Туча - Моно Мартина (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
– А что случится через шесть месяцев?
– В доисторический период при каждом повороте тропы люди спрашивали себя, что их ожидает. У них была одна уверенность: будет страшно.
– Разве сейчас – доисторический период? – спросил доктор Том.
– Для Дианы Бенсон – да.
Для Аллана и Тедди тоже. И для Венсана Мальверна. Быстрота, с которой в их крови таяли белые кровяные шарики, тревожила врачей. Их лечили и обещали вылечить. Аллан и Тедди верили этому, но Венсан не верил. Он часто думал о том моменте, когда в человека вселяется смерть. Сердце бьется, все работает нормально. Человек ничего не подозревает, никто не видит опасности, но в каком-то уголке организма уже засела смерть. Вот и над ними проплыла эта туча и назначила каждому свой срок. Она держала в своей власти Тако, Джека Финлея, моряков, которые в этот момент были в Сингапуре, Сиднее или Нагасаки. Она держала в своей власти детей короля стали и сына генерала. А сейчас смерть со всей своей силой набросилась на нефтяную принцессу Патрицию.
С каждым днем Патриции становилось все хуже. На ее коже, там, где были кровоточащие ожоги, появились странные рубцы в форме наконечника копья. Из них непрерывно сочилась желтая жидкость, слегка смешанная с кровью. Постоянно болело горло, и страшная дизентерия, которую невозможно было остановить, лишала ее последних сил. Голову покрыли вышитым чепчиком, так как волос у Патриции больше не было. В воспаленных деснах блестели длинные белые зубы. Ежедневно приходивший дантист делал чудеса, чтобы сохранить их, но они шатались от малейшего прикосновения. Ногти ломались.
Приезжал и тут же уезжал Брандт. Дочь умирает, но ведь нефть остается.
Приглашали самых лучших врачей из Соединенных Штатов. Прилетел сам начальник медицинского отдела Комиссии по атомной энергии. Он привез новейшие лекарства, имеющиеся в его распоряжении. Патриция была очень послушная больная. Она принимала все: микстуры, сыворотки, мази. Она так верила в жизнь, что приближающаяся смерть не могла ее деморализовать. Она отказалась смотреться в зеркало. Она говорила, что сделает это, когда поправится. Было что-то трагическое в этом решении. Патриция говорила тоном благоразумного ребенка, и это разрывало сердце. Кэтрин все дни проводила у ее постели. Когда она шла отдохнуть, ее заменяла сиделка Эванс. У обеих не было ничего показного, их взаимное понимание установилось без лишних фраз. Утром, когда Кэтрин закурила свою первую папиросу в саду клиники, к ней подошла Эванс. Сначала они говорили о марках табака, а потом о Марлоне Брандо. Они шли рядом, такие же разные, как рабочая лошадь и чистокровный породистый рысак. Затем они заговорили о розах. Обе увлекались садоводством; Эванс занималась этим в своем маленьком цветнике, у Кэтрин были розарии, тянувшиеся на километры. Они осматривали сад. Аллея была выложена плитками, разделенными полосками мелкой травы, лужайки опускались по склонам искусственных холмов, причудливые лестницы вели во все концы сада.
Внезапно Эванс схватила руку Кэтрин:
– Тяжело, да?
– Да, – сказала Кэтрин, – тяжело.
Она знала, как держать себя с сестрой Эванс. Они были немногословны, так как понимали друг друга с полуслова, а порой молча обменивались мыслями, не высказывая их вслух.
– Я думаю, что могу это сказать, – продолжала Эванс, – я заплатила за это право: я ненавижу войну.
Кэтрин коротко усмехнулась.
– Но мы не воюем.
– Разве вы не заметили, – сказала Эванс, – что послевоенное время – это время подготовки к новой войне?
– Надеюсь, что войны больше не будет, – ответила Кэтрин банально.
– Вот именно, надейтесь! – бросила Эванс. – Это не утомляет.
В тоне сестры Эванс прозвучала оскорбительная нотка, но Кэтрин не рассердилась. В течение двух месяцев, что Патриция лежала в постели, мысль о войне ежедневно приходила в голову Кэтрин. Генерал Брент выразил сожаление о том, что американские граждане пострадали от последствий взрыва. Обычно эта зона посещалась только японскими рыбаками. И, кроме того, периметр был установлен со всей серьезностью. В конце концов, если и была допущена ошибка, никто не мог подумать, что жертвой окажется яхта, подобная «Мэри-Анне».
– Одним словом, – сказала Кэтрин медленно, – вы не были уверены в своих расчетах.
– Нет, мы были уверены. У нас была двойная гарантия безопасности: во-первых, наши расчеты, во-вторых, убеждение в том, что ошибка, всегда возможная при испытаниях нового оружия, не скажется настолько большой.
– Мне говорили, что на Маршалльских островах тоже были пострадавшие.
– Это прискорбно, – сказал генерал. Но было видно, что это его не слишком беспокоило.
Возвращаясь в то утро к Патриции, Кэтрин пыталась все это осмыслить.
– Скажите, Эванс, разве в болезни и смерти не все люди равны?
– Конечно, нет.
– Что вас заставляет так думать?
– Я так чувствую сердцем, – не задумываясь, ответила Эванс. – Различную цену людям придает наличие или отсутствие богатства, умение помочь товарищу, благородство и, конечно, многое другое. Это зависит от разных обстоятельств.
– Если бы пришлось выбирать между американцем и японцем, кого бы вы спасали?
– Какой глупый вопрос! Конечно, более достойного, и при возможности – обоих.
– Пойдемте, – сказала Кэтрин, – Патриция нас ждет.
Кэтрин вела странный образ жизни. Бромфилды стали ей далекими, не интересовал ее и доктор Том, погруженный в сложные исследования и с отчаянием искавший способы лечения Патриции. Зловещая комната, где лежала Патриция, была центром ее существования. Она спала на диване, дыхание Патриции регулировало ее жизнь. Все, что существовало прежде, терялось в густом тумане. Любящий Бронсон, Брандт, ежедневно звонивший и появлявшийся время от времени на час-два в зависимости от расписания самолетов, дом в Калифорнии, желтые диваны, отражающиеся в зеркалах… Забыто все, что не связано с Патрицией. Целых два месяца она не была у парикмахера и совсем перестала заниматься собой. Ее лицо было освещено только страданием.
– Мое сердечко, – шептала ей Кэтрин, – моя козочка, мое облачко…
Патриция говорила мало. В день, когда она потеряла первый зуб и во рту у нее образовалась черная дыра, с ней осталась сестра Эванс. Кэтрин вышла из комнаты, чтобы пообедать у Софи.
Когда она возвращалась, в городе зажигались первые огни. Кэтрин не хотела, чтобы Гарри провожал ее. Она собиралась взять такси или идти пешком – ей хотелось побыть одной. Она выносила сочувствие Эванс, потому что та молчала. Если не считать ее, мир, казалось, состоял из сочувствующих и многословных болтунов. Падал похожий на росу дождь. Кэтрин завязала концы легкого шарфа и направилась в город.
– Простите меня. – В тени подъезда клиники появился мужчина, очень высокий и тонкий. На нем была короткая блуза. Перед тем, как заговорить, он бросил папиросу. Лицо его было плохо видно, но Кэтрин сразу узнала его. Он был на целую голову выше ее. Его щеки стали мокрыми от дождя, но он не обращал на это внимания.
– Здравствуйте, доктор Мальверн.
– Я как раз задал себе вопрос, помните ли вы мое имя.
– Как видите, вспомнила, – медленно улыбнулась Кэтрин.
В сгущающихся сумерках им было трудно различить черты друг друга. В первый раз они встретились несколько месяцев назад, в день приезда Кэтрин, а может быть, на другой день.
Она видела его в кабинете доктора Максвелла. На нем была эта же блуза. Когда она вошла, он так же, как сейчас, бросил папиросу.
– Доктор Мальверн, – отрекомендовал Максвелл, потирая свои маленькие пухленькие ручки, – молодой коллега с прекрасным будущим.
Венсан запротестовал.
– Тс… Тс… – продолжал настаивать доктор Максвелл, шутливо грозя пальцем, – я знаю, что говорю. Не скромничайте, коллега.
Доктор Максвелл был неплохим врачом. У него была даже профессиональная совесть. Как он сказал доктору Тому, он действительно отдал бы свою жизнь, чтобы спасти Патрицию, поскольку Патриция была его больной. Но он растворялся в светской суетливости. Это бывает со многими незаурядными людьми.
