Бруклинские ведьмы - Доусон Мэдди (книги txt, fb2) 📗

Он улыбается печальной понимающей улыбкой, а потом машет мне на прощание и уходит. Все, что нас окружает, приходит в неистовство, влажный тяжелый воздух наполняется криками и визгом, животные делятся на два лагеря и начинают швыряться листьями и орехами, хрипло споря, вероятно, о противостоянии любви и труда. Я резко сворачиваю с тропы и спускаюсь под гору другим путем. Я яростно вышагиваю, опустив голову, и меня не заботит, увижу ли я снова наш отель, или Ноа, или самолет, на котором мне предстоит вернуться в Калифорнию.

Мне хочется броситься со скалы в океан.

«Ох, остановись уже. Все с тобой будет хорошо», — говорит мне внутренний голос.

«Никогда со мной не будет все хорошо», — отвечаю я.

Но голос смеется: «Нет, с тобой абсолютно точно все будет хорошо. Тебя ждет большая жизнь. Большая, громадная песнь жизни».

И я говорю в ответ: «Да что это вообще значит?»

Как только мы возвращаемся в нашу квартиру в Берлингейме, где прожили полгода, Ноа немедленно съезжает. Он считает, что ему лучше пожить у друга, потому что — представьте себе! — чувствует себя слишком виноватым, чтобы видеть меня. Ему требуется наказать себя за то, что он так со мной обошелся. Мне тошно смотреть, как он упивается этими своими страданиями — и сам себе кажется героем, этаким негодяем с угрюмым взглядом, парнем, который постиг свою порочную сущность, признал поражение и закрыл глаза в сладком самобичевании.

Перед тем как навсегда уйти от меня с набитым под завязку рюкзаком и чемоданами, он рассказывает мне о своих планах. О том, что в следующем месяце они с Уипплом летят в Африку. О том, что он не собирается возвращаться к преподаванию. Никогда.

Он смотрит на меня с этим своим новым трагическим выражением лица и говорит, что будет со мной на связи, если я этого хочу, отчего я начинаю смеяться пронзительным маниакальным смехом и швыряю через всю комнату масленку. Я думаю о том, что Натали будет гордиться мной, узнав, что я не потерпела такого отношения к себе и стала кидаться посудой.

А потом я начинаю плакать, потому что знаю — по самому большому, непоправимому счету я недостойна любви.

В великой печали он собирает осколки, сметает их в мусорное ведро. Он говорит мне, что будет вносить свою часть квартплаты еще три месяца, чтобы я могла спокойно пожить одна, а не искать соседей. Он даже оставляет мне рецепт своего секретного шестислойного соуса для обмакивания крекеров — того самого, в который входят четыре вида сыра, красный лук и авокадо, того самого, тайну которого он собирался хранить от меня вечно. Я рву рецепт у него перед носом, визжа, как гиена. Он вздрагивает, и я прибавляю громкость.

Вот, значит, чего я добилась: теперь в расстроенных чувствах мне удается визжать достаточно громко, чтобы напугать его до безумия.

7

МАРНИ

Через три недели, придя с работы, я обнаруживаю письмо с сайта, который занимается разводами. Я выпиваю два бокала вина, переворачиваю фотографию с нашей помолвки лицом к стене и подписываю документы, позволяющие Ноа не любить меня больше.

Вскоре мне приходит копия постановления.

Вот и все, раз — и я в разводе.

Каждый день я твержу себе слова, которые помогают мне выжить: я любила Ноа два года, наша свадьба была блажью и противоречила здравому смыслу, мы расстались, я все еще грущу. Я соберу вещи в стирку и отошлю назад свадебные подарки. Куплю кофе со сливками и буду есть на завтрак овсянку с клюквой.

Я говорю себе: «Вот плакат на стене. Вот мой кухонный стол. Вот мои ключи от машины. Я люблю кофе. Сегодня четверг».

Потом я делаю то, что всегда делают Макгроу во времена личных потрясений и горя: я ухожу в режим отрицания. Я запираю свои чувства в карцере и говорю им, чтобы они не смели проявляться публично.

По сути, я — королева-воительница отрицания, которая каждый день бросается на работу в детский садик и отыгрывает свою роль счастливой удовлетворенной новобрачной с широкой улыбкой на лице. Я никому не рассказываю, что случилось. Я прихожу спозаранок и остаюсь допоздна. Я так старательно улыбаюсь, что порой у меня болят щеки. Каждый день я придумываю для детишек штук по семь поделок, для которых приходится вырезать кучи бумажных деталей. В качестве вишенки на торте я делаю маленькие книжечки, по одной на каждого ребенка, с рассказиками о смеющихся котиках и говорящих черепашках.

Думаю, я могла бы рассказать своей начальнице, Сильви, о том, что случилось. Она возмутилась бы, забрала меня к себе домой и рассказала все своему мужу, они вместе утешали бы меня, устроили в гостевой комнате и возились бы со мной до тех пор, пока мне не полегчало бы. Сильви — самая заботливая их всех моих знакомых, она прямо как мамочка. В ее обществе можно позволить себе развалиться на части, потому что ей известно, как потом снова собрать тебя воедино.

Но в первый день я не сказала ей ничего, и поэтому на второй день сделать это было сложнее, а дальше уж и совсем невозможно. Может, если не говорить о моей беде вслух, она перестанет существовать?

Но поскольку вселенная настроена на то, чтобы испытывать меня и играть мною, разговоры на работе вечно крутятся вокруг свадьбы и ее последствий. Моя жизнь превращается в череду невестиных историй: тех, которые вытряхивают из меня мои сотрудницы («Сегодня на ужин мясной рулет! Ноа его просто обожает! Да, мы ужинаем при свечах! А потом сразу в постельку! Ну, вы же понимаете, как оно бывает!»), и тех, которые хотят слушать четырехлетние девочки. Они одержимы свадьбами и стремятся узнать все подробности.

— Вы в тот день были как принцесса? — спрашивают они с горящими глазами. «О да, я была!»

В честь моей свадьбы за едой они накрывают головы бумажными салфетками, а после тихого часа ходят, завернувшись в белые одеяла, которые волочатся за ними, как длинные шлейфы.

— Мы тоже невесты, — говорят они мне торжественно, а я смеюсь и помогаю им кидать свадебные букеты.

Горечь приходит ко мне лишь вечерами, обнажая всю мою несостоятельность и никчемность. Горечь провела дома весь день, расхаживая по квартире и нетерпеливо поджидая меня, а теперь сидит на краю кровати, подпиливая ногти и куря сигареты. «Ты уже готова, дорогуша? — ухмыляется она. — Пришло мое время!»

И тут-то я и осознаю, кто я есть на самом деле, и понимаю, что никогда не приду в норму, что человек, который говорил, что любит меня и хочет провести со мной всю жизнь, очнулся в последнюю, чтоб ее, минуту, но я, как идиотка какая-то, заставила его участвовать в фарсе бракосочетания.

Я — неудачница, которая не может дальше притворяться. Одуванчик на газоне. Гадкий утенок, затесавшийся среди лебедей в надежде, что те его не заметят.

После очередной бессонной ночи, когда я думала, что сойду с ума, я вскакиваю с постели в пять утра и обнаруживаю, что держу в руках телефон и набираю номер Бликс. Я не могу поверить, что не подумала об этом раньше. Наверно, она как раз тот единственный в мире человек, который может вернуть мне Ноа. В Бруклине сейчас восемь утра, и я каким-то образом знаю, что она не спит. И конечно же, она берет трубку.

— Привет, Марни, милая моя. Я ждала твоего звонка. — В ее голосе слышится радость.

Я несколько ошеломлена:

— Ждали?

— Конечно. Я о тебе думала.

Раз так, я выпаливаю:

— Бликс, это ужасно! Мне… мне нужна ваша помощь. Я знаю, вы можете делать всякие штуки, и я хочу, чтобы вы вернули мне Ноа.

Она молчит, и мне приходит в голову, что, может быть, до нее еще не дошла новость, что Ноа меня бросил. Поэтому я сдаю назад и рассказываю о медовом месяце, роковой прогулке, Африке, гранте, на который он подал, ничего мне не сказав, Уиппле, обо всем этом — и даже об онлайн-разводе.

Она говорит:

— О-о, дорогая. Я знаю, что сейчас ты чувствуешь себя кошмарно, но вот что я должна сказать тебе, зайка: мне кажется, что все это может стать началом твоей большой жизни.

— Моей большой жизни? Большой жизни? Да моя жизнь только уменьшается, сжимается! Я живу в квартире в Берлингейме, которая мне не по карману, работаю и схожу с ума, Бликс. Мне ужасно его не хватает, и я знаю, что вы видите суть вещей и можете дергать за какие-то ниточки, поэтому подумала, что вдруг у вас получится вернуть его. — Она молчит, и я понимаю, что нужно сказать что-то еще, чтобы ее уговорить. — я подумала над всем, что вы мне говорили, и поняла, что он действительно мне нужен! Он — лучшее, что случилось со мной в жизни, просто что-то у нас разладилось, но я хочу все исправить. Это и будет большая жизнь, как вы ее называете.