Книга и братство - Мердок Айрис (серия книг .txt) 📗
— И сейчас имеет.
— Да, я перейду к этому через секунду, мы начали относиться к нему как к человеку вообще нестоящему, не той морали, не тех политических взглядов, безответственному, мстительному, чудаковатому… Как такая личность могла написать хорошую книгу?
— Но ты думаешь, что он все-таки написал.
— Роуз, это выдающаяся книга, я не в силах был оторваться… Уверен, я не ошибаюсь насчет нее.
— И не завидуешь?
— Самую малость, но это пустяк, восхищение пересиливает зависть. Хорошая работа должна внушать уважение, даже если ты с ней не согласен.
— Так ты не согласен?
— Разумеется!
Джерард не то чтобы рвал на себе волосы, но запустил в них пальцы, словно пытался разгладить блестящие завитки. Его лицо в свете лампы казалось Роуз красивой комедийной маской. Она была тронута, но больше взволнована и напугана его возбуждением, которое никак не могла понять.
— Итак, книга хорошая и, конечно, ты с ней не согласен, но во всяком случае, она написана. Ты прочел ее… и дело с концом.
— Нет, не с концом… не как ты думаешь…
— Я ничего не думаю, Джерард. Успокойся. Будешь писать рецензию?
— Рецензию? Не знаю, сомневаюсь, что кто-нибудь попросит меня об этом, да это и неважно…
— Рада, что ты так считаешь. Ты сказал Краймонду, что книга тебе понравилась, виделся с ним?
— Нет, нет. Я с ним не встречался. Да это теперь не имеет значения.
Роуз почувствовала некоторое облегчение. Она была обеспокоена горячностью, с какой Джерард говорил об этой опасной книге. В ней проснулись старые страхи, связанные с Краймондом: тот причинит зло Джерарду, и сама книга будет ему во вред, как минимум потому, что он будет несчастен, испытывая завистливое сожаление, поскольку другой написал ее. И еще, как первые симптомы смертельной болезни, она почувствовала сейчас страх поразительного сближения, посредством чего Краймонд отомстит ей, подружившись с врагом и уведя у нее Джерарда. Ей хотелось, чтобы эта история с книгой закончилась, чтобы Джерард, перейдя в силу благородства своей натуры от зависти к восхищению, поговорил о книге, похвалил ее, а потом забыл о ней и все стало бы как прежде, и Краймонд, злобный пес, оставался на безопасном расстоянии.
— Полагаю, книга не всякому понравится.
— Нет, не всякому, кто-то ее возненавидит, кто-то полюбит.
— Ты явно не из первых, судя по тому, как возбужден! Не могу поверить, что все это настолько интересно — книга по политической теории. В конце концов, на эту тему написаны сотни книг.
— Роуз, книга блестящая, именно такая, какую мы ожидали получить, когда решили финансировать работу над ней. Это воплощение того, на что все мы надеялись, — но и того, чего опасались, то есть потом опасались. Она вызовет огромный интерес в обществе, невероятные споры, и, я надеюсь, окажет большое влияние. Странно, но я сейчас вспомнил то, что успело забыться, какие чувства мы испытывали к Краймонду в далекие уже годы, когда мы считали его выдающимся человеком, способным говорить за всех нас, от нашего имени. Конечно, это совсем не то, что мы тогда ожидали, это значительнее, и не то, что мы хотим услышать сегодня, но мы должны услышать.
— Мне не нравится, что ты все время повторяешь «мы», говори от себя — ты продолжаешь воображать, что существует какое-то Братство, но мы уже все сами по себе, никакое не Братство, просто одинокие личности со своими проблемами, и даже уже не молодые.
— Да, да, Роуз, дорогая, как хорошо ты сказала!..
— Тебе книга интересна, потому что ты знаешь о ней, знаешь Краймонда, помогал деньгами писать ее. Будь это кто-то другой, о ком ты никогда не слышал, ты бы не обратил на нее внимания. Что такого хорошего в этой жуткой книге?
— Отчего ты думаешь, что она жуткая? Не нужно так о ней думать. Это не просто очередная книга о политической теории, это синтез, она огромная, она обо всем.
— Тогда она наверняка хаотичная и провальная.
— Отнюдь нет. Боже, какая эрудиция, терпение, гора прочитанной литературы, способность мыслить!
— Ты тоже много читал и думал.
— Увы, нет. Краймонд сказал, что я перестал думать, что то, чем я занимался всю свою жизнь, не было процессом осмысления. И в некотором отношении он прав.
— Это нелепость, он нелепый человек. Что он будет делать теперь, когда книга закончена, — и сам закончится? Уедет в Восточную Европу?
— О, в Восточную Европу он не уедет, тут его родина. Возможно, напишет другую книгу, такую же огромную, опровергающую эту! Он вполне способен! Но этот том вызовет множество откликов. Не знаю среди них никого, кто сейчас был бы способен написать нечто равного масштаба.
— Кого это «никого»?
— Да марксистов, неомарксистов, ревизионистов, как уж они там себя называют. Мне трудно сказать о Краймонде, «настоящий» ли он марксист, или что там под этим подразумевается, они сами-то не знают. Думаю, он марксист, имеющий собственную позицию, как лучшие из их мыслителей. Единственный хороший марксист — мертвый марксист. Этого недостаточно, чтобы быть ревизионистом, нужно быть еще и слегка сумасшедшим — иметь способность видеть существующий мир, представлять громадность происходящего.
— Что ж, я всегда говорила, что он сумасшедший, — кивнула Роуз, — и если в книге одни сумасбродные идеи…
— Да, есть такое… но необходимо понимать…
— Краймонд верит в однопартийное правительство — уже одного этого достаточно, дальше можно не ходить.
— Он и верит, и не верит… его подход намного серьезней…
— Я считаю, — сказала Роуз, — что нет ничего серьезней этого вопроса.
— О Роуз, Роуз! — Джерард неожиданно через стол схватил ее руки. — Какой прекрасный ответ, — (Она чувствовала тепло дорогих рук, значивших для нее намного больше, чем любая книга, чем судьба демократического правительства, чем судьба рода человеческого.) — Но, дорогая моя Роуз, мы должны думать, должны бороться, должны двигаться вперед, нельзя стоять на месте, все меняется так быстро…
— Ты имеешь в виду технологии? Разве книга Краймонда о технологии?
— Да, но, как я уже сказал, она обо всем. Много лет назад он говорил мне, что просто хочет все это для себя, объяснить всю эту философию самому себе, для одного себя. И вот это он и сделал: досократики, Платон, Аристотель, Плотин, вплоть до настоящего времени, и восточная философия тоже — а это означает, что он охватил мораль, религию, искусство, все, там есть блестящая глава о Блаженном Августине, и написано настолько хорошо, с юмором и остроумно, самым разным людям интересно будет читать…
— Тогда очень жаль, если это сплошное заблуждение!
— Да. Это может вдохновить массу бездумных критиканов. Он считает, что с либеральной демократией покончено. Это своего рода пессимистическая утопия. И конечно, мы правы, хорошо, я прав, а он не прав… но мою правоту… нужно освежить, встряхнуть, вырвать с корнем и пересадить на солнце…
— Думаю, книга вызовет кратковременный шум, — сказала Роуз, — а потом мы все сможем успокоиться! Даже ты уже завтра утром будешь судить немножко трезвей. Сейчас ты пьян от виски и Краймонда!
— Возможно, она просто обращена ко мне.
— Но ты, конечно же, не считаешь…
— Я не в буквальном смысле. Не так уж много людей, способных понять эту книгу, достаточно подготовленных, и она для таких людей — кто-то согласится, кто-то нет, но они получат важное послание. Это как сигнал гелиографа — он может быть получен только в одной точке, и в ней он слепит.
— Во всяком случае тебя она ослепила. Но если там сплошь Платон, да Августин, да Будда, не понимаю, какая из нее политическая бомба.
— Не сплошь… это попытка рассмотреть все наше цивилизованное прошлое в контексте настоящего и будущего, она нацелена, так сказать, на революцию.
— Вот как! Действительно?
— Роуз, я имею в виду не пролетарскую революцию, о которой толкует допотопный марксизм, а глобальную революцию человечества.
— Не слыхала, чтобы такая произошла. Да и ты тоже. Ты только что узнал о ней из книги Краймонда!
