Домой на Рождество - Тейлор Келли (книга регистрации txt, fb2) 📗
«Так будет лучше», – сказал Айден. Почему мужчины любят эту фразу? Почему они сначала разбивают нам сердца, а потом нас же пытаются убедить в том, что все это для нашего же блага? Пока я ехала выручать Лиззи из ее очередного любовного приключения, по адресу, который подруга продиктовала мне по телефону, было приятно разглядывать яркие огни Брайтона в окно машины. Огни горели ярко, и я пыталась осознать то, что со мной произошло. Почему Айден меня бросил, ведь все шло так хорошо? Почему сказал, что нуждается в одиночестве и свободном пространстве, когда мы и виделись-то с ним пару раз в неделю? Чем больше я об этом думала, тем сильнее склонялась к мысли, что просто Айден завел себе новую подружку.
Он не первый мне изменил. Мои первые серьезные отношения были с парнем по имени Доминик Холлоуэй. Мне было восемнадцать лет, мы познакомились в ночном клубе Глочестера, в Брайтоне, в субботний вечер. Я его заметила сразу же, как только вошла в клуб. Он не был особенно высоким, но на его губах играла нахальная усмешка, и прогуливался он по залу так, словно его вообще ничто на свете особо не волновало. Все на него глазели, ну и я тоже. Казалось, от него идут особенные магнитные токи. Я ждала у барной стойки, все больше и больше смущаясь по мере того, как народ все приходил и приходил, становилось тесновато. Люди лезли без очереди, оттесняя меня на второй план. И тут Доминик появился рядом, взглянул на меня и сказал: «Что будешь пить?»
Вот так вот, запросто. Сначала мне показалось, будто он ко мне нагло клеится, и я быстро осмотрела пространство за его спиной, отыскивая его хихикающих приятелей. Но их там не было, никто не обращал на нас внимания. Мы проболтали несколько часов в одном из темных углов клуба. Доминик рассказал мне, что буквально одержим скейтбордингом и катанием на спортивных велосипедах, а я слушала. И когда он спросил, чем занимаюсь я, то сразу же сказала, что работаю в кино. Доминик кивнул и добавил: «Но сейчас кого ни спроси, все в кино. А еще чем-нибудь ты увлекаешься?» Ничем больше я не увлекалась, поэтому не стала разговаривать с ним о том, что, по моему мнению, «Касабланка» был величайшим фильмом всех времен и народов, а сцену, в которой люди стоя поют «Марсельезу», не могу пересматривать без слез. А еще мы не поговорили о том, что драки в «Матрице» похожи на танцы, и эта хореографическая техника драк потом использовалась во множестве фильмов, таких как «Люди Икс» и «Сорвиголова». Вместо этого я ответила, что особо ничем не интересуюсь, и пусть он лучше расскажет побольше о себе.
Пока мы сидели в тусклом свете ночного клуба, пол которого был липким от пролитых на него напитков, я слушала, как Доминик рассказывает о себе, прерываясь лишь на то, чтобы страстно поцеловаться со мной.
И, конечно же, мне казалось, что вот он – самый невероятный мужчина моей жизни.
Следующие пару месяцев Дом делил со мной все: брал меня с собой в парк скейтбордистов, разрешал ездить с ним на его крутом спортивном велосипеде – так мы могли отправляться в долгие прогулки по побережью. Он дал мне почитать несколько очень стоящих книг об известных художниках граффити, но за день до моего девятнадцатого дня рождения Доминик позвонил мне и сообщил, что встретил другую. Он не назвал ее имени. «Бет, – сказал он, – ты ничего неправильного не сделала, все дело во мне, я кусок дерьма».
Так завершились мои вторые «серьезные» отношения. Вот. На самом деле пока я была сначала с Лиамом Уилкинсоном, а потом с Домиником Холлоуэйем, я любила Джоша Бэгли. Он был стихийным поэтом, предпочитал выступать перед публикой в барах. Мы познакомились в библиотеке, в полдень какого-то заурядного понедельника. Мне исполнилось двадцать два года, я исследовала одну стойку с книгами за другой, перебирая корешки, пытаясь найти сборник коротких рассказов Энни Прул (я посмотрела «Горбатую гору», снятую по одноименному рассказу писательницы, – трогательная история про любовь двух голубых ковбоев, и меня это настолько зацепило, что я хотела найти что-то еще из Прул почитать).
Или мне, например, нравился Грэм Грин (фильм по его роману «Конец главы» долгое время был среди моих фаворитов). И вот, пока я ходила между стеллажами, мне на глаза попался худощавый мужчина с дредами, болтавшимися аж до самой талии. Он стоял в самом дальнем углу библиотечного зала и поглядывал на меня, улыбаясь.
– А ты не пробовала почитать стихи? – обратился он ко мне. – Могу подсказать сборничек, который сорвет тебе крышу.
Если быть честной, то битническая поэзия Сан-Франциско, которую предложил Джош, не очень-то меня впечатлила, но его взгляд был таким теплым и обещающим, а улыбка – нежной и интеллигентной, что я сразу же согласилась прийти и послушать его выступление в Сэнкчери-кафе, маленькой обители маргинальных непризнанных музыкантов и писателей. На вечере яблоку было негде упасть, но я нашла место у столика, пришлось сидеть рядом с лесбиянками средних лет, их звали Дэн и Берн. Джош заметил меня, подойдя к микрофону, и, пока он говорил о влиянии современности на консервативные ценности (рифмовал «хуевые бомбы» со «старушкиной пломбой»), смотрел мне глаза в глаза, не отводя взгляда ни на мгновение. После того как меня бросил Доминик несколько лет назад, я сказала себе, что никогда не влюблюсь в Джоша. Но у него была такая внешность и такой певучий голос, что трудно было не поддаться обаянию на первом же свидании. Я не кидалась к телефону сразу же, стоило ему зазвонить. Не писала Джошу бесконечные эсэмэски и не пыталась проникнуть к нему в гости. Джош умел слушать меня, у него был такой редкий талант, и однажды я набралась смелости сказать ему, что хочу поехать в университет и изучать кино. А он не засмеялся, как сделали бы мои предыдущие приятели. И в итоге мои защитные барьеры стали рушиться. Когда Джош заявил, что я потрясающе выгляжу в рубашке с галстуком, я купила себе комплект, а когда признался, что его любимым ароматом был запах пачули, я купила несколько китайских ароматических палочек и зажгла их, когда Джош пришел ко мне.
Лиззи потом говорила, что в доме пахнет подмышкой старого хиппи. Да, она могла выразиться метко.
Я даже изменила прическу, сделав косички, и вплела в них бусинки. И когда Джош, разглядывая меня, воскликнул, что я похожа на нечто среднее между брюнеткой Бо Дерек и растафарианской принцессой, у меня сердце чуть не разорвалось от счастья.
Мы были вместе пять месяцев, и я призналась ему в любви. Проводили вечер, валяясь в моей постели, читая друг другу стихи при свечах, только что переспав. Джош лежал на боку с закрытыми глазами. Он закинул руки за голову, его дреды смешно разметались по моим подушкам, словно веревки. Он выглядел таким красивым, что я просто не смогла сдержаться и призналась.
– Я тебя люблю, – произнесла я и потерлась щекой о его обнаженную грудь. – Не могу до конца поверить в то, что ты мой.
Джош широко открыл глаза:
– Ну…
«Ну» – реакция на признание в любви? Это все, что он может сказать в ответ?
– Бет, – Джош повернулся ко мне, – люди не обладают друг другом, ты ведь это понимаешь?
– Конечно, понимаю. – Волна успокоения прокатилась по мне: слава богу, он всего лишь беспокоился, что я сказала эту глупость про «ты – мой». А то, что я его люблю, прошло нормально.
– Я тобой не обладаю, просто нам хорошо вместе, – добавила я.
– Отлично. – Джош снова отвернулся и стал смотреть в потолок. – А я на секунду испугался, что ты велишь мне сейчас бросить Кристал и Дог.
Кто, черт их подери, были эти Кристал и Дог? Я ждала, что Джош как-то объяснится, но он молчал.
– Кто такие Кристал и Дог? – я не выдержала и спросила сама.
– Подружки, – сказал он легко, – как ты.
– Что? Джош, я тебе не подружка, мы не друзья. Мы пять месяцев встречаемся и четыре из них – спим друг с другом.
Он пожал плечами:
– Бет, если ты хочешь, чтобы я подобрал другое слово вместо «подружки», хорошо. Скажу: любовницы.
– Любовницы?
