Черные глаза - Симоньян Маргарита (читать бесплатно книги без сокращений TXT, FB2) 📗
Ревенко был снова бодр, как будто только что отдохнул в одном из целебных сухумских пансионатов.
— Ух ты, какой прикольный репортажик получился! И армия такая мощная у абхазов — кто бы мог подумать. Жаль только, в эфир не пойдет.
— Как не пойдет, Женя? — заорала я на том конце провода. — У твоего отца совесть есть, проклинаемый ты человек?
— Ну, понимаешь, Ритуля, мы думали, что ТАМ будет три совещания, а ТАМ было четыре. Вот твой сюжет и не влезает в программу.
— Послушайте, — говорю, — Евгений. Я не знаю, какая у абхазов армия, но партизаны у них отменные. И эти партизаны очень не любят людей, которые не ставят в эфир сюжеты про учения абхазской армии. И тебе придется иметь от них кровную месть всю твою оставшуюся жизнь. И тебе, и твоим дочерям, и дочерям твоих дочерей!
В общем, сюжет в эфир пошел. Мы с Асланом Сосланычем напились на радостях чачи у него во дворе. Московский военкор где-то добыл козленка и сам пожарил его на вертеле — научился в одной из своих живописных командировок.
Министр все прокручивал запись моего репортажа, тыкал в нее пальцем и умилялся:
— Ты посмотри, какая техника, какие бойцы! Я тебе должен сказать — я никогда не думал, что у нас такая армия!
Расчувствовавшись, он стукнул военкора кулаком по колену.
— Молодец эта Марианна, скажи, нет, да?
— Она Маргарита, — ответил военкор и посмотрел на меня своим знаменитым прищуром.
Через три часа закрывалась на ночь граница, а у него был ночной самолет.
— Ну что, до встречи в Останкино, — сказал военкор и полез в карман своей синей ветровки.
— Это — тебе.
Он протянул мне заляпанную маринадом кассету с той самой американской песней, которую я никак не могла найти.
— На память, — он усмехнулся одной половиной губ.
В Москву меня перевели в тот же год, в октябре. Когда там срывалась уже первыми заморозками зима, а в Сухуме еще не заканчивалось благодушное лето.
Военкор встречал меня в аэропорту. На лимузине. На белом лимузине. Заляпанном серыми брызгами скорой зимы.
— Ну, что, вот тебе и Москва! Может, она еще не запомнила, как тебя зовут, но встречает тебя уже как звезду, — сказал военкор.
В лимузине он откупорил бутылку шампанского. С его насмешливых скул уже успел сойти недавний загар.
Мы ехали по замызганному Подмосковью, и я замечала унылый пейзаж, который теперь должен стать моим ежедневным прибоем — плешивый лесок с кривыми березками, скрипучая мокрая трасса, билборды, полные фотогенично счастливых людей с венировыми улыбками.
— Так на чем мы с тобой остановились на пляже? — спросил военкор, прищурив глаза и наклонившись ко мне.
Но в отсутствие запаха подгнивающих водорослей на прибрежных камнях острый запах его одеколона мне вдруг показался каким-то пресным.
Фиолетовая маргарита
Как обычно, на майские я сбежала домой. Дома мы катались на велосипедах по мокрому гравию строящихся олимпийских объектов — еще в прошлом году они были просто ничьим бескрайним болотом, где сырели в фанерных хибарах старообрядцы, пересидевшие местную малярию, весенними январями проклевывались цикламены, а к сентябрю грузнели инжиры; еще в прошлом году голубая ажина заплетала колючими плетками озеро с прилетавшим орлом-змееядом, тупомордыми черепахами и клубками пугливых змей, сторожил комаров краснокнижный кавказский тритон, а в густых камышовых маршах стрелял жирненьких перепелок мой троюродный брат Фауст Алты-Барбакян.
Первого мая мы с Рузанкой сидели в кафешке у волнореза, грызли жаренную в кукурузной муке барабульку, которую дядь Майдрес только что выгрузил со своей ржавой лодки прямо на пляж.
Голубоватые питерские прыгали с нашего волнореза в пятнадцатиградусную волну.
Сидим, грустим о былом, пьем подозрительно фиолетовую маргариту.
— Говорят, если налить мужу в ухо ртуть, никто не узнает, от чего он умер, — философски замечает Рузанка. — Только ты не пробуй. Это пока не доказано, — предупреждает меня.
Заходит наш брат Фауст — в черных джинсах и черной рубашке, по-гусарски расстегнутой до пупка.
— Бен Ладена убили! Надо отметить! — Фауст шлепает на стол липкий пластиковый пузырь с прошлогодним вином.
— Не обнимай его! — предупреждает Рузанка. — Он хочет сына Лионеллем назвать.
— Почему Лионеллем? — косточка от барабульки застревает у меня в десне.
— Потому что он будет великий футболист! — объявляет Фауст. — Я курятник продам, виноградник продам, даже аудиосистему продам, которую новую только что взял — и уедем все в Барселону! Я уже ему форму футболистическую купил!
— УЗИ делали, точно знаете, что мальчик? — спрашиваю я.
— Нет, какое УЗИ, это в Хосту надо ехать. Я без твоего УЗИ знаю, что мой сын будет великий футболист — Лионелль Фаустович Алты-Барбакян!
Ресторанная кошка выныривает из-под стола и смотрит на Фауста с недоумением.
Мимо проходит опечаленный дядь Майдрес. Его черные джинсы сверкают на солнце чешуйками барабулек.
На прошлой неделе сын дядь Майдреса украл школьницу из Ачмарды, и теперь нужно делать свадьбу. То есть придется немножко где-то слегка поработать. А ведь не княжеское это дело. Оттуда и грусть.
Дядь Майдрес вклеивается в пластмассовый стул и отпивает из моего бокала фиолетовой маргариты.
— Ба, это что за отраву ты пьешь! — сплевывает дядь Майдрес и заказывает себе две таких же.
У дядь Майдреса была тяжелая жизнь. В двадцать пять он купил себе первую в Адлере белую «Волгу», а в тридцать ему дали пятнадцать за то, что он в Туапсе брал по четыре копейки, а в Ростове продавал по одиннадцать луковицы гладиолусов. До первых пятидесяти тысяч, то есть до безоговорочного расстрела, аккурат полтинник всего не успел заработать.
— Дядь Майдрес, если б ты тогда не сел, сейчас Абрамович тебе бы кофе варил! — восхищается Рузанка.
— Абрамович кто такой? — фыркает дядь Майдрес. — Местный? Я его не знаю.
Дядь Майдрес окидывает презрительным взглядом голубоватое тело девицы на волнорезе.
— Знаешь, да, тут трубу прорвало, канализация прямо в море течет? Нам с Карипиди немножко денег дали трубу прикопать. Но я решил сначала всю барабульку поймать, пока она этого дерьма не покушала. А теперь племянницу встретил тем более — кто умрет, если завтра прикопаем? — успокаивает дядь Майдрес.
Питерская девица картинно вытягивает голубоватые ручки и ныряет бомбочкой с волнореза чуть правее прорвавшей канализации.
— А знаете анекдот, почему ни один армянин еще не полетел в космос? — интересуется дядь Майдрес.
— Не, дядь Майдрес, не знаем.
— Не знаете? — обиженно фыркает дядь Майдрес. — Тогда не буду рассказывать.
Фауст разливает в кофейные чашечки свое липкое вино.
— Были вчера с сыном на кладбище, шесть мест себе застолбили рядом, где канава там за мимозами, знаешь? — говорит дядь Майдрес. — Только не поняли, как будем лежать — вдоль или поперек.
— Зачем? — недоумеваю я.
Все-таки я уже очень отвыкла от этих людей.
— А ты представляешь, как удобно — дети когда-нибудь придут, а мы все в одном месте лежим, никуда далеко по горе подниматься не надо. Ты не думаешь об этом?
— Честно сказать, не думаю.
— Эгоисткой такой не надо быть, — укоризненно говорит дядь Майдрес.
— Вот интересно, эти Вильям и Кэтрин будут вместе жить? — задумчиво произносит Рузанка.
— Позвони Гайкушке и спроси, в натуре, — резонно замечает Фауст.
Рузанка хватает обклеенный розовыми стекляшками телефон и набирает гадалку Гайкушку, чтобы узнать, долго ли продлится брак наследника Британской короны.
— А ты сам почему Гайкушку не спросишь, сын у тебя или дочка? — спрашиваю я Фауста.
— Гайкушка что, лучше меня знает, что у меня сын?
Рузанка прикрывает трубку рукой, шепотом сообщает Фаусту:
— Полгода проживут, больше не проживут. По залету поженились. На третьем месяце эта Кэтрин, прямо как твоя жена.
