Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич (книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Что-то ты сегодня совсем неконтактная, — признаю я свое поражение. — Аномальная какая-то.
Мы сидим у нее в подсобке, на топчане, бок о бок. Она сливает остатки водки себе одной и приканчивает их одним глотком. Ставит пустую бутылку возле мусорного мешка. Я точно знаю, у нее под топчаном стоит заначка, но намекать про добавку уже нет смысла. Побаловались, и хватит. Напиваться тете Томе нельзя: ее умелые руки очень скоро понадобятся суровой хозяйке.
Купчиха с дочкой — в операционной. Режут Алика Егорова. Его, а не меня.
Не меня…
На самом деле я пил за это, и только за это.
Внеплановый труп, конечно, выбил мясников из привычного ритма, но, как оказалось, ненадолго. Клиенты, кто бы они ни были, ждут с нетерпением, и это — святое. Так что машина, давшая временный сбой, вновь запущена… По логике вещей, лечь на стол должен был именно я. Алика оперировали вчера, тело другого любовника куда-то унесли, кто остается? Эвглена выбрала Алика. В порядке исключения, надо полагать. Обычно пациента сразу после операции не трогали, дарили хотя бы два-три дня надежды, но здесь — особый случай. Очевидно, за столь короткий срок моя супруга не смогла решиться покончить со мной; для столь торжественного акта нужно время. Прежде, чем зарезать законного мужа, ей нужно испытать всю гамму переживаний, нужно поплакать ночами, нужно, в конце концов, отдать на супружеском ложе последнюю дань любви. А на Алика ей наплевать.
Везучий я парень.
Меня вдруг пробирает дрожь… Обошлось. Опять — мимо. Боже… сколько еще раз Ты будешь спасать своего непутевого раба?..
— Придет и моя очередь, — говорю я скорее себе, чем тете Томе. — Отрава — в кровь, упадут шторы, и последнее, что я увижу перед этим — твой уродливый рот. Обидно. Слушай, пышечка… Может, признаешься наконец, кто подрезал тебе язык? Эвглена?
Она отрицательно качает головой и с материнской нежностью обнимает меня. Это довольно неожиданно, однако я не высвобождаюсь. Уткнувшись подбородком в ее теплый бюст, я произношу:
— Думаешь, я не догадываюсь, что ты знаешь убийцу? Когда он ночью прикрывал дверь в твою конуру, ты видела его лицо. Ты ведь проснулась в тот момент, правда?
Эта провокация — моя последняя попытка хоть как-то ее расшевелить. Тетя Тома выпускает меня из варикозных рук, и тогда я кричу шепотом.
— Чего молчишь? Потеряла дар письменной речи?
Смотрим друг на друга. Ее глаза полны слез. Слезы ползут по вялым щекам. Женщина берет доску, берет маркер — и застывает.
— Да что с тобой? — спрашиваю я. — Кто-нибудь обидел?
Она пишет:
«Я УСТАЛА. ТЕПЕРЬ УЖЕ НАВСЕГДА».
Качественно зашитая рана — это совершенство.
Елена смотрела на творение рук своих и ощущала гордость. Тело пациента украшали сразу два федоровских разреза, которые применяются при удалении почек. Вчерашний сделала мать, а сегодняшний — работа Елены. Ровная линия, ровный шов. Красиво… Впервые мать доверила ей операцию от начала до конца, сама выступив в роли ассистента, и дочь не подвела…
Что означает ее показное доверие? — думала Елена. Хотела наладить отношения или, наоборот, искала повод придраться?
Алика Егорова переложили с каталки на кровать. На его счастье, он пока не знал о том, что лишился второй почки, — как и о том, что обе руки ампутированы до локтей. Узнает, когда проснется.
Затем Алика подключили к «искусственной почке» (через катетер, введенный в подключичную вену). Эту процедуру опять же выполнила Елена, а мать придирчиво наблюдала. Еще один катетер, введенный через бедренную вену в паховую, позволил поставить капельницу. Только после этого голый огрызок был наконец закрыт простыней, а бригада врачей смогла расслабиться. Пациент будет жить… недолго, но все же.
Эвглена Теодоровна окинула палату хозяйским глазом. Саврасов сидел на полу возле двери в подсобку, уцепившись своей жуткой пятерней за дверную ручку; тетя Тома не соизволила выглянуть. Вид пустых кроватей вызывал раздражение, смешанное с тревогой, однако давать волю чувствам было нельзя. Наступил сложный период, это да. Не в первый раз. Вытерпим, и не такое в жизни бывало… Эвглена Теодоровна улыбнулась Елене:
— Хорошо поработала, друг мой. Присядь, отдохни. Я полагаю, просить тебя заняться операционной — просто нечестно.
Она шагнула к подсобке. Увидела тумбочку, увидела шпроты, стаканы…
— Пьяница чертова! — закричала она. — Ведь, кажется, опохмелялась уже! Мало?
— Это я ее уговорил, — сказал Саврасов. — Покойника помянуть — святое дело.
— Ой, только не надо в благородство играть! Все кругом, понимаешь, благородные, одна я у вас — неизвестно кто… Марш вниз, на кухню! — приказала она тете Томе. — Пообедай и возвращайся. Приведешь операционную в порядок. Подожди! Захвати пару контейнеров, поможешь отнести ко мне в кабинет.
Контейнеры лежали на той же каталке, на которой привезли пациента, только внизу, на полке. Их было пять штук. Тщательно закрытые, готовые для передачи клиентам. В одном — почка, в четырех — фрагменты конечностей.
— А ты, — мать обняла Елену за талию, — побудь пока тут, чудо мое. Последи за состоянием молодого человека. Хватит нам материал терять.
Эвглена Теодоровна взяла три контейнера, тетя Тома — два. Женщины удалились. Елена бросила в бак фартук, испачканный кровью, затем подтащила стул к капельнице и села.
— Конвейер заработал, — подал голос Саврасов. — Надо же. Быстро она подсуетилась. Я был уверен, что эта история выбьет ее дня на два, на три.
Почему «ОНА»? — подумала Елена. Почему — «ЕЕ»?.. Прозвучавшая реплика, несмотря на внешнюю безобидность, больно резанула слух. Разве заслуга одной матери в том, что чрезвычайное происшествие почти не отразилось на семейном бизнесе? Мать, если хотите знать, только вела переговоры с клиентами да переназначала время! А теперь как ни в чем не бывало пошла раздавать контейнеры с «игрушками»! Вся больничка, вся черновуха легла на Елену… да всегда так было! Почему этого никто не замечает?
Так мне и надо, зло сказала она себе. Пластилин, кукла на ниточках, никто…
Урод подполз к ней, держа зачем-то в зубах пластиковую доску.
— На, посмотри. Вернее, прочитай.
Елена прочитала.
— Что это?
— Это крик души, — пояснил Саврасов. — В исполнении тети Томы. Тебе не кажется странным, что она «устала навсегда» как раз сегодня?
— Тетка с придурью, — Елена пожала плечами.
— Крик души всегда имеет причину, даже у теток с придурью. Я думаю, она чего-то боится. Или кого-то. Эта ее усталость, Елена, вызвана страхом. А вывод простой: тетя Тома далеко не всё вам рассказала про нынешнюю ночь, если, конечно, хоть что-то рассказала.
— Чего, по-вашему, она НЕ рассказала?
— Мне трудно говорить, ведь я такой же подозреваемый, как… — Саврасов виновато улыбнулся.
— Ладно вам, раз уж начали. Никто вас не съест.
— Подозреваю, девочка, меня именно-таки едят. Надеюсь, не ты…
Елена поморщилась — осознала, насколько сомнительной получилась ее шутка.
— А насчет поведения нянечки — могу лишь предполагать, — продолжал Саврасов. — Возможно, она видела убийцу в лицо. Возможно также, убийца ей что-то сказал. Что-то такое, что запечатало ее уста получше отрезанного языка. А теперь подумаем, кого она может бояться в этом доме? Кто тот единственный человек? Кого здесь вообще можно бояться?
«Сергея Лю», — чуть было не вскрикнула Елена. И вдруг поняла…
Она непроизвольно встала.
— Вы хотите сказать…
— Подожди, не торопись. Есть одна вещь, которую ты явно не знаешь. Дело в том, что мужик, которого наша одноклеточная хозяйка притащила вчера в свой будуар и которого ночью зарезали, был сотрудником правоохранительных органов… Что, с тобой не поделились этой информацией? О чем и речь.
— Вы-то сам откуда знаете?
— Перед тем, как его успокоили, он успел перекинуться со мной парой слов. Нас тогда на минуту вдвоем оставили. Звали его — капитан Тугашев. Ментовскую ксиву, правда, я не видел, но… Думаю, удостоверение хранилось в кармане пиджака или рубашки. Так что Эвглена Теодоровна, когда осмотрела его одежду, не могла не сообразить, как сильно вы влипли…
