. Все, чем она сумела заменить раблезианскую мечту и последовавший за нею католицизм (вполне возможно, что такая смена коней была вызвана именно недостижимостью прежнего идеала, что убедительно доказывало и недостижимость личной свободы), – это некая утопия всеобщего равенства, когда Комптон в одночасье превратился бы в дом для престарелых, санаторий для профсоюзных деятелей или бог знает во что еще… вряд ли я стал бы возражать против такого его использования, если бы это было осуществимо, но ведь речь не об этом. Единственным реальным, истинным пространством, где человек может проверить, обладает ли он личной свободой, является пространство сегодняшних возможностей. Разумеется, все мы могли бы избрать лучший, более благородный, более социалистический, образ жизни, но только не надеясь осуществить все это в каком-то будущем совершенном государстве. Надо лишь решиться и действовать начиная с сегодняшнего дня настоящем, сегодняшнем, полном недостатков мире.
Мир этот сейчас представлял собою лужайку, перелаз через невысокую ограду, за нею – парк и серо-синие над зеленым дали; в этом мире вокруг нас прыжками носились два рыжих сеттера, а сами мы шли друг за другом нестройной процессией: Каро и Пенни, и между ними – Джейн, шагали впереди, за ними Пол и Нэлл, твердо решившая поиграть – и довольно успешно – в любящего племянника и все понимающую тетку (мальчик и вправду казался сейчас куда более податливым), замыкали процессию мы с Эндрю. Силуэты в пейзаже – ему принадлежащем пейзаже: родоначальник их семейства «ухватил» – словцо Эндрю – этот кусок земли после Реставрации Стюартов; Эндрю рассказал мне об этом во время прогулки. Баронский титул был пожалован за верность монархии во времена Республики Кромвеля. Разумеется, как свойственно людям его типа, Эндрю говорил обо всем этом иронически, будто три века существования аристократического рода, сам этот пейзаж, земля, вековые деревья, посаженные еще его предками, ничего не значат… крайняя – до вульгарности – скромность человека, не только обладающего уходящими в глубь веков корнями, но и весьма обеспеченного. Вот бы узнать, насколько все это сохранило над ним власть – за внешним безразличием, напускным стремлением отмахнуться, за всеми столь умело и явно расставленными кавычками при упоминании о «крестьянах», «поведении истинного сквайра» и «ее сиятельстве».
В тот же день, чуть позже, мне довелось получить ключ к этой загадке. Мы прошли около мили и взобрались на холм, где когда-то некий предок Эндрю построил что-то вроде искусственных руин – каменную башню с готическими стрельчатыми окнами, довольно мрачную, но оттуда открывался прелестный вид на южную сторону пологой Глостерширской долины и раскинувшуюся в ней деревню. Нэлл хотела сразу же отправиться домой – заняться организацией обеда, но у Эндрю в стаде болела овца – сверху нам было видно на лугу это стадо, – и компания разделилась. Я отправился с Эндрю, а остальные – домой, с Нэлл.
Пастух поместил больную овцу в небольшой, огороженный плетнем загон рядом с бело-зеленым жилым автоприцепом, который здорово портил вид при взгляде на долину с холма – Нэлл даже высказала сожаление по этому поводу, – но без него было не обойтись во время мартовского окота. В углу загона было сооружено грубое укрытие из рифленого железа, где в стороне от разбросанной по земле соломы, понурив голову, стояло больное животное. Эндрю попросил меня не входить, и я, оставшись снаружи, наблюдал, как он умело перевернул овцу на спину и тщательно ее осмотрел. Пара-тройка других овец понаблюдали за нами издали, потом снова принялись щипать траву. Минуту спустя Эндрю вышел.
– Ну как, порядок?
Он покачал головой, прикрепляя на место жердину плетня, которую снял, чтобы войти:
– Похоже, тут дело пропащее. Думаю, пневмония, но лучше ветеринара позвать. Черти полосатые, каждую зиму изобретают новые болезни.
Мы двинулись прочь; Эндрю заметил, что я оглядываюсь на прицеп.
– Жалко, что вид портит. Но нельзя же выгонять хороших пастухов за дурной вкус.
– Хороших теперь не так легко найти?
– Они теперь на вес золота. И знают об этом. – Он зашел за прицеп и появился, держа в руке пастуший посох; мы направились к остальному стаду. – Надо бы к шуту отказаться от этого дела. От овец, хочу я сказать. Роскошь – с экономической точки зрения.
