Коридор - Каледин Сергей (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Люся, ты места пересчитала?
…Пока Лева таскал вещи на четвертый этаж, Люся, оторопев, знакомилась с новой обстановкой квартиры, вернее, отсутствием обстановки, про пожар ей в Свердловск не сообщали.
Стены были шершаво выкрашены темно-синей масляной краской, в большой комнате стоял стол, незнакомый шкаф и две кровати маленькой комнаты. На стене висела большая карта, проткнутая красными флажками на булавках по линии фронта, а возле шкафа, под узким транспарантом «Жертвы войны», вырезанным газеты, в ряд фотографии: Михаила Семеныча, Георгиева брата Вани, Романа и Ани.
– Что это?! – воскликнула Люся и потянулась сорвать «Жертвы войны».
– Люся! – строго одернула ее Липа. – У тебя есть своя комната, будь добра, ничего здесь не трогай… Конечно, ты много перенесла, стала нервная, но…
Георгий уже открывал бутылку с водкой, и Липа тащила кухни прикрытую полотенцем кастрюлю с пирогами, первыми с довоенных времен.
– Ну, с приездом! – нетерпеливо сказал Георгий.
•– …Ходила в баню и, пока возвращалась, простудилась… Такая погода: то жарко, то холодно…
Люся говорила, с трудом сдерживая раздражение. В свое время она подробно описала им все обстоятельства смерти Ани, но Липа заставила рассказывать все сначала. Зачем это нужно? Она сама тогда три дня ревела не переставая, но ведь прошло два года. И столько вокруг смертей…
– …Лева пришел через два дня, она уже мертвая. Вскрытие показало: крупозное воспаление легких. Наверное, пришла домой, легла, думала, пройдет… Потом, конечно, хозяйку звала, а та не слышала, а может, и не хотела слышать. Утверждает, что не слышала. Ты же знаешь, какое там отношение к эвакуированным…
Вместо морковного чая с сахарином Люся предложила пить кофе. Она купила его в Свердловске еще в сорок первом году целую наволочку, когда все магазины были завалены зеленым кофе. Кофе никто не брал, хотя давали его без карточек, а может быть, именно потому.
Скептически попыхивая папироской, Липа наблюдала, как дочь рассыпала зеленые зерна на противень и задвинула его в духовку. Георгий в комнате, повеселевший, завел дребезжащим голосом свою любимую; «Высоко поднимем мы кубок веселья…»
– Подымем, подымем… – пробормотала Липа, наблюдая, как Люся вытянула духовки противень и мешалкой для белья шуровала буреющие зерна, подернутые маслянистой испариной.
Едкий, незнакомый, но приятный дух витал по квартире. Липа по-прежнему недоверчиво дымила в передней, на всякий случай морщась от кофейного аромата. Когда же наконец зерна поджарились, Люся растолкла их в ступе, отчего запах стал такой силы, что пришлось рас-,пахнуть дверь в кор Кофейный продел Люся отварила в кастрюльке и понесла в комнату.
Липа, брезгливо поджав губы, отхлебнула незнакомого питья и неожиданно осталась им довольна. Георгий замотал головой, многозначительно поглядывая на неоконченную бутылку.
На запах кофе возникла Дуся-лифтерша поприветствовать вернувшихся соседей. Ей тоже дали попробовать зелья. Дусе не понравилось – горький, то ли дело какавелла с американской сгущенкой.
А к кофе Липа позднее пристрастилась и пила его в основном на ночь, уверяя, что способствует сну.
Война с приездом дочери для Липы почти окончилась: отца давно уже не было в живых, брат погиб, Анечка умерла, Марья в совхозе – волноваться Липе теперь было не за кого. Теперь она не бросалась к репродуктору, когда передавали сводку Информбюро: она уже не беспокоилась, как раньше, что немцы, не дай бог, прорвутся к Уралу.
За окном по-прежнему, по-довоенному бубнил молком-бинат, галдел диспетчер, разгоняющий составы по трем вокзалам, субботними вечерами и по воскресным утрам пробивался колокольный звон со стороны Елоховского собора, куда Дуся теперь регулярно ходила для поддержания репутации верующей.
Лева остался жить в Басманном, хотя прописан был в Уланском. Мысль о возвращении к матери даже не приходила ему в голову. Дело в том, что Лева после второго ареста отца боялся Уланского и старался даже пореже туда звонить, что, впрочем, встречало полное понимание Александры Иннокентьевны. Да и Люся, повидав мужа в роли главного инженера, была против раздельного проживания.
Время от времени Александра Иннокентьевна интересовалась для порядка: почему Лева так редко заходит? В ответ Лева бубнил про здоровье дочери, вернее, про нездоровье, что было чистой правдой, потому что Таня, ходившая босиком по вонючим торфяным болотам, поедающая пойманных Левой карасей не только в сыром, но иногда и в живом виде, здесь, в Москве, под Липиным руководством, стала сопливиться и температурить.
От Александра Григорьевича вестей не было уже три года.
В начале сорок пятого Лева защищал диплом. Диплом Лева защитил на «отлично» не только благодаря знаниям. На государственную комиссию провело неотразимое впечатление то, как диплом был оформлен. Набело диплом переписывал Георгий тем самым каллиграфическим почерком, за который в свое время был принят конторщиком в Русско-французское акционерное общество.
Запершись у себя в кабинете, – заместительница говорила всем, что он уехал в банк, – Георгий Петрович выводил непонятные слова по торфоразработкам на мелованной бумаге с водяными знаками, оставшейся с дореволюционных времен, предварительно отстригая ножницами грифы, в оформление которых входил двуглавый царский орел.
Когда Георгий переписывал просто слова, дело шло без задержки; если же слова попадались иностранные или формулы, он обычно звонил домой и шепотом, чтобы не услышали за дверью в бухгалтерии, просил Леву, а в его отсутствие Люсю, уточнить кое-что, в самых же сложных случаях оставлял пропуск.
Александра Иннокентьевна по телефону поздравила сына с отличным окончанием института. Лева поблагодарил мать за поздравление, вяло попробовал объяснить ей, что он не с отличием закончил институт, а диплом защитил на «отлично», – что не одно и то же. Александра Иннокентьевна не дослушала сына, привычно не вникая в тонкости. Это было ее характерной чертой – не вникать по возможности в жнь детей, не у. надоедать мелочной опекой. Она придерживалась этого правила и раньше, когда Лева еще учился в школе. На родительские собрания ходила Оля, а Александра Иннокентьевна, встретив на лестнице сына, несущегося куда-то в шапке с оторванным ухом, удивленно замечала, что Лева вырос, и для порядка спрашивала, выучил ли он уроки. Повышенный интерес к сыну возник у нее только однажды – когда она сломала ногу. Потеряв возможность двигаться, Александра Иннокентьевна решила тем не менее болеть эффективно и органовала дома детский те Решено было поставить «Тома Сойера».
В большой комнате Уланского устроили сцену, старинное сюзане превратилось в занавес, платья шились вручную. Александра Иннокентьевна с загипсованной ногой сидела в английском кресле и руководила артистами– малолетними родственниками, прванными Староконюшенного и с Пречистенки.
Александру Григорьевичу было предложено больше времени проводить на службе, а лучше уехать в командировку.
«У меня же экзамен», – пробовала возражать Оля, оканчивающая в то время рабфак. «Заниматься лучше Всего в библиотеке, – не отрываясь от режиссуры, отвечала ей Александра Иннокентьевна. – Так! – Она хлопала в ладоши. – Внимание, повторяем сцену!..»
Лева срочно понадобился матери в связи с ветрянкой У исполнительницы главной роли. Он был пойман на Сухаревке и обряжен в юбочку и кружевные панталоны Бек-ки Тэ Заодно Александра Иннокентьевна проверила, как он учится, и обнаружила, что сын остался в пятом классе на второй год.
– Распределили Леву на торфяник Дедово Поле, в Двухстах километрах от Москвы. Главным инженером.
Липа записывала, чего надо купить, собрать, лекарства… Дуся советовала везти на периферию соль и синьку – менять на харчи. «Там баб много работает, стираются, синька пойдет за милую душу».
Теперь Лева часто приезжал в командировки в Москву. Приезжал, как правило, на крытой брезентом трехтонке с грузчиками, экспедитором и другими нужными работниками. Обе комнаты в Басманном до отказа набивались приезжими, а невместившиеся спали в машине, снабженные тюфяками, подушками и одеялами. Липа отдавала сотрудникам зятя свое спанье, а сама с Георгием в дни нашествий перебивалась под своей старой шубой и драповым пальто мужа.
