Возвращение домой.Том 1 - Пилчер (Пильчер) Розамунд (версия книг .TXT) 📗
— Я не плачу.
— Я не смогу вынести твоих слез. Буду чувствовать себя полным дерьмом.
— Так что теперь? Он пожал плечами.
— Мы друзья. Ничто этого не изменит.
— Продолжать как ни в чем не бывало? Вести себя осторожно, чтобы не расстраивать Диану? Как раньше? Не знаю, смогу ли я, Эдвард.
Он ничего не ответил. Она стала застегивать другую босоножку, спустя минуту и он пихнул босые ноги в туфли, завязал шнурки. Потом встал и принялся закрывать и запирать на щеколды окна. Шмель улетел. Джудит тоже поднялась. Эдвард подошел к двери и встал там, ожидая, пока она выйдет. На пороге он остановил ее, перегородив выход рукой, и повернул лицом к себе. Она взглянула ему в глаза.
— Попытайся понять, — сказал он.
— Я понимаю. Отлично понимаю. Но от этого ничуть не легче.
— Ничего не изменилось.
Наверно, за всю ее жизнь никто не говорил ей такой вопиющей глупости, такой бессовестной лжи. Она вырвалась от него и бросилась бегом в сад, пригибаясь под ветвями яблонь и подавляя подступившие слезы.
У нее за спиной Эдвард закрыл и тщательно запер дверь. Все… Все было кончено.
Они возвращались в Нанчерроу в молчании, которое не было нн тягостным, ни дружелюбным, — нечто среднее между тем и другим. Естественно, для разговора ни о чем момент был неподходящий, и головная боль у Джудит усилилась до такой степени, что она была совершенно не способна поддерживать беседу даже о самых тривиальных вещах. Ее слегка мутило, перед глазами плавали странные темные пятна, формой напоминающие головастиков. В школе с ней учились девочки, у которых бывали приступы мигрени, и они пытались описать ее симптомы. «Уж не начинается ли у меня мигрень?» — спрашивала себя Джудит. Хотя вряд ли — она знала, что мигрень подступает постепенно, иногда несколько дней, а на нее боль упала резко и неожиданно, словно ударили по голове молотком.
С упавшим сердцем подумала она о продолжении этого бесконечного дня. Назад домой — и сразу же надо отправляться на пляж в скалах, чтобы присоединиться к остальным участникам пикника. Они двинутся через сад, потом станут пробираться сквозь гуннеру, пройдут по дну заброшенного карьера, наконец, выйдут на скалы и увидят внизу расположившуюся на традиционном месте компанию. Загорелые тела, покрытые солнцезащитным кремом, разостланные тут и там яркие полотенца, соломенные шляпы и одежда, брошенные своими хозяевами где попало, громкие голоса и всплеск — это кто-то нырнул с высокого уступа в воду. И надо всем — ослепительный свет, безжалостно яркие море и небо.
Нет, это слишком. Когда они подходили к дому, Джудит глубоко вздохнула и сказала:
— Знаешь, я не хочу идти на море.
— Ты должна пойти. — В голосе Эдварда слышалось раздражение. — Ты же знаешь, нас ждут.
— У меня болит голова.
— Джудит!
Он явно думал, что головная боль — это предлог, выдуманный Джудит для того, чтобы не идти в бухточку.
— Я серьезно, поверь. У меня в глазах резь и какие-то головастики, голова раскалывается, и меня подташнивает.
— Правда? — Теперь он забеспокоился — повернулся, внимательно на нее посмотрел, — По правде сказать, ты и в самом деле бледновата. Почему ты мне не сказала?
— Говорю сейчас.
— Когда это началось?
— Недавно, — только и смогла выдавить она.
— Мне очень жаль, — искренне посочувствовал он. — Бедняжка! В таком случае, может быть, когда мы вернемся, тебе выпить аспирина или чего-нибудь такого и прилечь? Скоро ты почувствуешь себя лучше. В бухточку мы можем пойти попозже. Они пробудут там как минимум до семи, так что в нашем распоряжении еще несколько часов.
— Да. — Она с мечтательной тоской подумала о тишине своей комнаты, о задернутых занавесках, спасающих от беспощадного солнца, о прохладной мягкости подушки под пылающей головой. Покой, уединение и немного времени, чтобы собрать остатки собственного достоинства и зализать раны. — Может быть. Ты не должен меня ждать.
— Я не хочу оставлять тебя одну.
— Я буду не одна.
— Нет, одна. Мэри ушла на пикник со всеми, а папчик вместе с мистером Маджем совершает воскресный объезд поместья.
— Зато твоя мать дома.
— Она нездорова.
— Все будет хорошо.
— Но ты придешь, когда тебе станет лучше? Казалось, для него это важно, и, чтобы избежать спора, она поспешила его успокоить:
— Да. Пожалуй, когда немного спадет жара.
— Вечернее купание будет тебе на пользу, избавит от недомогания, прояснит мысли.
Хорошо бы, подумала она; ах, если бы только это было возможно! Но что бы с тобой ни сталось, память возвращается к тому, что так хочется забыть, и в мозгу, как белка в колесе, безысходно вертятся одни и те же мысли.
Приехали. Эдвард остановился у открытой парадной двери, они вылезли из машины и вошли в дом. На столе в холле стояла приготовленная для них корзина, доверху набитая жестяными коробками и термосами. Сверху продовольственных запасов лежали аккуратно сложенные полотенца в красно-белую полоску, плавки Эдварда и купальник Джудит. Рядом с корзиной, прижатая медным подносом для писем, ждала записка от Афины.
«Как видите, мы обо всем позаботились.
Купальные принадлежности наготове, чтоб сэкономить вам время.
Выходите немедленно, не тяните.
Целую, Афина».
Эдвард зачитал сообщение вслух. Джудит сказала:
— Тебе лучше идти.
Но у него явно сердце было не на месте из-за того, что приходится ее оставлять. Он положил руки ей на плечи и заглянул в лицо.
— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?
— Разумеется.
— У тебя есть аспирин?
— Найдется где-нибудь. Иди, Эдвард, иди. Но он все медлил.
— Я прощен?
Он был похож на маленького мальчика, который больше всего на свете страшится разочаровать своим поведением взрослых и не успокоится, пока ему не скажут, какой он хороший.
— Ах, Эдвард! Я не меньше тебя во всем виновата.
И то была правда, но такая постыдная, что и думать об этом не хотелось.
Эдвард, однако, удовлетворился услышанным.
— Хорошо, — улыбнулся он. — Мне не нравится, что ты сердишься на меня. Помыслить даже невозможно, чтобы мы не остались друзьями.
Он легонько обнял ее, затем отпустил; отвернувшись, поднял со стола тяжелую корзину и направился к выходу. В дверях в последний раз обернулся.
— Я буду тебя ждать.
Джудит почувствовала, как на глаза опять наворачиваются глупые слезы, и не могла произнести в ответ ни слова. Только кивнула — лишь бы он поскорей ушел, — и он вышел в открытую дверь, на секунду его силуэт заслонил солнце и вскоре исчез. Шаги его по гравию звучали все тише и наконец растворились в тишине жаркого, дремотного воскресного дня.
Она стояла посреди пустого, тихого дома. Не было слышно ни звука. Только медленно тикали высокие напольные часы, стоящие у подножия лестницы. Они показывали четверть пятого. Все ушли, осталась только она, да еще больная Диана наверху — наверно, спит в своей роскошной кровати вместе со свернувшимся возле нее в клубок Пеко.
Она двинулась к лестнице, намереваясь подняться наверх, но тут на нее напала такая слабость, что она осела на нижнюю ступеньку и прислонилась лбом к прохладной деревянной балясине. Теперь слезы хлынули ручьем, и в следующий миг она уже ревела взахлеб, как ребенок. Она была рада, что никто ее не слышит, и с облегчением отдалась горю. Из глаз лились слезы, из носу текло, платка, само собой разумеется, у нее при себе не было, и она пыталась утирать слезы подолом платья, но не станешь же в него сморкаться…
В этот момент она услышала на лестничной площадке торопливые шаги. Наверху лестницы они затихли.
— Джудит…
Мэри Милливей. Джудит похолодела, замерев прямо посередине очередного всхлипа.
— Ты что здесь делаешь?
Но Джудит молчала, второпях утирая слезы. Мэри стала спускаться.
— Я думала, вы вернулись Бог знает когда и уже давным-давно плаваете в бухточке. А потом увидела из окна детской, как Эдвард один идет через сад. С миссис Боскавен все в порядке? — Ее голос зазвенел от тревоги. — Что-нибудь случилось?
