Царица амазонок - Фортье Энн (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Безусловно, золотым веком воительниц был средний период, примерно совпадающий по времени с Троянской войной, которую большинство ученых датируют 1300–1100 годами до нашей эры. Именно в этот период амазонки сражались с Ахиллесом у высоких стен Трои, а Геракл пытался добыть пояс царицы амазонок (что в конечном итоге стало одним из его двенадцати подвигов). Тогда же амазонки предположительно совершили набег на Афины и наконец-то завоевали для себя место на фризе Парфенона, известном теперь как мраморы Элгина.
А до этого было время так называемой амазонской весны, когда племя дало множество молодых побегов, наиболее значимые из которых произросли из легендарного озера Тритонис в Северной Африке. Некоторые утверждают, что именно это место было родиной первых амазонок, которым удалось собрать большую армию для вторжения в соседние страны.
Однако, в отличие от поздних амазонок Черноморского побережья, эти ранние побеги не могли похвастаться какими-то исторически значимыми достижениями, и я нередко наблюдала, как поклонники амазонок закатывают глаза, слыша мифы о Тритонисе. Хотя в глазах скептиков они выглядели фанатами зубной феи, насмехающимися над пасхальным кроликом.
И все это еще сильнее запутывалось из-за того, что климат Северной Африки со времен бронзового века подвергся огромным изменениям, а озеро Тритонис – если оно вообще когда-либо существовало – давным-давно бесследно исчезло. Я знавала немало археологов, которые отчаянно стремились раскопать весь этот регион… но не знали, с чего начать. Пустыня Сахара – это гигантское покрывало, прячущее под собой все мечты о неоткрытых цивилизациях, и шансы отправиться туда с лопатой и корзиной и найти что-то, помимо постельных клопов, почти равны нулю.
Поэтому то, что мы направлялись именно в Тунис, где, согласно некоторым исследованиям, прежде находилось озеро Тритонис, приводило меня в неописуемый восторг. Неужели Фонд Сколски действительно обнаружил какие-то свидетельства существования там матриархального общества женщин-воительниц? Последствия такого открытия были бы ошеломляющими.
– Джерба – это тот остров, где жили знаменитые гомеровские лотофаги, – сказал мистер Людвиг, прерывая поток моих мыслей. – Жуткие существа вроде зомби, подсевшие на местные растения. – Он опустил козырек, защищавший глаза от света, но тем самым лишь частично скрыл их самодовольное выражение. – Идеальное место для любого ученого.
Его замечание было так откровенно предназначено для того, чтобы спровоцировать меня, что я тут же расхохоталась:
– Вынуждена положиться на ваше знание предмета. Но вы ведь меня пригласили не ради местной флоры? – Я всмотрелась в его лицо, испытывая искушение заглянуть под козырек, чтобы убедиться в том, что он меня слушает. – Речь ведь об амазонках, я права?
Мистер Людвиг поудобнее пристроил надувной подголовник и тем самым добавил еще несколько складок к своему и без того обширному подбородку.
– Не спрашивайте меня. Я никогда не имел никакого отношения к раскопкам. Я даже не совсем понимаю, почему я нахожусь в Европе, хотя Амазонка находится в Южной Америке. Но… – Он пожал плечами и сложил руки на животе. – Но когда мистер Сколски велит мне что-то сделать, я это делаю. Я не позволяю себе отвлекаться на посторонние мысли.
Пожалуй, было к лучшему, что после этой короткой речи мистер Людвиг задремал, потому что мы уже начинали понемногу раздражать друг друга. Несмотря на явную щедрость мистера Людвига – или, по крайней мере, на его готовность тратить деньги мистера Сколски, – в нем было нечто настолько мелочно-самодовольное, что это выглядело ужасно оскорбительным.
К тому же мне отчаянно хотелось достать бабушкину тетрадку. С того самого момента, как я отыскала ее на чердаке, мне не терпелось проверить, какие именно детали надписи на неведомой стене совпадают со словами в этой тетради. Но мне попросту некогда было взять увеличительное стекло и приняться за дело.
И хотя глупо, наверное, было прятать тетрадку от мистера Людвига, я по-прежнему сидела в своем кресле, перелистывая журналы и прислушиваясь к его посапыванию и шуму двигателей. Я чувствовала, что он не тот человек, которому можно доверять. И дело было даже не в том, что он обманом заманил меня на этот самолет; я не могла понять, почудилось мне или он в самом деле посмотрел на мой браслет с чувством, далеким от праздного любопытства?
Браслет был выполнен в виде змеи со странной, похожей на собачью головой; бронзовая лента была выкована так, чтобы дважды обвиться вокруг женского запястья, и, честно говоря, я не могла винить моего спутника в том, что он был заинтригован. Однако обстоятельства того, как именно мне досталось это украшение, были таковы, что я чувствовала бы себя весьма неуютно, начни он задавать вопросы, пусть даже самые невинные.
Бабушка носила этот браслет постоянно, как другие носят обручальные кольца, и мои родители были уверены, что она унесла его с собой в могилу. Мне так и не хватило духа сказать им, что однажды, примерно через год после моего переезда в Оксфорд, я получила небольшой пухлый конверт, бесцеремонно засунутый в общую груду моей почты в фойе колледжа. В конверте не было никакой записки, только вот этот бабушкин браслет с головой шакала, о котором она сказала однажды: «Лишь настоящие амазонки вправе его носить».
Неожиданное получение этого сокровища от неизвестного отправителя из Берлина породило во мне страх и недоверие. Значило ли это, что бабуля умерла? Или браслет был чем-то вроде повестки? Если так, то наверняка должны были последовать объяснения.
Но они так и не последовали. Я засунула конверт в ящик с бельем, никому не сказав о нем ни слова. Раз или два я думала показать его Ребекке в надежде, что она сумеет провести какой-то научный анализ… но это означало вновь поднять весьма щекотливую для меня тему. И хотя в детстве у нас не было секретов друг от друга, правдой об исчезновении бабули я не могла поделиться даже с Ребеккой.
Мы приземлились на Джербе поздним вечером. Как только мы начали спускаться по узкому трапу, нас охватило теплым душистым ветерком, от которого у меня едва не закружилась голова. Прошло уже много лет с тех пор, как я чувствовала дуновение теплого южного ветра, и до сего момента мне и в голову не приходило, как мне не хватало этих ощущений.
Ребекка всегда винила Оксфорд в том, что он превратил меня в домоседку, и я была с ней полностью согласна. По правде говоря, пределом моих мечтаний была именно такая жизнь: регулярные пробежки трусцой, чтение старых свитков в Иордании, изучение спорных фолиантов в старой библиотеке Рима… но я не могла себе этого позволить. Сочинять убедительные статьи ради приличных гонораров я просто-напросто не могла. А потому я оставалась на том же месте, никуда особенно не двигаясь. Все радости моей жизни сводились к прогулкам на велосипеде и открыткам на холодильнике.
– Ну что, как вы себя чувствуете? – спросил мистер Людвиг, когда мы с ним очутились в спящем аэропорту. – Не переживайте, совсем скоро вы от меня избавитесь.
После недолгой поездки в такси мы остановились перед каким-то белым зданием, которое выглядело куда менее величественным, чем большинство отелей для туристов, мимо которых мы проезжали. Однако скромная входная дверь отеля «Дар-эль-Бхар» вела в обольстительное царство элегантности и безмятежности, и хотя на его побеленном фасаде не красовались готические горгульи, как в Оксфорде, я мгновенно почувствовала себя как дома.
Из холла отеля можно было пройти во внутренний двор с высокими деревьями, растущими посреди больших клумб, и с подмигивающими фонарями, встроенными в кафельный пол. Здесь, как нигде, воздух был напоен ароматом специй, и откуда-то из темноты этого чарующего сада доносились звуки воды, бьющей в фонтане.
Не знаю, как долго я стояла там, любуясь на огромное растение в кадке, с крупными желтыми фруктами и гадая, не лимонное ли это дерево, но наконец мистер Людвиг протянул мне ключ от номера и сказал:
