Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод) - Рэнд Айн (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
— Ты вполне мог бы и извиниться, только я извинений от тебя уже и не жду. — Голос принадлежал его матери; Риарден повернулся: она смотрела на него раненным и беззащитным взором, свидетельствующем об оскорбленном терпении бесправного существа.
— К нам на обед приезжала миссис Бичэм, — сказала она с укоризной.
— Кто?
— Миссис Бичэм. Моя подруга, миссис Бичэм.
— И что же?
— Я рассказывала тебе о ней, рассказывала много раз, только ты не запоминаешь ничего из того, что я тебе говорю. Миссис Бичэм так хотела повидаться с тобой, но ей пришлось уехать сразу после обеда, она не могла ждать. Миссис Бичэм — очень занятая особа. Она хотела столько рассказать тебе о той великолепной работе, которой мы заняты в нашей приходской школе, и о занятиях по слесарному делу, и о том, какие изумительные дверные ручки самостоятельно делают трущобные мальчишки.
Ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы заставить себя ответить ровным тоном:
— Прости, если я разочаровал тебя, мама.
— Тебя это нисколько не расстраивает. Если бы ты захотел, то мог бы вовремя оказаться дома. Но разве ты когда-нибудь старался для кого-нибудь, кроме самого себя? Тебя не интересуем ни мы сами, ни все, что мы делаем. Ты полагаешь, что раз оплачиваешь наши счета, то этого уже довольно, не правда ли? Деньги! Это все, что тебя интересует. И ты даешь нам от себя только деньги. А время свое ты когда-нибудь уделял нам?
«Если слова эти свидетельствуют о том, что ей не хватает общения со мной, это говорит о привязанности ко мне, — подумал он, — а если так, то я не вправе позволять себе противиться тяжелому и смутному чувству, заставлявшему меня молчать, чтобы голосом не выдать то, что обычно называют досадой».
— Тебе все равно, — в голосе ее презрение смешивалось с просьбой. — Лилиан хотела обсудить с тобой очень важную проблему, но я сказала ей, что бесполезно рассчитывать на разговор с тобой.
— Ах, мама, это не важно! — сказала Лилиан. — Во всяком случае, для Генри.
Риарден повернулся к жене. Он все еще стоял посреди комнаты, так и не сняв пальто, словно запутавшись в мире нереальном, никак не желавшем становиться реальностью.
— Это совсем не важно, — повторила Лилиан бодрым тоном; он не понимал, чего больше в ее голосе — извинения или хвастовства. — Речь идет не о бизнесе. Мое дело не представляет собой никакого коммерческого интереса.
— Что ты имеешь в виду?
— Прием, который я намереваюсь устроить.
— Прием?
— Не пугайся, он состоится не завтра вечером. Понимаю, ты очень занят, но я хочу созвать гостей через три месяца по очень важному и совершенно особенному поводу, поэтому обещай мне, что в назначенный вечер окажешься дома, а не где-нибудь в Миннесоте, Колорадо или Калифорнии!
Жена смотрела на него как-то по-особенному; она говорила одновременно и слишком непринужденно, и излишне целеустремленно, невинность ее улыбки явно сочеталась с припрятанным в рукаве козырем.
— Ровно через три месяца? — переспросил он. — Но ты же знаешь, что какое-нибудь срочное дело всегда может увести меня из города.
— Ну, конечно, знаю! Но разве я не могу заранее договориться с тобой о встрече — как железнодорожный чин, хозяин автозавода или старьевщик… то есть, сборщик металлолома? Они утверждают, что ты никогда не пропускаешь деловые встречи. Конечно, я могу предложить тебе выбрать самую удобную для тебя дату. — Она посмотрела на него снизу вверх исподлобья с ноткой кокетства и спросила, пожалуй, слишком непринужденно и чересчур осторожно: — Я имею в виду десятое декабря, но, быть может, ты предпочтешь девятое или одиннадцатое?
— Мне все равно.
Она аккуратно напомнила:
— Десятое декабря — годовщина нашей свадьбы, Генри.
Все теперь вглядывались в его лицо; но если они рассчитывали заметить на нем признаки вины, то увидели лишь слабую недоуменную улыбку. Лилиан не могла таким образом расставить ему ловушку, подумал он, поскольку из нее так легко ускользнуть, отказавшись признавать какую-либо вину в своей забывчивости и не согласившись на вечеринку; она понимала, что единственным ее оружием является его чувство к ней. Она хотела, решил он, косвенным образом и, не роняя гордости, испытать его чувства и признаться в собственных.
Прием, вечеринку, он не считал праздником, но Лилиан относилась к таким событиям иначе. С его точки зрения, подобное мероприятие ничего не значило; в ее глазах оно было высшим даром, который она могла принести и ему, и их браку. Следовало уважать желания жены, пусть даже образ ее мыслей и не отвечает его нормам, пусть даже если он и не уверен, нужны ли ему от нее теперь какие-либо знаки внимания. Пусть получит, что хочет, — ведь она отдалась на милость его. И Риарден улыбнулся, широко и открыто, признавая ее победу.
— Хорошо, Лилиан, — проговорил он негромко, — обещаю быть дома вечером десятого декабря.
— Спасибо тебе, дорогой. — В замкнутой улыбке ее таилось нечто загадочное, и Риарден удивился тому, что на мгновение ему показалось, будто ответ его разочаровал всех присутствующих.
«Если она доверяет мне, — думал он, — значит, ее чувство ко мне еще не умерло, и, следовательно, я не вправе обмануть эту веру». Он должен был произнести эти слова, ибо они, как линза, позволяли сфокусировать мысли, а других слов на сегодня у него просто не было.
— Прости меня за сегодняшнее опоздание, Лилиан, просто сегодня у нас на заводе была первая плавка риарден-металла.
После общей паузы Филипп произнес:
— Вот здорово.
Все прочие промолчали.
Риарден опустил руку в карман. И когда он вновь прикоснулся к браслету, все то же ощущение мгновенно вытеснило из его головы все на свете; он вновь почувствовал то самое, что и там, перед струей расплавленного металла.
— Я принес тебе подарок.
Роняя металлическую цепочку на колени Лилиан, он не знал, что держится нарочито прямо, и что движение его руки повторяет жест крестоносца, вернувшегося с трофеями к любимой.
Лилиан Риарден подобрала вещицу, растянула ее между двумя пальцами и поднесла к свету. Тяжелые, грубой работы звенья отливали странным иссиня-зеленым блеском.
— Что это? — спросила она.
— Первая вещь, сделанная из риарден-металла первой плавки.
— Ты хочешь сказать, — проговорила она, — что цена ей такая же, как и куску железнодорожного рельса?
Риарден недоуменно посмотрел на нее.
Лилиан позвенела браслетом, блеснувшим на свету:.
— А знаешь, Генри, чудесная мысль! Чудесная и оригинальная! Я стану сенсацией в Нью-Йорке, когда начну носить украшения, сделанные из того же материала, что балки мостов, моторы автомобилей, кухонные печи, пишущие машинки, и — как это ты сам говорил вчера, дорогой — суповые кастрюльки?
— Боже, Генри, да ты просто зазнайка! — проговорил Филипп.
Лилиан рассмеялась:
— Он сентиментален. Как и всякий мужчина. Но, дорогой, я ценю твой подарок. Не сам дар, но намерение.
— Если ты спросишь меня, намерение было самое эгоистичное, — сказала мать Риардена. — Другой мужчина, собравшись сделать жене подарок, принес бы браслет с бриллиантами, который доставил бы удовольствие и ей, а не только ему самому. Однако Генри считает, что раз уж он сделал новую разновидность жести, все вокруг должны ценить ее выше алмазов, просто потому что это он сделал ее. Таким он был с пяти лет — более самонадеянного ребенка я не видала и, конечно, могла только предполагать, что из него вырастет самый эгоистичный мужчина на свете.
— Нет, это очень мило, — проговорила Лилиан. — Просто очаровательно.
Она уронила браслет на стол, встала, опустила ладони на плечи Риардена, и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку:
— Спасибо, дорогой.
Он не шевельнулся, не стал наклонять голову навстречу ласке. Чуть помедлив, он снял пальто и сел возле огня, в сторонке от остальных. Риарден не ощущал ничего, кроме колоссальной усталости.
Он не прислушивался к их разговору, угадав, что там, вдалеке, Лилиан спорит с его матерью, защищая мужа.
