Антибард: московский роман - О'Шеннон Александр (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Я так до сих пор и жду.
Что же, что же?!
С тех пор.
Из меня уже вышло все лето. Все продымленное, пыльное московское лето выдуло из меня.
Так было всегда.
Пройдет еще месяц, и я начну мечтать о лете. Чтобы не висела коробом на плечах эта опостылевшая немецкая куртка из свиной кожи, весом пять кило, в которой я хожу уже четвертую зиму, потому что она толстая и сносу ей не будет, и не скребли по шершавому льду эти огромные меховые боты «Экко», нелепые, как концлагерные чуни, и чтобы можно было не натягивать на голову шапочку-пидорку с неизбежным пиратским лейблом «Diesel», чтобы забросить куда-нибудь, к чертовой матери, на антресоли перчатки на меху, которые, как ни старайся, всегда оставляешь на пьянках и теряешь по пять пар за зиму, и чтобы можно было выйти за пивом в магазин за углом в майке и шортах, вяло щурясь на расплывшееся по небу солнце…
Что же будет дальше?
О'кей. Я знаю, что спеть специально для Крюгера, чтобы заставить его ужаснуться. Задуматься. Понять, как все непросто. Но сначала мы выпьем.
— Я вспомнил одну песню, тоже сексуальную. Сейчас спою. Но надо выпить.
Крюгер, умильно улыбаясь, уже тянется со своей рюмкой. Крюгер, кажется, набрался по полной программе. Глаза у него со слезой, помутневшие. Нос заметно покраснел. Думает о чем-то своем. Судя по улыбке — о хорошем.
Ну и слава Богу!
Вера смотрит на меня не отрываясь, и я старательно отвечаю ей взглядом. Да, милая, все будет хорошо. Я уверен в этом. Еще пара стопок, и Вера поплывет тоже. С одной стороны, это хорошо, а с другой — плохо. Как всегда.
Впрочем, все равно.
Вкуса водки я уже совсем не чувствую. Вкусовые сенсоры нёба и гортани выведены из строя. Оглушены спиртуозой. В голове и во всем теле необыкновенная мягкость. Хорошо бы вот так сидеть и пить, пока не упадешь. Но труба зовет. Триста рублей, которые мне светят. Для меня не хуй собачий. И поклонники, которые, может быть, угостят коньяком. Все мои поклонники знают, что я люблю коньяк. На сольные концерты обязательно кто-нибудь приносит, угощает. Две женщины, некрасивые, но что-то есть, обязательно дарят бутылку «Московского». Видимо, скинувшись. Я уже жду. Радостно их приветствую, жадно заглядываю в глаза: «Принесли?» В такие моменты понимаешь, что все было не зря, что можно и нужно петь дальше, творить, что все для них, для людей.
Крюгер с громким стуком ставит на стол пустую кружку.
Итак!..
Что там? Ах да…
Мой лирический герой знакомится на выставке кошек с очаровательной женщиной, которая, как и он, обожает котиков. Общность интересов выявляет взаимную симпатию, за чем следует приглашение в гости, чтобы полюбоваться на кастрированного пушистого перса. Мой герой с радостью принимает приглашение. Вскоре его визиты принимают периодический характер.
Вхож мой лирический герой в этот дом до такой степени, что остается на ночь в одной постели с супругой, причем муж в это время безропотно спит в другой комнате. Это, однако, не мешает ему испытывать к визитеру самые теплые, дружеские чувства:
помогая снимать пальто и предлагая тапочки. Мой герой смущен двусмысленностью ситуации, но расстаться с дамой сердца уже не в силах. Муж между тем демонстрирует беззаботность истинно галльскую:
Дальше — больше:
Жена тоже не выражает никакого беспокойства. Но однажды ночью, в полнолуние, во время очередного гигиенического похода в ванную, на моего героя со всей внезапностью маньяка нападает совершенно голый муж со вставшим хуем. Они валятся на пол и начинают бороться. Лирический герой полон решимости защитить свое естество от посягательств мужчины. Они борются молча — то один берет верх, то другой. Античную красоту композиции нарушает появление супруги, которая зажигает свет и застывает в изумлении. Муж робко лепечет жалкие слова оправдания, но у женщины открываются глаза. Гневно швыряет она в лица обоим упреки и обвинения в мужеложстве. «А я-то дура!..» — убивается она. Заканчивается все скандалом:
Ми — ля-минор: блям-блям!
Вера смеется. В глазах ее видна гордость за меня, гордость за своего любимого человека. Торжество женщины, которая обрела мужчину. Будет чем похвалиться перед подругами, замужними, но несчастными, будет что рассказать.
Поэт и музыкант!
И еще что-то материнское есть у нее во взгляде. Никуда от этого материнства не деться, хоть ты тресни.
Крюгер уже не смеется, но улыбается, глядя на меня с подозрительным прищуром. Даже с некоторым беспокойством. Ага, испугался, Крюгер! Небось думает, что я тайный гомосексуалист, что буду склонять его к сожительству. Поймаю в темном коридоре и поцелую взасос. Предложу сделать минет. Типа Вера — это так, для отвода глаз, чтобы усыпить бдительность простодушного натурала.
Ах, Крюгер, Крюгер!
Вот все они такие, поэты. Подавай им банальную еблю с поклонницей-институткой, впавшей от счастья в полуобморочное состояние или напившейся вдрызг для храбрости. И конечно же, если нет, как у Крюгера, доброй тещи с квартирой, на хате у друга, рано полысевшего от излучения веб-дизайнера, который сначала обидится, что не привели для него подругу, а потом угостится принесенной водкой, смирится и уснет. И нет того изящества, той изысканности, того изощренного разврата, который должен сопутствовать сексу всякой поэтической натуры. Все поэты хотят выебать бабу. Даже не важно какую. Прямо пиздострадальцы какие-то, ей-богу, гетеросексуальные маньяки. И ничего другого им не надо. А как же цепи, розги, хлысты, наручники, игрища с переодеванием, допустим, растление малолетних, наконец? Где весь этот задор чувственной души?.. Даже сам Александр Сергеевич Пушкин в этом смысле производит удручающее впечатление, становится обидно за гения. Злоебучесть его была столь же заурядна и несла в себе такой же заряд здоровой спортивности, как у какого-нибудь лихого гусарского поручика, рубаки и пьяницы. Секс для него был не более чем физиологическим процессом, включающим в себя определенное количество фрикций с последующим семяизвержением, и поводом похвастаться перед очередной барышней-крестьянкой своим смуглым членом.
Не более того-с.
С прыткостью почти анекдотической устремлялся он по зову своего либидо, чтобы поскорее кому-нибудь засадить. Почесаться. Не нужно было быть солнцем русской поэзии, чтобы соблазнять перезрелых помещиц из замшелых имений Псковской губернии, пейзанок и вольных актерок. Этим в то время мог похвастаться любой капитан-исправник или коллежский регистратор. И никакой тебе утонченности, кроме перемигивания на балах с новой любовницей.
А может, женщины другого ждали от Поэта?..
Может, их прикалывало втроем с француженкой-гувернанткой или с кучером Гришкой? Может, кто-то из них хотел, чтобы ее высекли на конюшне, как провинившуюся сенную девку? Или самой высечь пылкого арапа, переодевшись в бразильянскую плантаторшу… А слабо было тебе, брат Пушкин, с дворовым мальчиком? А потом написать об этом вдохновенную оду?
