Отцы наши - Уэйт Ребекка (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT, .FB2) 📗

— Нет, я… — Удивительно, подумал Малькольм, как я стараюсь, чтобы Томми не стеснялся, и как я сам стесняюсь. — Я никуда не хочу идти. Я просто хотел сказать, что тут может быть скучно, если ты к этому не привык. Не привык к такой тихой жизни.

— Наверное, я как раз и хочу тихой жизни.

— Что ж, — ответил Малькольм. — Тогда ты приехал, куда нужно. — И даже это замечание, как будто совершенно невинное, вплотную приближалось к чему-то опасному, затрагивало те мотивы, по которым Томми оказался здесь и которые по-прежнему оставались загадкой для Малькольма. Самый простой разговор с племянником утыкан ловушками.

— Надо полагать, — сказал Томми, вставая. — Ладно. Спокойной ночи.

«Может быть, Томми просто хотел устроить себе каникулы? — предположил Малькольм, когда племянник вышел из комнаты. — Может, он просто приехал отдохнуть на пару дней и больше ничего?»

Лежа в постели, Малькольм думал о своих друзьях, собравшихся в баре, и о том, обсуждают ли они его с Томми. Разумеется, обсуждают. Или, может, они не говорят о нем самом — из дружеских чувств они бы постарались этого не делать по мере возможности, — но он знал, что, скорее всего, они опять вернулись к старой нерешенной проблеме Джона. Все ломали над ней голову тогда, и теперь снова ломают. С этим ничего не поделаешь.

Малькольм вспомнил, как часто Хизер повторяла один и тот же вопрос: «Почему он это сделал?» Она горько винила себя в том, что не заметила никаких тревожных сигналов, как будто бы она несла ответственность за Джона, хотя они даже не были родственниками. Ведь не она выросла с ним в одном доме.

Другие тоже задавали Малькольму этот вопрос, в тот или иной период, как будто он обладал каким-то тайным знанием, как будто он был в этом как-то замешан. Нет, никто его не обвинял, он знал это, никто его не винил. Но за ним наблюдали, и он это чувствовал. Они тихо кружили вокруг него, дожидаясь момента, когда он решит поделиться своим знанием. Почему Джон это сделал? Все любили Джона. Малькольм обязан был им сказать, почему он это сделал. Он сошел с ума?

«Он их любил, — говорила Хизер. — Мы все это видели. Он обожал и Катрину, и детей».

«Дело в том, — сказал Дейви Малькольму на похоронах Джона (его хоронили отдельно от остальных; пришло много народу из уважения к Малькольму, хотя лично он бы предпочел, чтобы никто не пришел), — что это не был какой-то чужак. Это Джон. Он здесь родился. Он был одним из нас».

Малькольм прекрасно понял, что это была просто неуклюжая попытка проявить заботу. Дейви хотел разделить Джона на всех, чтобы немного облегчить бремя Малькольма.

Что творилось в голове у Джона? — все бы хотели это узнать. Многие ухватились за то, что у него были финансовые трудности, как будто это все объясняло. Он наделал долгов в десять тысяч фунтов по кредитной карте: покупал красивые костюмы, новую машину, останавливался в дорогих гостиницах, когда ездил на большую землю, и, хуже того, он просрочил платежи по ипотеке. Потом он потерял работу: фирма сократила несколько человек, не только Джона. Он скрывал это все, но когда его не стало, сразу же выяснилось, что дела его в страшном беспорядке.

«Слишком сильный стресс, — говорили люди. — Вот он и дошел до ручки». Но долги Джона, хотя они и ужасали Малькольма, все-таки не были катастрофой. За несколько лет он бы с ними разделался, если бы нашел новую работу, продал машину, жил по средствам.

Тем не менее Малькольм чувствовал, что некоторые люди узнали о долгах Джона с определенным облегчением, как будто ими все объяснялось. «Он, наверное, запаниковал, — оправдывали они. — Наверное, считал, что защищает семью. Временное помешательство». Они перестали обсуждать случившееся при Малькольме, и он был им благодарен. Но он не думал, что они совсем перестали об этом говорить, хотя возможно, на какое-то время они просто исчерпали предположения.

У него не было для них никаких ответов, таких, которые бы имели смысл. Среди них пряталось чудовище, а никто не замечал. Конечно, их это оскорбляло. Малькольм снова ощутил металлический привкус во рту, как когда ему позвонили в тот ужасный вечер, а потом горечь желчи.

«Не может быть, — повторяла Хизер в машине. — Я не верю».

Она говорила то же самое и на следующий день, и через неделю, и через месяц, хотя и поняла уже, что слова эти ничего не меняют. Малькольм согласно кивал головой, но самым большим, настоящим потрясением для него было то, что сам он поверил в случившееся без малейшего затруднения.

8

Когда на следующий день Малькольм предложил: «А не дойти ли нам до Крэгмура?», Том подумал о Никки. В некоторые дни он отчетливо помнил брата, в другие — гораздо более расплывчато. И Том не знал, когда тосковал о нем больше. Тосковать о ком-то, кто так давно умер, — странная штука. Столько пустоты смешано с болью. Единственное оставшееся воспоминание о Бет — то, каким теплым было ее маленькое тельце, когда он поднимал ее, и то, как она кривила рот, когда улыбалась, так что Никки говорил любя, что она похожа на лягушку. Том не имел ни малейшего представления, каким человеком она могла бы стать.

— Ага, — ответил он Малькольму. — До Крэгмура. — Сразу представились тюлени и черные скалы.

Они вышли около обеда и молча шли рядом. Крэгмур находился в отдаленной северной части острова, где не было домов, только поля, овцы и неровные каменистые холмы. Они шли по дороге чуть больше часа, а потом еще по тропе между полями и наконец добрались до утесов. Когда они проходили мимо старой заброшенной часовни, Малькольм сказал, указывая на нее:

— Четырнадцатый век, так ведь? Ее построили монахи из Айоны.

Это была приземистая часовня без крыши, у нее сохранились только три полуразвалившиеся стены из серого камня, которые были покрыты мхом и лишайником. Том вспомнил, как они с Никки тусовались у этих стен, ели сэндвичи, когда ходили на побережье. Они любили бывать тут, как будто это было их место.

— Считается, что здесь когда-то скрывался глава клана Маклаудов, да ведь? — спросил он у Малькольма, эта информация неожиданно всплыла в его голове. — От Макдональдов. Потом заявил, что его Бог спас. — А скорее, собственная трусость.

— Я слышал об этом, — ответил Малькольм, — но кто знает?

— Про остров есть столько историй, — сказал Том. — Кланы, битвы, пропавшие корабли. Вы до сих пор их рассказываете по вечерам в баре? — Он услышал резкость в собственном голосе и почувствовал, что Малькольм на него смотрит, но не обернулся.

— Иногда, — ответил Малькольм. — Думаю, люди любят истории.

— Люди любят истории про самих себя. Особенно здешние люди.

— Ну, наверное, это правда, — согласился Малькольм до бешенства взвешенным тоном.

«Да, дядю нелегко вывести из себя», — заключил Том, сам не зная, отчего так разозлился.

Они дошли до берега и спустились с утесов на обширный пустой пляж. Песок был ровным и влаж-ным и слегка поблескивал в рассеянном предвечернем свете. Темные скалы вдавались в Атлантику; в дымке еле можно было различить горбатые контуры других островов — Малла на севере и Джуры на востоке. На западе, в тысячах миль за пустынным морем, была Канада. На скалах неподалеку от берега расположились колонии бакланов, а на плоских камнях побольше в хорошую погоду грелись тюлени. Но сегодня, насколько мог видеть Том, их не было.

— Давненько я сюда не приходил, — сказал Малькольм. — В прошлый раз тоже никаких тюленей не видел. Может, они перебрались куда-то.

Том посмотрел на пустые скалы и подумал, что для них с Никки дело было не в тюленях. Когда дома они могли сообщить, что видели их, это было своего рода триумфом, и мама считала, что они очень умные, раз заметили тюленей. Но если им приходилось отвечать: «Нет, сегодня мы их не видели», они всегда старались изобразить разочарование — может быть, и для самих себя, — но на самом деле это не было для них трагедией.

Нет, дело было в самих скалах. Теперь Том внимательно разглядывал эти черные камни, торчавшие из утесов и вгрызавшиеся в море. Они были скользкими и коварными, слоистыми и с зазубренными краями. Они с Никки обожали карабкаться по ним на вершины утесов и соревноваться на скорость по двум параллельным грядам, уходившим в море. Томми знал, что у него есть преимущество, хотя он и был младше. Оба они доверяли камням и ходили по ним быстро и уверенно, хватаясь за них руками только в особо трудных и скользких местах. Оба они были по-детски бесстрашными и всегда инстинктивно знали, куда можно поставить ногу, а куда лучше не надо, даже когда передвигались быстро. Но Томми был шустрее, утесы казались его природной стихией, так что он чувствовал себя увереннее на щербатых камнях, чем на ровной сухой земле. Иногда ему приходилось останавливаться и дожидаться Никки.