Коридор - Каледин Сергей (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
В данном случае Георгий был прав: радио почему-то не работало и перекрикивать было нечего.
– Странно, почему радио молчит? – пожала плечами Липа, глядя на себя в зеркало.
– Ты причесывайся, – отозвался Георгий, шурующий под кроватью чемоданы. – Нет тут никакого берета!
– Погляди повнимательней…
В соседней комнате заплакала Таня.
– Глаша! – вспомнила Липа. – Не забудь: Танечке только рисовый отвар, овсяный ни в коем случае – ее слабит…
– Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! – сказало вдруг радио. – Передаем важ-ное правительственное сообщение…
Липа застрял а расческой в волосах. Георгий затих под кроватью. В комнату влетела Люся, за ней Аня.
– Чего такое? – тыркнулась в комнату Глаша.
– …без объявления войны…
– Тьфу! – Георгий вылез – под кровати весь в пыли, ногой запихнул на место высунувшийся угол чемодана. – Съездили! Сняли дачу!
В маленькой комнате орала забытая Танька.
Война быстро бежала к Москве.
Георгий достал с полатей немецкий «царского времени» велосипед, Липа разыскала пожелтевшее удостоверение, выданное ей двадцать лет назад на пользование служебным велосипедом, и на сдутых шинах Георгий свел велосипед на Разгуляй – сдавать.
По коридору бегала Дуся-лифтерша;
– Я – что, я верующая. Верующих они не трогают, они только жидов да партейных бьют. А верующих они – нет, не обижают… – И осеняла себя широким крестом.
Пришел мрачный Роман. Георгий с Митей Малышевым пили водку: старый Георгиев друг послезавтра уезжал с семьей Москвы.
Роман удивился, увидев за столом и Леву. Он ничего не сказал, но Лева принялся объяснять ему, что, хотя у него и бронь, как у старшекурсника, он все равно пошел бы добровольцем, но не может, потому что, если его убьют, мать этого не переживет.
Роман поморщился:
– Сама воевала, а тебя – не переживет?..
– А у вас ведь тоже бронь, Роман Михайлович? – не без ехидства спросил Лева.
– Конечно! – воскликнула Липа. – Он же начальник подстанции! Его никто и не отпустит. Роман не сказал ничего.
Михаил Семеныч умер в конце сентября. Застудился. Хоронили его на Ваганькове на участке для староверов, как просил.
Через день Роман пришел в Басманный, принес два чемодана с вещами:
– Я ухожу, Липа.
– На фронт?! Но как же, Ромочка?! У тебя броня, у тебя язва!..
– Опомнись, Олимпиада, – Роман покачал головой. – Какая язва, какая бронь? Я коммунист. А вещи: будет возможность – на картошку сменяешь.
Липа собрала ему белье, поплакала и, когда Роман уже уходил, в коридоре вскричала вдруг:
– Рома! В плен не сдавайся!
– Мы в плен не сдаемся! – громким чужим голосом ответил брат.
День эвакуации был назначен на тридцать первое октября. Липа принесла с работы справку о том, что она с семьей «в специальном порядке переезжает в другую – местность». В Свердловск. По счастливой случайности Торфяной институт, где учился Лева и числилась Люся, тоже эвакуировался в Свердловск. Георгий с прочим заводским начальством оставался в Москве взрывать завод– если что. Мужа Глаши мобиловали, родня была под немцем, она решила остаться с Георгием Петровичем.
Александра Иннокентьевна, Александр Григорьевич и Оля никуда уезжать не собирались. Александра Иннокентьевна была уверена, что немцев в Москву не пустят. Но если бы она и не была в этом уверена, то все равно бы ничего не могла менить: станция дезинфекции, где она работала, и магазин «Галантерея» на Домниковке, где Александр Григорьевич служил товароведом, организованной эвакуации не подлежали.
– …Эшелон отправлялся в два часа, но Липа, как всегда, загодя послала Георгия искать транспорт. Глаша, сбегав на молочную кухню за детским прикормом, рассказала, что во дворе молочной кухни, куда задом выходят военкомат и собес, чего-то жгут, пожар развели до самого неба, бумаги летают…
В дверь постучали. На пороге стоял мужик в брезентовом плаще и резиновых сапогах. От него шибало злой вонью.
– Извиняюсь, Бадрецовы? Муженек ваш за портвейным вином на Разгуляй побежал. Разлив дают. А меня к вам нарядил.
– Ну ты подумай! Молодец, папочка!..
– Не волнуйся, Люсенька, – привычно пробормотала Липа, морщась от вони. – Ну как же – столько вещей?..
– Вы таксист? – недоверчиво спросила Аня мужика, схватившего два огромных узла.
– Какое! Помойку мы возим. Липа всплеснула руками:
– Это же антисанитарно! У нас ребенок…
– Мама! Какая еще санитария? Немцы в Химках!
– Ты вот что, ты шмотье вн тащи! Быстрей давай, а то – уеду…
Телега была огромная, на дутых резиновых колесах, и вся в помоечных ошметках. Липа было отпрянула в ужасе, но Люся молча одну за другой зашвырнула в телегу вещи.
– А ты не боись, – успокаивал мужик Липу, захлопывая откидной борт, как у грузовика. – Домчу, что твоя такси.
– А сами-то? – поинтересовалась Липа.
– А нам что! – махнул рукой мужик. – Хоть советские, хоть какие – все равно помойку возить. Помои – они и есть помои.
Прибежал Георгий, в руке откуда-то взявшийся чайник, носик заткнут тряпкой.
Липа последний раз поднялась наверх, перепеленала Таню, взяла ее на руки.
– Сядем на дорожку… Аня, ты учебники не забыла? Она опустилась на диван. Мяукнул кот, оборвав молчание.
– Глаша, если что от Ромы, сейчас же сообщи. Потому что всякое бывает… Я не верю…
– Не беспокойтесь, Лимпиада Михайловна. Если что…
– Ну, встали! – сказала Липа. – Жоржик, Люся… Аня! Где ты опять?
Глаша, всклокоченная, проводила их, вытерла слезы и пошла наверх. И уже на лестничной площадке услышала, что в квартире – дверь открыта – звонит телефон.
– Кого? – спросила она, тяжело дыша. – Романа Михайловича? А Романа Михайловича нету дома. Рома-па Михайловича убили.
4. В СЛОЖНЫХ УСЛОВИЯХ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ…
Завод Георгию взрывать, слава богу, не пришлось. Зато он спалил квартиру, правда, только одну комнату, большую.
Лег спать, очень усталый и абсолютно трезвый, как потом клялся Липе, а на самом деле очень усталый, но не абсолютно трезвый. Иначе проснулся бы до того, как Дуся-лифтерша с домоуправом, взломав дверь, разбудили его, слегка подгоревшего. Занялось от электроплитки: ветерок подал занавеску на нее – и пошло…
Отозванная эвакуации в феврале сорок второго Липа пепелище восприняла спокойно, как ущерб войны: «Так – так так, чего же теперь». Больше пожар не обсуждался.
В большой комнате остались несгоревшие металлические скелеты кроватей и стол с обгоревшей столешницей. Липа отодрала ножом окалину со стола, застелила газетами, выравнивая поверхность, и покрыла простыней вместо скатерти.
Почему-то уцелело радио, и теперь в почти пустой комнате с опаленными стенами оно звучало громче прежнего, с большим резонансом.
Про пожар Липа забыла, пугалась она только по утрам, в недоумении просыпаясь в обугленных стенах. Георгию на заводе дали внеочередной ордер на приобретение мануфактуры; маляры с завода сделали кое-как ремонт, и жнь пошла дальше, только с меньшими удобствами: без трюмо, гардероба, дивана и этажерки с собранием сочинений Чехова, Гаршина и подшивками газет, необходимых Липе для довоенных политзанятий.
Несколько раз Липа звонила в Уланский Александре Иннокентьевне узнать, нет ли вестей от Александра Григорьевича, недавно повторно арестованного, но Александра Иннокентьевна разговор поддерживать не пожелала и недоумевала, почему Липу-то это так заботит. Все совершенно ясно: вина ее бывшего мужа доказана, освобождение было ошибочным, …Аня проснулась оттого, что чесалась голова. А может, голова зачесалась, когда она услышала стук в дверь. Принесли телеграмму. В коридоре было темно: что за телеграмма, Аня разобрать не могла, поставила закорючку вместо подписи и, закутанная в одеяло, на ощупь поплелась в комнату. Пощелкала выключателем – бесполезно, значит, десяти еще не было. Зажгла коптилку.
