Туарег - Васкес-Фигероа Альберто (версия книг .txt) 📗
Он направлялся на запад по прямой линии, удаляясь от Адораса и от всех известных земель, удаляясь и от Эль-Акаба, который оставался на севере, по его правую руку, и, как он решил, должен был стать следующим пунктом назначения.
Гасель был туарегом, жителем пустыни, для которого время, часы, дни и даже месяцы не имели значения. Он знал, что Эль-Акаб находился там не одну сотню лет и останется до тех пор, пока его память и даже память его внуков не сотрет его с лица пустыни. У него будет время вернуться обратно, когда солдатам, которым вечно не хватает терпения, надоест его искать.
«Сейчас они рвут и мечут, – рассудил он. – Но через месяц и не вспомнят о моем существовании».
Ближе к полудню он остановился, заставив верблюда опуститься на колени в небольшой ложбине, которую затем обнес камнями, воткнул в землю меч и винтовку, растянул одеяло, которое служило ему навесом, давая столь необходимую в такой час тень, и свернулся под ним калачиком. Через минуту он уже спал, и никто не смог бы его обнаружить с расстояния больше двухсот метров.
Его разбудило солнце, косыми лучами светившее ему в лицо и уже почти лежавшее на горизонте. Он посмотрел в щель между камнями и увидел легкий столб пыли, поднимавшийся к небу позади машины, которая очень медленно двигалась по краю равнины, словно боясь лишиться защиты барханов и оказаться внутри неприветливой бесконечности эрга.
Старший сержант Малик остановил машину, выключил зажигание и неспешно обвел взглядом бескрайнюю равнину: казалось, когда-то здесь развлекалась гигантская рука, разбрасывая острые черные камни, которые при малейшей оплошности угрожали изодрать в клочья покрышки или пробить картер.
– Даю голову на отсечение, что этот сукин сын там, внутри, – сказал он, выверенным движением зажигая сигарету. Затем, не глядя, протянул руку, и негр Али вложил в нее радионаушники. – Капрал! – крикнул он. – Ты меня слышишь?
Голос откликнулся откуда-то издалека:
– Я вас слышу, мой сержант. Вы что-нибудь обнаружили?
– Ничего. А ты?
– Ни следа.
– Тебе удалось связаться с Альмалариком?
– Несколько минут назад, мой сержант. Он тоже ничего не видел. Я послал его за Мубарраком. Если повезет, он сумеет добраться до его лагеря еще до темноты. Он свяжется со мной в семь.
– Понял, – ответил сержант. – Перезвони мне, как только с ним переговоришь. Конец связи.
Он вернул наушники, влез на сиденье, взял бинокль и снова оглядел каменистую равнину. Потом с угрюмым видом опустился, вышел из машины и помочился, встав спиной к своим подчиненным, которые последовали его примеру.
– Я бы тоже забрался в эту преисподнюю, – проговорил он вслух. – Здесь он может двигаться быстрее даже ночью, а мы растрясем по дороге все до последней гайки. – Он застегнул ширинку, взял сигарету, которую оставил на капоте джипа, и сделал длинную затяжку. – Если бы мы, по крайней мере, знали, куда он направляется…
– Наверно, возвращается домой, – подал голос Али. – Правда, это в противоположной стороне, на юго-востоке.
– Дом! – с иронией воскликнул сержант. – Когда это ты видел, чтобы у кого-то из этих проклятых «Детей Ветра» был дом? Первое, что они делают при малейшем признаке опасности, – снимают лагерь и отсылают семью в какое-нибудь отдаленное место, за тысячу километров. Нет, – сказал он убежденно. – Для этого туарега его дом сейчас там, где находится его верблюд, от побережья Атлантики до Красного моря. И в этом его преимущество перед нами: он ни в ком и ни в чем не нуждается.
– Что же в таком случае нам делать?
Сержант посмотрел на солнце, которое окрасило небо в красный цвет и готовилось вот-вот исчезнуть совсем. Мрачно покачал головой.
– Ничего уже не поделаешь, – заметил он. – Разбивайте лагерь и готовьте ужин. Один все время на часах, а того, кто заснет, я пристрелю на месте. Ясно?
Он не стал дожидаться ответа. Вынул из бардачка карту, развернул ее на капоте и начал внимательно изучать. Он знал, что не может на нее положиться. Барханы постоянно меняли местоположение, дороги исчезали под песком, колодцы засорялись. Ему также было известно по собственному опыту, что люди, чертившие эти карты, никогда не были внутри эрга и не проводили точных измерений. Они ограничивались нанесением приблизительных контуров, не придавая большого значения тому, что он получился на сто километров больше или меньше.
А случись что – эти сто километров могут стать гранью между жизнью и смертью, особенно если у джипа лопнула ось и дальше придется передвигаться на своих двоих.
В какой-то момент сержант испытал искушение послать все к черту и отдать приказ о возвращении на пост, поскольку капитан Калеб эль-Фаси в любом случае тысячу раз заслуживал того конца, который его постиг. Если бы сержант не был знаком с туарегом, который это сделал, то ограничился бы тем, что послал рапорт и закрыл дело. Но он чувствовал себя лично обманутым и оскорбленным. Какой-то голодранец, «Сын Ветра», его использовал, сумел провести и насмехался под своим грязным лисамом, заговаривая ему зубы своими россказнями про Большой караван и его сокровища.
– Я даже помог ему привязать поклажу к верблюду, запастись водой и приготовить все для долгого путешествия, тогда как в действительности он уже задумал спрятаться за ближайшими барханами и вернуться в тот же день. – Он снова бросил взгляд на равнину, которая начала превращаться в серое пятно без рельефа. – Ежели я тебя поймаю, – процедил он про себя, – клянусь, сдеру с тебя шкуру полосками.
Туарег прочитал свои вечерние молитвы, положил на плечо небольшой кожаный мешок, в котором было несколько горстей фиников, и начал неторопливо их поглощать, отправившись дальше на запад, вглубь тьмы, уже завладевшей землей. Он знал, что ему предстоит вот так, не спеша, прошагать всю ночь, однако это позволит ему оторваться от преследователей на непреодолимое для них расстояние.
Верблюд накануне напился вдоволь. Он не подвергал его ни дальним переходам, ни чрезмерным нагрузкам, и тот был упитанным и сильным, с полным и лоснящимся горбом, а значит, сможет продержаться на своих запасах больше недели при том же ритме. Такое животное может спокойно потерять больше ста килограммов веса, прежде чем это начнет на нем сказываться.
Ну а он, со своей стороны, привык охотиться подолгу, и это бегство было для него всего-навсего прогулкой, ведь ему не раз приходилось идти по следу раненого зверя или кочующего стада. Туарегу было здесь хорошо – одному в пустыне, – потому что это была жизнь, которая ему действительно нравилась. И хотя иногда он думал о семье, а по ночам или в полуденную жару ему недоставало Лейлы, он точно знал, что может без них обойтись столько времени, сколько будет необходимо. Сколько понадобится, чтобы довести до конца начатое дело: отомстить за нанесенное ему оскорбление.
Позже он вознес благодарность за появление луны, осветившей ему путь, а в полночь различил вдали серебристый блик себхи – большого соленого озера, которое простерлось перед ним подобно окаменевшему морю. Его противоположный берег разглядеть не удавалось.
Он повернул на север в обход, держась от себхи на некотором расстоянии, потому что на заболоченных и топких берегах таких озер миллиардами плодились москиты, образуя целые тучи, которые ближе к вечеру или на рассвете закрывали солнце и устраивали ад кромешный любому – будь то человек или животное, – кто осмеливался туда сунуться. Гасель был свидетелем того, как верблюды становились безумными от боли, когда рой москитов залеплял им глаза и рот, и неслись стремглав, сбрасывая на землю груз или всадников, исчезали из виду и не возвращались обратно.
Вот поэтому на берег себхи следовало выходить в разгар дня, когда солнце стояло высоко и сжигало крылья москитам, рискнувшим подняться в воздух. В силу этой причины в самые жаркие часы они пропадали, словно их никогда и не было, словно не они были самым большим наказанием, которое Аллах мог наслать на обитателей пустыни.
