Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс (книги хорошего качества TXT) 📗
Во время посещения Третьяковки Наиной Ельциной Упорный стоял на Главной лестнице и строго разговаривал с неработающей радиостанцией «моторола»:
– Центральная! Алле! Алле? Фу-фу… Ответьте Эдуарду Константиновичу! Как слышите меня? Прием? Фу-Фу… Аллё?
ЧП зачем-то носил на поясе кобуру от пистолета Макарова, причем нарочно сдвигал ее на пузо – чтобы все видели, какая у него красивая кобура и какой он опасный тип. Вид при этом ЧП имел и впрямь чрезвычайно мужественный. Да, я забыл сказать, что пистолета внутри кобуры не было. То есть, какое-то время ЧП таскал там полудохлый «ижак», но потом власти ужесточили порядок ношения служебного оружия, и пришлось ему отказаться от этой сладкой ноши. Но не от кобуры. Вот скажите, человек с пустой кобурой – это как? Нормально?
Или, скажем, еще штришок. Начальник нашей смены Шнырев Сергей Львович бороды не брил. Так и ходил все время с бородой. Как-то раз ЧП присмотрелся к нему повнимательнее и вдруг удивленно спросил:
– Сереж, ты чего же это… Бороду отпустил, что ли?!
Сергей Львович вообще не отличавшийся излишне оптимистическим отношением к окружающей действительности сначала долго смотрел на ЧП, потом встал и молча вышел из дежурки.
Крушение Упорного было внезапным. Он потонул как пароход «Титаник», в одночасье.
Потолки в Третьяковке на втором этаже преимущественно стеклянные, причем двухслойные. Нижний слой – матовый, верхний – прозрачный. Промеж слоями высота примерно метра полтора. Там располагаются некоторые фрагменты системы жизнеобеспечения и мощные лампы-фонари, благодаря которым пространство между потолками собственно и получило свое оригинальное название – «подфонарное».
Все это «ж-ж-ж», разумеется, неспроста. В светлое время суток Галерея по проектному замыслу еще П. М. Третьякова должна освещаться естественным образом, а вечером электрическими лампочками. В реальности же и днем в «подфонарном» частенько горит свет. Пыль, гарь, и прочее говно, оседающее на стеклах, делают свое черное в прямом смысле этого слова дело. Да и Москва все-таки далеко не прекрасный город Сан-Франциско с его тремястами солнечными днями в году.
Подфонарный чердак необъяснимым и мистическим образом влек к себе «Зама по службе и без.». ЧП любил взять с собой для компании Ивана Ивановича и, вооружившись до зубов спецсредствами (дубинкой, наручниками и газовым балончиком), пойти проверять «подфонарное пространство». Чего там проверять? На это вопрос ответ знал только Упорный, это была его маленькая тайна.
Как-то отправился Упорный туда один, без присмотра. И сразу случилось непоправимое. Был будний день, то ли вторник, то ли четверг. И еще было лето. Редкие посетители, с тревогой наблюдая у себя над головами неясный, стремительно передвигающийся силуэт, обратились к смотрительнице. Это у вас, говорят, зачем тут бегает?
Очнувшаяся от грез бабушка, так же до крайности впечатленная странной картиной, донесла о приведении по эстафете. Ну и пошло-поехало… Когда взрывная волна дошла до диспетчерской, оттуда сразу же позвонили нам. Между конкурирующими, находящимися в состоянии непрерывной пикировки службами, случился экспрессивный диалог:
– Ребята, опять ваши мудаки у нас по потолку шастают? Почему не предупредили?
– Ребята! Наши мудаки все на месте! Вы чё там, совсем оборзели? Сигнализация сработала?
– Нет… Но кто-то есть в «подфонарном» – нам звонили из залов!
– Может, Петров?
– Петров сдал ключи двадцать минут назад! Вот они, в ящике… Опа! Сигнал пошел…
– Блять! Срочно звоните ментам!
Кто ж знал, что ЧП попрется в подфонарное без предупреждения и захода в дежурку. Мы думали он вообще теперь в «Арктике»…
Упорный больше всего на свете обожал нагрянуть неожиданно, взять всех тепленькими, врасплох. Идея застать нарушителя дисциплины на месте преступления владела им всецело и без остатка. За эту свою манию он и получил прозвище «ЧП» – Черный Плащ, или «Ужас, летящий на крыльях ночи». Так звали главного героя популярного в то время мультика, частного детектива Супер Селезня.
Однажды он и вовсе додумался в новогоднюю ночь заявиться с инспекцией на «восьмерку»! Захотелось ему лично удостовериться в том, что охраннички в Новый год не сидят дубинами, а празднуют потихоньку. Причем для достижения наибольшего эффекта внезапности Упорный не стал звонить в звонок у запертых ворот, а коварно полез через трехметровый забор. Охотник за черепами, Верная рука – друг команчей.
«Эх!» – наверное, думал, проворно карабкаясь, Эдуард Константинович. – «Как славно я их сейчас накрою. Какой я ловкий! Докладную напишу…».
И был тут же жестоко покусан за жопу – обретавшийся на «восьмерке» огромный беспородный пес Гитлер спросонья не признал начальника. На этом неприятности, приключившиеся с Эдуардом Константиновичем, не закончились. Выбежавший на шум битвы поддатый сотрудничек Кашпурный, увидев, что Гитлер сражается с таинственным незнакомцем, не долго рассуждая трахнул оного по маклаку резиновой дубиной. Хорошо еще, что маклак оказался у Упорного крепкий и ко всему привычный, не то вообще глупость бы получилась.
Когда на место происшествия подтянулись прочие сотрудники, их взорам предстала трогательная новогодняя зарисовка: бессознательный ЧП, понуро привалившийся к забору, разъяренный Гитлер, грызущий его неподвижное тело, и бедняга Кашпурный, в отчаянье схвативший себя за уши. Не хватало только Санты Клауса и оленей, а так – хоть сейчас на открытку.
Все потрясенно молчали, и только шокированный Кашпурный все повторял, будто в бреду:
– Ребята, вызовите «Скорую»! Мы с Гитлером, кажется, Упорного заглушили…
Никого вызывать не стали. Гитлера кое-как оттащили, расстроенного Кашпурного увели, а ЧП бережно перенесли в помещение и положили на скамью. Его привели в чувства, обработали производственные травмы зеленкой, на огромную лиловую шишку приложили глыбу льда.
От госпитализации Эдуард Константинович отказался наотрез. Пустяки, сказал он, кость не задета. Его отчистили от налипшей грязи, выдали черную форменную куртку взамен разодранного плаща и поднесли полстакана горькой (в медицинских целях дезинфекции внутренних полостей организма). Контуженный руководитель машинально выпил. Затем, предварительно поблагодарив всех за службу, пошатываясь, отбыл восвояси. «Штормит! Балов семь» – пошутил он на прощание.
Воздавая должное Упорному, отметим, что ему все же хватило ума не педалировать столь неоднозначный инцидент.
Реконструкция событий в «деле о «подфонароном» была такова.
Неугомонный шайтан Упорный бесшумной тенью прокрался в Третьяковку через Административный корпус и прямиком отправился инспектировать «подфонарное» на предмет выявления недостатков. Тогда еще в Административном нашего курантовского поста не стояло, поэтому и сообщить о появлении ЧП было некому. Далее. У лестницы на техэтаж герой-одиночка встретил сигнальщика Петрова, который проверял там какие-то свои системы.
Сигнальщик Петров, увидев «Зам. по службе и без.», не стал ставить «подфонарное» на звонок и спокойно пошел себе обедать. У него и в мыслях не оказалось, что ЧП не отзвонится в диспетчерскую и не предупредит о своих намерениях. Ну а ЧП… У него по обыкновению мыслей не оказалось вовсе. О чем он там думал – про это науке неизвестно. Через определенное время сигнализация сама собой включилась.
Согласно инструкции в случае проникновения неизвестного (неизвестных) в служебные помещения Галереи сразу же вызывается омоновская Группа немедленного реагирования (ГНР). Она же проводит все мероприятия по выявлению и задержанию. Служба безопасности, несмотря на свое звонкое название, при этом выполняет сугубо вспомогательные функции, то есть действует исключительно на подхвате и побегушках.
Впрочем, нам самим (за редким исключением) не хотелось, имея под рукой одни лишь резиновые палки, соваться к хрен знает кому. А вдруг у них там пулемет? Да хоть бы и двуствольный тульский дрын с жаренными гвоздями в патронах – пузцо оно ведь, ребят, совсем не дядино. Да уж, представляю себе… Одухотворенный, белокурый юнец Геннадий Горбунов с воинственным кличем и дубинкой наперевес бросается в тесном подфонарном чердачке на матерого рецидивиста! Даже принимая во внимание то, что Геннадий научен нескольким приемчикам самбо, шансов на победу у него не так уж и много, согласитесь.
