Три часа ночи - Карофильо Джанрико (книги бесплатно без онлайн TXT, FB2) 📗

— Именно в этой должности сейчас находитесь вы с мамой.

— Ну да.

— Стать ординарным ассистентом в двадцать четыре года было нормой для тех лет?

— Такое случалось не очень часто, но особой сенсации в этом не было.

— Когда ты стал профессором?

— В двадцать восемь.

— А это было нормой?

— Вообще-то нет. Как правило, звание профессора дают не раньше тридцати пяти — сорока лет.

— А почему вы с мамой решили расстаться — ну, в те времена, когда оба были еще студентами?

— Я не уверен, что говорить об этом — хорошая идея.

— Ты родился в тридцать втором году?

— Да. А при чем тут это?

— И расстались вы с мамой, когда тебе было двадцать четыре? То есть в пятьдесят шестом?

— Верно. К чему эти уточнения?

— Мы говорим о событиях почти тридцатилетней давности. Должно быть, случилось нечто ужасное, раз ты не уверен, что говорить об этом — хорошая идея. — Мне понравилось, как ловко я это сформулировал. С долей язвительности, но не выходя за рамки приличия. Получилось высказывание, достойное взрослого человека.

Отец кивнул и закурил еще одну сигарету. В этот миг я впервые в жизни заметил, что ногти и первые фаланги указательного и среднего пальцев его правой руки желтые от никотина.

— Ладно, на самом деле не совсем правильно говорить, что мы решили расстаться. Решение приняла твоя мама, а я лишь смирился с ним. Все произошло в одну из мартовских пятниц. Вечером мы собирались сходить в кино. До сих пор помню, что за фильм мы хотели посмотреть — «В последний раз, когда я видел Париж» с Элизабет Тейлор. Он снят по рассказу Фитцджеральда, который на тот момент был одним из моих любимых писателей. Я заехал за твоей мамой, но она неожиданно заявила, что хочет пройтись, потому что у нее есть ко мне разговор. — Папа невесело хмыкнул. — В общем, сынок, будь начеку, если твоя девушка или жена ни с того ни с сего изменит планы и предложит прогуляться и поговорить. Велика вероятность, что тебя ждет какой-то подвох. — Отец помолчал несколько секунд, по-видимому мысленно склоняя слово «подвох». — В том или ином виде, но подвох, — заключил он.

— И что мама тебе сказала?

— Несколько весьма избитых фраз. Но тогда я не знал, что они весьма избитые.

— Какие именно?

— Что ей нужно время подумать. Она заканчивала учебу, собиралась стажироваться за границей и хотела получить стипендию. Ей требовалось разобраться со своими чувствами, и она считала неправильным давать мне обещания, которые, возможно, не сумеет сдержать. В общем, все в таком духе.

— Это стало для тебя неожиданностью?

Еще один безрадостный смешок.

— Математикам, особенно молодым, свойственно не замечать таких мелочей, как изменчивость человеческой души. Иными словами — да, это стало для меня абсолютной неожиданностью.

— И что ты ответил?

— Хороший вопрос. Представляешь, я прекрасно помню, что мне сказала твоя мама, но собственный ответ начисто вылетел у меня из головы. Я был ужасно расстроен и ошарашен. По-моему, я попросил ее объясниться… A-а, точно: я брякнул, что ее решение кажется мне скоропалительным. Ну не идиот ли? Почему скоропалительным-то? Она ведь наверняка долго размышляла, прежде чем сказать мне об этом. Но в те времена такие нюансы были для меня тайной за семью печатями.

— А потом? Во второй раз?

Отец ответил не сразу. Он наморщил лоб, будто расплетая клубок спутанных нитей или спрашивая себя, стоит ли ворошить сейчас эту старую историю.

— Разве мама никогда не рассказывала тебе о нас?

Я помотал головой. Именно этого ответа он ожидал.

— Мы разошлись, потому что она так решила. Я остался один и с разбитым сердцем.

Если бы еще вчера кто-нибудь мне сказал, что папа использует в своей речи такие обороты, да к тому же в отношении самого себя, я ни за что в это не поверил бы.

— Впрочем… Я уже плохо помню, каково это — остаться с разбитым сердцем. У меня сохранились лишь отголоски воспоминаний о том, какую бурю эмоций я тогда испытал. То, что это была настоящая буря, я точно помню, потому что много раз повторял себе эту фразу, но описать, что тогда творилось у меня на душе, уже не могу. — Он резко умолк, словно подошел к краю пропасти. Потушил сигарету и погрузился в подавленное молчание.

Мне же теперь отчаянно захотелось узнать, что было дальше. Внезапно это показалось мне безотлагательным делом. Как вышло, что, расставшись молодыми, они с мамой снова сблизились, поженились, произвели на свет меня и спустя девять лет опять расстались, теперь уже окончательно? Что произошло? Кто принял это решение во второй раз? Я всегда считал, что инициатором развода был отец, но сегодня это и многие другие убеждения, на которых основывалось мое чувство самоидентичности, — кто я, почему моя жизнь сложилась так, а не иначе и кто в этом виноват — теряли связность, пошатывались и уступали место чему-то другому.

Небольшой шрам над папиной бровью и история его появления распахнули передо мной дверь в тускло освещенные потайные комнаты. Я был не в силах отвести взгляд от того, что находилось внутри.

— Пожалуйста, продолжай.

Отец в замешательстве провел рукой по лицу.

— Произошло столько всего, что рассказать тебе об этом здесь и сейчас я не успею. Впрочем, многие события были совершенно непримечательными.

— А через сколько лет вы встретились опять?

— Время от времени мы так или иначе встречались.

— А когда вы… ну, снова обручились?

Неестественно безучастным голосом отец ответил, что спустя несколько лет они с мамой опять стали проводить время вместе, а спустя несколько месяцев поженились. Рассказ прозвучал так линейно и плоско, что показался мне лишенным всякой сути.

Тут к нам подошел месье Доминик и спросил, все ли нам понравилось и не хотим ли мы еще бренди. Отец поблагодарил за вкусный ужин и добавил, что мы уже выпили достаточно. По-моему, он был рад, что нас прервали, словно это избавило его от необходимости продолжать неловкий разговор. Папа принялся о чем-то расспрашивать хозяина ресторана. Я в общих чертах понял, что они обсуждали.

Папа спросил месье Доминика, чем мы можем заняться после ужина, если не хотим спать. Месье Доминик понял его по-своему и уточнил, не желаем ли мы познакомиться с девушками? Кажется даже, в его реплике прозвучало слово putains, произнесенное с вопросительной интонацией. Хозяин заведения был немало удивлен. Отец улыбнулся и покачал головой. Нет-нет, в данный момент знакомства нас не интересуют. Нам бы найти место, где можно послушать музыку, или кинотеатр, открытый допоздна, или что-то в этом роде, потому что мы не хотим идти спать. Месье Доминик расцвел в ответной улыбке и затараторил так оживленно, что я мигом потерял нить их с папой беседы. Затем ресторатор достал блокнотик для записи заказов, что-то нацарапал печатными буквами, вырвал страничку и отдал ее папе.

Мы поднялись и пожали руку месье Доминику. На прощание он пригласил нас сюда следующим вечером — по крайней мере, я так понял.

— Что он там такое начиркал? — полюбопытствовал я, когда мы отошли на несколько десятков метров от ресторана и двинулись в сторону пристани.

— Адрес заведения, где играют джаз. Который сейчас час?

— Половина одиннадцатого.

— Он сказал, что играть там начинают не раньше полуночи. Давай прогуляемся по округе, а потом отправимся слушать джаз.

14

Мы шли к порту, приближаясь к границам района Панье, но не пересекая их.

Окружающая обстановка вызывала противоречивые чувства. Нам было комфортно, как в родной стране, и в то же время мы не могли отделаться от ощущения подстерегающей опасности: словно бы нечто неведомое ползало по закоулкам, хищно поглядывая на нас, и от этого нам становилось не по себе.

Притомившись от ходьбы, мы зашли в бар. Гасто предписал мне на протяжении этих двух дней вести жизнь нормального семнадцатилетнего парня, но мы с папой условились, что понятие нормальности не будет включать в себя злоупотребление вином и бренди, пусть даже под непосредственным наблюдением (и при участии) моего отца.