Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Он уставился на свои руки.
— Вот уже некоторое время мы с Гарфилдом пытаемся зачать ребенка, — проговорила она, и он стиснул пальцы на коленях. — И я задаюсь вопросом, а не является ли страх перед тем, что у нашего ребенка могут оказаться те же проблемы психического здоровья, как и у его бабушки, одной из причин того, что у нас на это уходит так много времени. Но, — вероятно, это звучит ужасно, — но, если бы у нашего ребенка все-таки были эти проблемы, но при этом он мог бы рисовать такие картины, как эта, нам нечего было бы бояться. Мы были бы благословенны.
Она села не столь элегантно, как поднималась, потому что стул сдвинулся, и ей пришлось его нащупывать. Она положила прохладную руку на руку Гарфилда и улыбнулась сидевшей напротив женщине, которая как раз возвращала свою драгоценную картину в полиэтиленовый пакет.
— Спасибо за то, что вы принесли нам ее, — пробормотала Лиззи.
Последовали медленно текущие молчаливые минуты. Гарфилд продолжал пристально разглядывать свои руки, отмечая, как пощелкивает печь и тикают часы, и как дышат и вздыхают все вокруг него. Наконец, женщина, которая начинала собрание, взглянула на часы, затем пожала руку соседу, и прощальные рукопожатия разбежались по комнате, как круги по воде, став сигналом к окончанию собрания.
В молчании все следили за тем, как служители похоронного бюро выносят гроб; за ними последовал Энтони, а за ним рядышком проследовали Хедли и Гарфилд, каждый из них, не сговариваясь, оставил своего спутника, чтобы пойти друг с другом. Гарфилд чувствовал, что он должен извиниться за Лиззи, но обнаружил, что непролитые слезы так прочно застряли у него в горле, что он не может говорить. «Как я тебя понимаю, — мягко сказал Хедли, и глаза у него были розовыми и маленькими, как у белой крысы. — Как я тебя понимаю».
— Ты берешь папу и Хедли, — сказал Оливер, когда они подошли к машинам. — Лиззи может поехать со мной.
— Ты знаешь дорогу? — Хедли высморкался.
— Я знаю, — ответила Лиззи.
Гарфилд видеть ее не мог, и поэтому, чтобы открыть отцу пассажирскую дверь, шагнул вперед. Казалось, Энтони как бы усох, и Гарфилд с удивлением заметил, что инстинктивно протягивает руку, повторяя характерный жест полицейского, чтобы помешать отцу, опускавшемуся на сиденье, стукнуться головой об открывающуюся дверь. Он обошел машину, сел на водительское место и подождал, пока Хедли не проскользнует на заднее сиденье. «Можно мне одну такую?» — Энтони поднял жестяную банку с леденцами, валявшуюся в автомобиле. «Конечно, — прохрипел Гарфилд. — Ценная мысль». Все взяли по одной. Конфетки были вроде как старомодные, покрытые кисленькой сахарной пудрой с пикантным ароматом, но вдруг показались самыми освежающими на всем белом свете.
— Не думаю, что многие придут потом, — сказал Хедли, когда они отъезжали, — но я на всякий случай выставил торт, чайную посуду и виски с хересом. И вскипятил пару чайников, потом их можно будет быстренько вскипятить еще раз.
Вся эта болтовня была чисто нервной, но Гарфилду на ум не пришло ничего утешительного для ответа, и слова Хедли так и повисли в воздухе между ними.
Пока они ехали за катафалком вниз по Кларенс-стрит, он увидел, как Хедли протянул руку и легонько сжал плечо отца.
В соответствии со своим экологически чистым гробом, Рейчел выбрала не кремацию, ставшую нормой в тех местах, а внеконфессиональное захоронение. В нескольких милях по дороге к Лендс-Энд некий фермер воспользовался грантами на диверсификацию и открыл крематорий, ритуальные услуги и смешанное кладбище — чтобы людей можно было похоронить рядом со своими питомцами. Его брошюра бахвалилась тем, что их оборудование позволяло кремировать любое животное, хоть размером с ломовую лошадь. Несколько лошадей уже нашли там свое последнее пристанище, а рядом с ними были зарезервированы места и для тех, кто некогда были их наездниками. На этом кладбище не было надгробий. Вместо них каждого покойника или урну с прахом предавали земле под заранее выбранным саженцем, и на могиле не оставалось ничего более постоянного, кроме как привязанной к стволу картонной этикетки. Идея состояла в том, чтобы вместо сонного тихого пространства и прямых линий традиционного кладбища заложить новую, органично разрастающуюся рощу. Но поскольку весьма немногие скорбящие согласны были довольствоваться местным неброским английским деревцем, результат вряд ли мог выглядеть естественным в ландшафте Пенвиза. По пути от парковки к могиле Рейчел они миновали несколько буков и падубов, но были там пламенеющие клены и грабы, магнолии и грустные, невысокие араукарии.
Поскольку соседом Рейчел должен был стать болотный кипарис над ирландским водяным спаниелем, который, вероятно, со временем может разрастись, они решили остановиться на чем-нибудь лиственном и колонноподобном, выбрав густоветвистый английский дуб. Деревце стояло с одной стороны ожидающей ямы в пластиковом горшке, на котором до сих пор висел ценник и инструкция по уходу от питомника, где саженец вырастили. Его длинные листья покоричневели, но пока что деревце не собиралось их сбрасывать. Похоже, они будут оставаться на ветках до самой весны, как у бука, и опадут только тогда, как им подоспеет замена. Такой вариант нравился Гарфилду, ему представлялось приятным шуршание листьев под порывами зимнего ветра. Немного шума было по нраву Рейчел.
Повторяя ритуал, который они с Оливером видели на похоронах какого-то друга, каждому приходящему Хедли раздавал из корзинки большие веточки розмарина и лаванды. Гробовщики опустили гроб в яму и отошли от нее, а все присутствующие, вслед за Энтони, стали бросать на гроб ароматные веточки. Как объяснил Оливер, это было менее грубо, чем бросать горсти земли, никто не пачкался в грязи и на руках надолго оставался приятный, навевающий воспоминания аромат. Но все равно, ощущение похорон оставалось. Да и в остальном едва ли удалось пощадить свои чувства, потому что пришлось постоять, ожидая, пока женщина на небольшом механическом экскаваторе с безжалостно откровенным стуком не сдвинет на гроб кучку земли и травы, так чтобы можно было посадить дерево. Она ловко вытащила дерево из горшка, пристроила саженец в яму и предложила Энтони лопату на случай, если он захочет символически помочь, но похоже было, что мужество совершенно покинуло его, и он всего лишь покачал головой. Его слабая улыбка была улыбкой человека, раздавленного горем.
Наступил неловкий момент, когда собравшиеся ощутили нехватку привычной церемонии и потребность в священнике. Гарфилд сделал шаг вперед и принял лопату вместо отца. Он бросил в яму вокруг деревца полную лопату земли, потом еще одну, потом продолжил, не обращая внимания на других, пока дерево не оказалось полностью посажено.
— Извините, — взмокший от пота, выговорил он женщине, — Не хотел, чтобы вы снова запустили этот экскаватор.
Женщина выглядела испуганной и приняла у него лопату обратно, не говоря ни слова, Он отвернулся, обнаружив подошедшую сзади Лиззи. Она обняла его и покачала в объятьях, приговаривая, «Ну, ну, успокойся».
— Извини, — пробормотала она, когда они обернулись, чтобы вновь присоединиться к остальным, — за то, что я там наговорила.
— Все нормально, — сказал он. — Ты сказала правду.
— Да, но ты разозлился.
— Давай не будем говорить об этом сейчас, а? — сказал он. Ему хотелось немного продлить ее состояние неловкости, но, с другой стороны, она извинилась, так что теперь любое продолжение плохих отношений было бы его виной. Никогда надолго не возлагать на себя вину было ее особым талантом.
На обратном пути в Пензанс машину вела Лиззи, он вместе с Энтони устроился на заднем сиденье, а Оливер повез Хедли и каких-то безмашинных квакеров. Пока они ехали, отец все вздыхал, так что Гарфилд забеспокоился, как бы он не начал плакать. Он пожалел, что у него нет дара Хедли вести успокаивающую болтовню. Лиззи тоже была не из тех, кто всегда готов сказать что-нибудь, даже когда сказать нечего. Это была одна из прочных нитей, связывавших их. Он вполне мог дуться дольше, чем она, но только с трудом, и часто сдавался первым, но лишь для того, чтобы обнаружить, что она и не дулась вовсе, а просто молчала. Когда они приехали в дом, он понял, что вздохи Энтони были ничем иным, как подавленной речью, потому что как только Лиззи покинула водительское сиденье и захлопнула дверцу, отец воспользовался моментом и сказал: «Давай на пару слов наедине, до того, как вы двое уедете обратно в Фалмут сегодня».
