Современная американская новелла (сборник) - Зверев Алексей Матвеевич (книги онлайн полные .TXT) 📗
Вдруг прямо перед ее глазами появляются коричневые мужские ботинки. Сначала она пугается, но тут же узнает их. На лицо можно даже не смотреть — это ботинки Джона Тэйлора, лучшие ботинки на свете.
— Здравствуй, Нора, — говорит он так, будто она вовсе не должна удивиться его появлению.
— Здравствуйте, — говорит она ему в тон, поняв, что он не хочет, чтобы она удивлялась.
— Мама дома?
— Она наверху лежит.
— Что, заболела?
— Нет. Еще одного ребенка рожает.
У Джона перехватывает дыхание. Осекшись на полуслове, стиснув зубы, он шумно дышит. Воздух вокруг него сияет, как стекло. Он оглядывается по сторонам, ему хочется уйти.
— А как поживает Делия? — говорит Нора, думая, что так спросила бы мама.
— Она умерла, — говорит Джон и смотрит куда-то вбок.
— А ребенок? У вас мальчик или девочка?
— Он умер. Мертвый родился.
— А вы возите Дюпона на машине? — спрашивает она, пытаясь понять, что же это он сказал. Родился мертвый. Как же так? И Делия умерла. Из окна слышен крик матери.
— Я в отпуске, — говорит Джон, опуская руку в карман.
Ей хочется как-то задержать его. Что же придумать, чтобы пойти с ним погулять, послушать еще раз о садах и машинах.
— А вы как поживаете? — спрашивает она.
— Хорошо, — говорит Джон Тэйлор.
Но взрослому он бы так, понятно, не сказал. И оставаться он не собирается.
— Нора, — говорит он и наклоняется к ней, — давай у нас с тобой будет тайна? И еще: давай я тебе что-то подарю?
— Хорошо, — говорит она. Он сейчас уйдет. Его не остановишь. Но так хочется что-нибудь от него на память. Она сохранит тайну, а он подарит ей подарок.
Достав из кармана серебряный доллар, он кладет его Норе в ладошку и слегка сжимает ей пальцы.
— Не говори никому, что я здесь был. И про Делию, и про ребенка тоже молчи.
Вот как странно! Он приехал все рассказать, а теперь нужно молчать, думает она. Может, он только ей одной хотел сказать. Вот оно что: он приехал из Делавэра открыть ей свою тайну и подарить подарок.
— Я ничего не скажу, — говорит она и глядит ему в глаза, впервые в жизни глядит прямо в глаза взрослому. От волнения у нее даже мурашки по коже бегут.
— Значит, договорились, — говорит он и быстро идет прочь, оглядываясь на ходу.
Она заходит в дом. Сверху доносится голос Бриджет, измученный голос матери, но новорожденного еще не слышно. Подняв юбку, она прижимает свой доллар к животу резинкой штанишек. Сначала монета холодит живот, но скоро нагревается от тепла ее тела.
Энн Битти
Дачники
Когда Джо и Том с Байроном поселились в своем летнем доме в Вермонте, они в первую же субботу поехали в пиццерию. Потом Том решил, что неплохо бы потанцевать в придорожном баре. Байрон скрепя сердце согласился ехать с отцом и с Джо — пиццу он любил, но опасался, что они вернутся слишком поздно.
— Тут есть разные занятные конструкторы для ребят, — сказал Том сыну, ставя машину на стоянке возле бара, и Байрон явно заколебался — идти с ними или нет.
— Вы будете танцевать, а я болтайся среди пьяных. Нет уж, спасибо, — наконец решил он.
Байрон захватил с собой спальный мешок. Он никогда с ним не расставался — со спальным мешком и с десятком комиксов. Скатав мешок валиком, он превращал его в подголовник. Сейчас он развернул его, так что получилась подушка, взбил и улегся на сиденье, показывая, что идти никуда не собирается.
— Может быть, не стоит? — сказала Джо, когда Том открыл перед ней дверь бара.
— Почему?
— Потому что Байрон…
— Мы и так его слишком избаловали. — Том положил ей руку на плечо и легонько подтолкнул вперед.
Байрон был сын Тома от первого брака. Уже второе лето он жил с ними в Вермонте. Ему самому предоставлялось выбирать, где он будет проводить каникулы, и он проводил их с ними. Все остальное время он жил с матерью в Филадельфии. В этом году он вдруг стал квадратный и плотный, как японский робот из его коллекции — сложная электронная игрушка, умеющая выполнять массу разных операций, часто никому не нужных, как не нужны десятки лезвий швейцарского туристского ножа, его отвертки, лупа, пилки, ножницы и прочие хитроумные приспособления. Том все никак не мог поверить, что его сыну уже десять лет. Ночью, когда он закрывал глаза, ему неизменно представлялось крошечное существо с нежными шелковыми волосиками, все шрамы и синяки куда-то исчезали с коленок и локтей, и Байрон снова был младенец, гладенький и юркий, как рыбка.
На эстраде стояли и лежали брошенные инструменты. Из путаницы проводов на полу торчали микрофоны, точно деревья среди густого подлеска. На площадке танцевала хорошенькая блондинка, она встряхивала своим высоким пышным ежиком и улыбалась партнеру, на ней были наушники «Сони», так что танцевала она под свою собственную музыку из плейера, хотя музыкальный автомат играл, потому что у оркестра был перерыв. Мужчина лениво переставлял ноги, видно, ему даже не хотелось делать вид, что он танцует. Том узнал пару — это им досталась цепная пила, которую он хотел купить на аукционе, куда ездил днем.
Из музыкального автомата несся голос Долли Партон, она шептала интерлюдию из «Я буду любить тебя вечно». На полках за стойкой бармена зеленели бутылки «Роллинг рока», точно кегли, зачем-то расставленные по всей площадке. Печаль Долли Партон была очень искренней. Интерлюдия кончилась, она снова запела, с еще большим чувством.
— Думаешь, я тебя разыгрываю? Ей-богу, нет, — говорил мужчина в оранжевой футболке, сжимая бицепсы толстяка, который сидел с ним рядом. — Так я ему и сказал: «О чем ты спрашиваешь-то, не пойму. На кого похож тунец? На тунца, на кого же еще ему походить».
Толстяк затрясся от смеха.
Над баром горела реклама — бутылка пива «Миллер», и в ней бегут вверх серебряные пузырьки. Когда Байрону было три года и Том еще жил со своей первой женой, он однажды снимал игрушки с рождественской елки, а иголки дождем сыпались на простыню, которую они положили вокруг дерева, пытаясь изобразить снежный сугроб. Никогда еще на его памяти елка не высыхала так быстро. Он стал обламывать ветки, потом пошел за пластиковым мешком для мусора. Обламывал ветку за веткой и засовывал в мешок, радуясь, что так удачно придумал и не надо будет тащить дерево с четвертого этажа вниз, засыпая лестницу иголками. И тут из детской вышел Байрон, увидел, как ветки исчезают в черном мешке, и заплакал. Его жена помнила все обиды, которые он нанес Байрону, все резкие слова, которые ему сказал, и упорно напоминала ему о них. Том так до сих пор и не знает, из-за чего плакал в тот день его сын, но только он тогда еще больше расстроил мальчика — рассердился и стал говорить, что елка — это всего лишь елка, а не член семьи.
Мимо прошел бармен, в обеих руках у него было по нескольку бутылок пива, он нес их за горлышки, как подстреленных уток. Том пытался привлечь его внимание, но бармену было интересно послушать анекдот, который рассказывали в углу, и он направился прямо туда.
— Давай танцевать, — сказал Том, и Джо положила ему руки на плечи. Они вышли на площадку и стали медленно кружиться под старую песню Дилана. Резкие, пронзительные звуки аккордеона резали воздух, точно свистулька на карнавале.
Когда они вернулись к машине, Байрон притворился, что спит. Если бы он на самом деле спал, он бы пошевелился, когда они открывали и захлопывали дверцы. Он лежал на спине в своем синем стеганом спальном мешке, точно в коконе, и глаза его были не просто закрыты, а слегка зажмурены.
На следующее утро Том работал в огороде: сажал помидорную рассаду и ноготки. Отпуск у него в этом году был два месяца, потому что он перешел на другую работу, и он решил привести все в идеальный порядок. Тщательно продумал, где что надо сажать, и его грядки были похожи на яркий узорный ковер. Джо сидела на веранде, читала «Молль Фландерс» и поглядывала на него.
