Черные глаза - Симоньян Маргарита (читать бесплатно книги без сокращений TXT, FB2) 📗
— И еще нам нужны женщины! — засуетился Гагр. — Можно одну на двоих.
Гагр тихонько наклонился к московскому военкору:
— Или на троих?
— Не, я пас, — ответил военкор, разглядывая соленые царапины на моих коленках.
Хозяин обстоятельно разложил баранину над белесыми углями, вытер руки толстым лавашем и гаркнул:
— Женщин у нас нет.
— А это кто были? — возмутился Гагр.
— Это были жена и сестра.
— Они не женщины?
— Нет. Они жена и сестра.
— Короче, это! — возмутился Андрюха. — Больших пельменей сделай нам! Хоть пожрем.
Московский военкор снова решил вмешаться.
— Ты движения, где не надо, не разводи, — сказал он хозяину примирительно. — Ты сам, когда хочешь расслабиться, к жене, что ли, идешь?
Закатное солнце булькнуло сладким вином в глазах у хозяина — он улыбнулся собственным воспоминаниям.
— Отдыхающие есть, — мечтательно протянул хозяин.
— Апрель месяц, брат, какие отдыхающие? Были бы отдыхающие, мы бы у тебя спрашивали? — взмолился Гагр.
— Короче, там, за рыбзаводом, дом — первые один-три этажа без стекол — третий подъезд возле гор, шестой этаж, там живет одна бздышка. Не очень старая. Она, когда война началась, здесь отдыхала, и ей так война понравилась, что она осталась. Денег не берет, но один-два раза попросишь — может, уговоришь.
— А он? — Гагр кивнул на товарища. Андрюха в этот момент ковырял одинокой вилкой пластик стола.
— Он? — хозяин всмотрелся в Андрюху. — Нет, не уговорит.
— Спасибо, брат! — расчувствовался Гагр. — Ты мне жизнь спас!
Смягчившись, хозяин воткнул в магнитофон другую кассету. Неожиданно заиграла не очень известная американская группа.
This burning flame that burns inside of me every time I see you — why, I don’t know…
— Так люблю эту песню и не знаю, ни что за группа, ни что за песня, — сказала я.
— Алхас, брат! — крикнул военкор. — Что это за кассета?
— Без понятия. Перед вами еще корреспонденты приезжали, они забыли.
Мрамза притащила поднос с острым горячим лобио, зеленью, копченой говядиной и мамалыгой. Через пару часов мы выпили девять бутылок «Лыхны» на четверых.
Военкор привычным не терпящим возражений жестом забрал счет. Расплатился рубль в рубль, чаевых не оставил. Почему-то меня это расстроило.
— Ты смотришь, что я чаевые не оставил? Ну, попробуй, оставь, — сказал военкор, заметив мой взгляд.
Я положила сверху мятую сотку.
— Это что? — вспыхнула Мрамза.
Военкор продолжал посмеиваться в свое красное Мальборо.
— Чаевые. Для вас, — улыбнулась я.
— Не надо мне! Что придумали! Алхас узнает — вообще убьет!
Военкор потушил сигарету и взглянул на меня прищуром мужчины, привыкшего побеждать легко.
— Ну что, пойдем на море?
Месяц низко дрожал над волной, как желтый язык, которым море хотело лизнуть спускавшиеся со стороны ущелья заварные белые облака.
Выйдя из моря в пленительных мокрых ресницах, я присела на гальку. Военкор отдал мне свой свитер, пропахший острым одеколоном и перечным духом чужого мужчины.
— Красиво ныряешь, Марианна, — промурлыкал военкор.
— Маргарита, — поправила я, сделав вид, что обиделась.
Набухала неловкая пауза.
— А где твои бойцы? — спросил военкор.
— Отпустила их на свободу. Искать любовь.
— Свобода — это когда никого не любишь, — сказал военкор.
— Свобода — это когда Москва не звонит и не требует сюжет в два часа ночи.
— Здесь нет телефонной связи.
— Москва найдет, если ей приспичит. Ненавижу Москву, — фыркнула я.
— Я москвич, — военкор сделал вид, что теперь обиделся он. Закурил свое Мальборо. Я взяла у него сигарету. Зажигалку заклинило, и я прикурила свою сигарету от его, задев его шею своими все еще влажными волосами.
Военкор задержал мою руку чуть выше запястья и длинно посмотрел на мои соленые губы — в его черных глазах жарко вздрогнули два облизывающихся месяца. Острый запах одеколона мешался с запахом подгнивающих водорослей на прибрежных камнях, и от этого голову обволакивало предрассветным туманом…
И тут за волнорезом показались мои Гагр с Андрюхой.
— Марусь! Срочно к дядь Вачику!
— Не могу, у меня свидание! — крикнула я.
— Не обижает? — на всякий случай уточнил Гагр.
— Пока нет, — ответила я.
— Но там, это, Ревенко на проводе.
— Ревенко? Сам? — я вскочила с камней, на ходу возвращая московскому военкору его вымокший свитер.
Военкор выплюнул недокуренную сигарету.
— Да пошли ты его! Совсем охренели в два часа ночи звонить. Хочешь, я пошлю?
— Вот когда вырасту и ты будешь точно знать, Марианна я или Маргарита, тогда и пошлю. А пока я репортер и должна быть на связи всегда.
— Я тоже репортер, и в гробу я видел всех этих ревенок.
— Ты где родился? В Москве. А я родилась в дыре. И если я не буду бить копытом, то в этой дыре и умру. А я хочу, как ты, умереть в Москве. Под звон кремлевских колоколов.
— Ты же ненавидишь Москву, — съязвил военкор.
— Это пока Москва не запомнила, как меня зовут.
В темной радиорубке дядь Вачика к одной стене притулилась лежанка, к другой — стол, обитый клеенкой. На столе — огромная бутыль вина с презервативом на горлышке, остатки кавказского ужина и старый телефон с отложенной трубкой.
— Дядь Вачик, ты зачем трубку взял? — буркнула я.
— Я думал, война началась.
Я выхватила телефон и постаралась сделать свой голос приветливым и исполнительным.
— Да, Женя. Нет, что ты, конечно, не разбудил. Наоборот, я как раз изучала местную прессу в поиске интересных сюжетов для твоей передачи.
Дядь Вачик шептался с моими ребятами:
— Я один раз был в Москве. В театр ходил. Там со мной Армен Джигарханян за руку поздоровался.
Он сосредоточенно осмотрел свои руки и поднял правую.
— Вот за эту.
Ревенко на том проводе был бодр, как после утренней физкультуры:
— Я как раз нашел сейчас для тебя интересную тему. «Коммерсант» написал, что у вас там проходят учения абхазской армии. Их проводит абхазское Минобороны. Чтобы попугать грузин. Сделай-ка нам для завтрашнего эфира.
— Женя, выбрось эту газету. Тут нет никаких учений никакой армии по той простой причине, что в Абхазии нет армии.
— Ну, «Коммерсант»-то врать не будет. И потом, как это — Минобороны есть, а армии нет?
Придерживая трубку плечом, я пыталась снять презерватив с горлышка бутыли, чтобы налить себе спасительного вина.
— Именно так. Минобороны есть, а армии нет. Это Кавказ. Ты не поймешь.
— А если у них война? Они же сразу проиграют!
— Не проиграют. Они пока что ни одну войну не проиграли, без всяких учений. Говорю тебе — ты не поймешь.
— В общем, хоть тушкой, хоть чучелком. Завтра жду тебя в эфире! — отрезал Ревенко.
— Это что, начальник ваш? — с сочувствием спросил дядь Вачик.
— Угу, — обреченно ответили парни.
— Он Джигарханяна знает?
— Вряд ли.
— Ну, какой он тогда начальник, — справедливо приговорил дядь Вачик.
Я хлопнула целый стакан вина и молча уставилась на Гагра с Андрюхой. «Завтра», — сказал Ревенко. Ночь с субботы на воскресенье, нет телефонной связи, и завтра уже наступило.
Я вышла из рубки вдохнуть устричный запах ускользающей пляжной ночи. Под раскидистой мушмулой возле рубки курил военкор. Тонкая полоса синевы над морским горизонтом обещала скорый рассвет.
— Что-то мне подсказывало, что ты здесь, — вздохнула я.
— Поехали на дачу, — хрипло сказал военкор и снова взял меня за руку выше запястья — там, где он ее оставил.
Я посмотрела на его длинные пальцы вокруг моего запястья, выдохнула и сказала:
— Ты ведь знаешь адрес их Министерства обороны?
Наша белая шестерка скакала по битым дорогам застывшего в послевоенной пронзительной красоте Сухума — мимо фарфоровых арок советской курортной архитектуры в оспинах пуль и снарядов, финиковых и бамбуковых джунглей, пожирающих бывшие оживленные улицы, мимо брошенного вокзала, на крыше которого давно проросли потомки привезенных из Ниццы помещиком-меценатом пальм.
