Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод) - Рэнд Айн (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Она огляделась по сторонам. В этом лишенном всего наносного, чистом и рациональном мире подземных тоннелей не было ничего столь же важного и срочного, как поиски человека, создавшего мотор. Дагни думала: стоит ли откладывать эти поиски ради споров с Орреном Бойлем?.. Ради попыток уговорить мистера Моуэна?.. Ради словесного состязания с Бертрамом Скаддером? Она видела перед собой этот двигатель в его завершенном виде поставленным на локомотив, который потянет по колее из риарден-металла состав в две сотни вагонов со скоростью двести миль в час. И если такая перспектива реальна, если она находится в пределах ее досягаемости, неужели она должна отказываться от нее и тратить свое время на рассуждения о шести десятках миль в час и таком же количестве вагонов? Дагни не могла снизойти до бытия, где сам мозг ее разлетится на части, когда его заставят ни в коем случае не обгонять посредственности. Она просто не могла существовать согласно жизненному правилу: молчи и не рыпайся, сиди тихо и не лезь из шкуры вон — стараться сделать лучше не надо, этого никто от тебя не ждет!
Решительно повернувшись, Дагни вышла из подвала, направляясь к поезду на Вашингтон.
Когда она запирала стальную дверь, ей показалось, что вдалеке раздаются отзвуки чьих-то шагов. Дагни попыталась вглядеться в темный изгиб тоннеля. Она никого не заметила; лишь цепочка голубых огоньков поблескивала на сырых гранитных стенах.
Риарден не мог сражаться с требовавшими правосудия бандами. Приходилось выбирать: или биться с ними, или поддерживать завод на плаву. Он израсходовал весь свой запас железной руды. И ему приходилось выбирать: заниматься либо одним, либо другим. Совмещать оба удовольствия у него просто не было ни времени, ни желания, ни сил.
По возвращении он обнаружил, что плановая партия руды не была получена. От Ларкина не было никаких объяснений — ни слова. Получив приглашение в кабинет Риардена, Ларкин явился через три дня после назначенного времени, даже не извинившись. Не глядя на Риардена, он буркнул с выражением оскорбленного достоинства:
— В конце концов ты не вправе приказывать людям являться к тебе по первому зову.
Риарден ответил неторопливо, чеканя каждое слово:
— Почему руда до сих пор не поставлена?
— А я-то здесь причем? И слушать ничего не стану, здесь моей вины нет. Я могу управлять рудником не хуже тебя, ничем не хуже, я елал все, что делал и ты, но я не знаю, почему все время что-то складывается не так. Я не могу отвечать за непредвиденное стечение обстоятельств.
— Кому ты отправил руду в прошлом месяце?
— Я намеревался отправить тебе твою долю, самым серьезным образом намеревался, но что мне оставалось делать, если мы потеряли десять рабочих дней из-за ливня на всем севере Миннесоты — я хотел отправить тебе руду, и поэтому ты не вправе обвинять меня, мои намерения были совершенно искренними.
— Если мне придется остановить одну из моих доменных печей, можно ее будет загрузить твоими намерениями?
— Вот поэтому никто не хочет иметь с тобой дела, даже разговаривать! В тебе нет ничего человеческого!
— Я узнал, что последние три месяца ты отправляешь руду не по воде, озерными баржами, а по железной дороге. Почему?
— Ну, в конце концов, я имею право вести свое дело так, как считаю нужным.
— Почему ты считаешь возможным идти на дополнительные расходы?
— Какая тебе разница? Я же не возлагаю их на тебя.
— Что ты будешь делать, когда окажется, что цены железной дороги тебе больше не по карману, а озерное судоходство ты загубил собственными руками?
— Не сомневаюсь, что иных соображений, кроме своих долларов и центов, ты просто не в состоянии понять, однако некоторым людям приходится считаться со своим общественным и патриотическим долгом.
— Каким долгом?
— Хорошо, я полагаю, что такая железная дорога, как «Таггерт Трансконтинентал» играет существенную роль в обеспечении благосостояния страны, и вижу свой долг перед обществом в том, чтобы помочь Джиму удержать на плаву его убыточную ветку в Миннесоте.
Риарден наклонился над столом; он начинал видеть звенья последовательности, которой раньше не понимал.
— Итак, кому ты продал руду в прошлом месяце? — ровным тоном повторил он.
— Ну, в конце концов, это мое личное дело, которое…
— Оррену Бойлю, так ведь?
— Ты не имеешь права ожидать, что люди принесут всю сталелитейную промышленность страны в жертву твоим эгоистическим интересам и…
— Убирайся отсюда, — совершенно бесстрастно молвил Риарден. Вся цепочка теперь была перед ним, как на ладони.
— Ты неправильно понял меня, я не хотел…
— Убирайся.
Ларкин убрался.
А затем начались дни и ночи прочесывания всего континента с помощью телефона, телеграфа, самолета — обследованию заброшенных рудников и шахт, стоящих на грани банкротства; напряженным, скорым переговорам за столиками в темных уголках не пользующихся хорошей репутацией ресторанов. Глядя через столик на собеседника, Риарден должен был решить, какими деньгами он может рискнуть в данном случае, полагаясь единственно на его лицо, его манеру держаться и говорить, ненавидя обстоятельства, заставляющие надеяться только на честность как на подарок, и все же идя на риск, отдавая деньги в неизвестные руки в обмен на ничем не подкрепленные обещания, передавая нигде не зарегистрированные суммы подставным владельцам разорившихся рудников — суммы, вручавшиеся и принимавшиеся украдкой, словно между преступниками; анонимные суммы, вкладывавшиеся в ненадежные контракты, когда обе стороны понимали, что в случае обмана наказан будет обманутый, а не жулик и вор, суммы, отданные для того, чтобы поток руды втекал и втекал в печи, чтобы те изливали ручьи добела раскаленного металла.
— Мистер Риарден, — спросил коммерческий директор его собственного завода, — если такое положение продлится, куда уйдет ваш доход?
— Возьмем тоннажем, — ответил Риарден усталым голосом. — Мы располагаем неограниченным рынком для риарден-металла.
Коммерческий директор, человек пожилой, седеющий и сухой, обладал сердцем, которое, по словам людей, было исключительным образом предано делу выжимания максимального дохода с каждого пенни. Он стоял перед столом Риардена, молча, обратив к хозяину холодный, мрачный взгляд. Более глубокой симпатии, чем в этих глазах, Риардену еще не приходилось видеть.
«Другого пути мне не осталось», — думал Риарден, как думал дни и ночи напролет. Он не умел жить иначе, чем платить за то, что было ему нужно, давать цену за цену, не просить ничего у природы, не расплатившись с ней своими усилиями, не просить ничего у людей, не расплатившись с ними своим трудом. «Где взять другое оружие, — думал он, — если стоимость перестала быть им?
— Неограниченный рынок, мистер Риарден? — сухо переспросил коммерческий директор.
Риарден посмотрел на него.
— Наверно, мне уже не хватает ума, чтобы заключать сделки в той манере, которая необходима сегодня, — произнес он, отвечая на невысказанный, повисший над столом вопрос.
Коммерческий директор покачал головой:
— Нет, мистер Риарден, или так, или иначе. Один и тот же мозг не способен на то и другое одновременно. Либо вы умело управляете своим предприятием, либо мастерски обиваете пороги в Вашингтоне.
— Может быть, мне следует изучить их метод.
— Вы не способны усвоить его, и такие изучения не принесут вам ничего хорошего. Вы не можете победить в подобном деле. Разве вы не понимаете? У вас есть нечто такое, что можно отнять.
Оставшись в одиночестве, Риарден ощутил очередной укол бешенства, уже не первый — болезненный, острый и внезапный, подобный удару электрического тока… гнев, пришедший с окончательным осознанием того, что нельзя вести дела с чистым злом, злом нагим, ничем не прикрытым, у которого нет права на бытие и которое даже не ищет оправдания своему существованию. И в тот миг, когда Риардена охватило желание сражаться и убивать во имя праведного дела самозащиты, он вдруг увидел перед собой полную, ухмыляющуюся физиономию мэра Баскома и услышал его тягучий голос: «…с этой очаровательной леди, которая вам не жена».
