Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Наверное, она что-то непроизвольно сказала или издала какой-то звук. Сергей повернул голову — и конец уникальному спектаклю. Обломки палочек исчезли в рукавах халата. В долю секунды повар преобразился: только что был беспощадный воин, и вот перед нами слуга, просто слуга. Он шагнул навстречу и поклонился:
— Да, хозяйка?
— А что сегодня к чаю? — нашлась Елена.
— Венецианское печенье, — учтиво ответил повар.
Из гостиной в коридор вышла мать.
— Ты здесь, моя дорогая? Входи на кухню, чего в дверях болтаться.
— Я лучше к себе. Надо к зачету готовиться.
Елена ушла. Одна гостья сменила другую.
— Сергунчик, — сказала Эвглена Теодоровна. — Душа моя. Как освободишься, займись, пожалуйста, операционной.
— Вечером клиент? — спросил повар.
— Совершенно верно. Я перенесла время. Ленусик с Бориком, вероятно, после чая в театр отбудут, так что сегодня вечером тебе придется мне помочь.
— Да, хозяйка, — поклонился Сергей.
Тень улыбки скользнула по его лицу.
Новенького привозят после обеда. Он появляется мирно и очень буднично. Никаких истерик и сильных сцен; и никаких вам драк в будуаре. Боже упаси. Не сравнить с предыдущим бешеным животным, которого пришлось обездвиживать при помощи китайской вазы. Наоборот, наш гость демонстрирует веселую покорность судьбе — почти как в моем случае…
…Так и вижу, как это было. Достаточно глаза закрыть. Первая наша ночь, первая настоящая близость. Удивительная кровать — под балдахином и с роскошными спинками. Жадно меняем позы, пока не останавливаемся на той, которую Купчиха предпочитает всем прочим. Она — сверху, я — под ней. Она любит быть Хозяйкой. Расположив мое тело поудобнее, она позволяет мне кончить… А потом, когда жертва расслаблена, нажат скрытый рычажок, отпущены стопора, освобождены мощные пружины. Спинки кровати падают, обрушиваются, как кара небесная, вдавливая мое тело в матрац. Спинки — это захваты, как здесь их называют. Один прижимает ноги, второй, который в изголовье, фиксирует голову и верхнюю часть торса, включая плечи и руки. Не вырваться. Кто только ей сделал такую машину, в какой мастерской? Средневековье. Фэнтези, черт бы его побрал… Шприц наготове, наркотическая дрянь входит в мое тело. Ночная операция, которую я не помню. Утреннее пробуждение, которое ужасно хочется забыть…
Сейчас даже шприц не понадобился. Пациент в сознании: прикованный к кровати, он хохочет на всю студию:
— Эй, тетки! Гитару… где моя гитара, тетки? Хотя бы гитару в живых оставьте…
Успокаивается, только когда брезентовый чехол характерной формы кладут ему в ноги.
Чехол…
Неужели в нем то, о чем я думаю?
Неужели вот так запросто я получу средство, из-за которого вся тропаревская босот? и гопот? с почтением звала меня Скрипачом…
— Почему твой новый друг бодрствует? — спрашиваю. — У тебя что, сонное зелье кончилось?
— Ты же видишь, что это за существо, — отвечает Эвглена. — По-моему, он и так под кайфом, ботаник.
— Я о другом. Всяк сюда входящий оставляет не только надежду, но часть своей плоти. Почему сей счастливый человек миновал белую комнату с зайчиками на сводчатом потолке?
— Ой, некогда с ним возиться. Позже займусь, через час-два. Клиент только к вечеру придет, и желательно, чтоб материал был свежим. Саврасов, возьми его пока под свое шефство… хорошо?
Эвглена и правда торопится. Закрывает голого пленника простыней. Рывком усаживает тетю Тому на стул:
— Чтоб тут сидела, как гвоздем прибитая! И хватит жрать водку, скотина! Уволю!
— Подожди, где ты такого нашла? — останавливаю я супругу, прежде чем она исчезает.
— Такого? Играл на улице, подаяние собирал. От нас неподалеку, на углу.
— И пел! — вдруг гордо добавляет парень. — Ей, кстати, понравилось, как я пел, — он приподымается и смотрит на меня.
Мой вид его не только не пугает, но даже не удивляет! Он ненормальный? Или «аномальный», как сейчас выражаются?
— Увела его для домашнего концерта, — поясняет Эвглена прежде чем пойти на выход.
— Мне нужен тру-уп, я выбрал ва-ас!.. — выводит он сильным, глубоким голосом. И заливисто хохочет.
Остаемся одни, если не считать немую санитарку. Некоторое время пленник пытается вытащить руки из браслетов, тихонько ругаясь. Затем окликает меня:
— Эй, сударь, вы очень странные вещи говорили. Хотя, вы красиво говорили, поэтично. Вы, наверное, поэт? Или писатель? И голос у вас красивый, вам бы тоже петь…
— Сам ты красивый. Ты, вообще, кто?
— Д?лби-Дэн, музыкант. А по совместительству — студент Гнесинки.
— Долби-Дэн… Данила, что ли? (Он кивает. ) Сам откуда?
— Из-под Зеленограда. Деревенские мы… Вы сказали, оставь надежду всяк сюда входящий. Мы, значит, в аду?
— Хуже, парень. Мы в художественной студии.
— Я подумал, это мне наказание за грехи, — произносит он на полном серьезе.
— И что за грехи у тебя, музыкант?
— Песни, наверное. Стихи. Когда заигрываешь с инфернальным или споришь с Создателем, будь готов держать ответ. Честно говоря, я всегда ждал, что чем-нибудь таким все и закончится.
Так. Оказывается, он ждал, чокнутый. Теперь понятно, почему этот ботаник не удивлен.
— У тебя в чехле правда гитара?
— «Хохнер», Германия — подтверждает он с гордостью.
— Разреши посмотреть?
— Вы разбираетесь в инструментах?
— Не столько в инструментах, сколько в струнах.
Я раскрываю молнию зубами, стаскиваю чехол. («Аккуратнее, пожалуйста…», — стонет парень.) Осматриваю вещь. Доли секунды мне хватает, чтобы осознать — повезло. Вот оно! Впервые повезло по-настоящему… Внешний вид и звук инструмента меня не интересуют. Только струны. Я боялся, что в его хваленом «Хохнере» окажутся пластиковые струны — вот это был бы облом! Но нет. Хорошая сталь. То, что надо…
Новенький рассматривает спящего Алика Егорова:
— Что с ним?
Алик подключен к аппарату гемодиализа, еще не отошел от операции. Я объясняю:
— Сначала от него отсекли малую часть. Затем — много-много малых частей, как внутри тела, так и снаружи. Ты видишь то, что осталось.
— А какой в этом смысл — отсекать малые части?
— Самый прямой смысл, парень. Бизнес.
— Вы же сказали, здесь художественная студия.
— Изделия из человечины пользуются в некоторых салонах большим спросом.
— Спасибо, что не соврали. Я, правда, ничего не понял, но любопытство удовлетворил… О, как эротично выразился! — он широко улыбается, словно предлагая и мне повеселиться.
Улыбка его вымучена. Губы дрожат. Разыгрывать из себя героя ему все труднее.
— Мне руки когда-нибудь отстегнут?
— Полагаю, к вечеру, — не вру я.
Объяснять ему, что произойдет ДО ТОГО, мне не хочется.
С минуту парень о чем-то размышляет, а потом начинает петь, отстукивая ритм босой ногой по корпусу гитары:
Интересно, я-то сам за какие грехи страдаю? Ни песен, ни стихов за мной вроде не числится…
Елена попыталась перехватить карандаши, не выпуская их из руки, и уронила на пол. Оба.
— Черт!
Карандаши играли роль китайских палочек. Они были совсем новые, не заточенные, с тупыми концами.
— Толстоваты, — сказал Борис Борисович. — Почему бы тебе не попросить у Сергея настоящие?
Она и сама не очень понимала, что за блажь ей взбрела в голову с этими палочками. В принципе, она знала, как надо их правильно держать, китаец не один раз показывал. Но… Подсмотренная на кухне сцена все стояла перед глазами, рождая ощущение чего-то важного и упущенного. А еще Елена вспомнила, как повар, разложив во время обедов-ужинов еду по тарелкам и блюдам — палочками, не ложкой! — затем умело их перехватывал и прятал в рукаве широкого халата. Она даже удивилась однажды: зачем он так делает? Тот любезно объяснил: по привычке, мол. Китайские повара никогда не расстаются с палочками, держат их наготове. А еще Елена не раз видела, как Сергей, когда был в хорошем настроении, виртуозно вертел свои палочки в руках… В общем, захотелось вдруг и самой изобразить что-то подобное, повторить хоть один из этих трюков. Ну, чистая блажь… или все-таки — нет?
