Пока подружка в коме - Коупленд Дуглас (читать полную версию книги .TXT) 📗
На какое-то время воцарилась тишина, и я вдруг вспомнил, как мы с Джаредом «позаимствовали» неподалеку отсюда у престарелой парочки тележку для гольфа и гоняли по лесу, пока она не свалилась с обрыва, — мы едва успели соскочить. Нас тогда так и не поймали.
— Меган, ради Бога, перестань молоть эту морковную чушь. Сама прекрасно знаешь, что это не правда.
— Где моя мама? — Меган готова была разреветься.
— Ладно, Меган, я скажу тебе. Ладно?
— Ладно, — вздохнула она и как-то сразу успокоилась.
Я собрался с духом и сказал:
— Мама тяжело заболела, когда ей исполнилось восемнадцать лет. У нее день рождения в один день с тобой.
— Правда?
— Правда.
Я рассказал Меган о ее маме — все. А потом мы пошли обратно к дороге, где машина, по-прежнему с работающим мотором, так и дожидалась нас, готовая везти куда угодно.
Разумеется, Меган захотелось увидеть Карен, и чем быстрее — тем лучше. Мы пошли к ней в тот же вечер. Моя мама и сотрудники Инглвудского приюта как могли принарядили Карен. Войдя в здание, я поздоровался с дежурными сестрами, как делал это уже сотни раз. Тем не менее внутри у меня все сжалось. Мы молча прошли по гулкому холлу в комнату Карен. По радио передавали «Стеклянное сердце», потом какую-то песню в исполнении «Smiths». Кровать была накрыта синим покрывалом.
— Меган, не волнуйся, — сказал я. — Бояться не надо. Мы с тобой, и мы все тебя очень любим.
Карен, даже принаряженная мамой, выглядела страшновато. Естественный цвет лица ей попытались придать толстым слоем тонального крема и пятнами румян. Волосы, причесав и уложив получше, украсили ленточкой в стиле Алисы. На ней был бледно-лиловый фланелевый кардиган. С семьдесят девятого года я не видел Карен накрашенной, почему-то это вдруг вызвало во мне горячую волну острого одиночества. Меган же, судя по всему, быстро оправилась от первого шока. Внешне она вообще никак не проявила испуга. Я неподвижно смотрел, как она подходит к кровати Карен. Одну ладонь она положила на ее лоб, другой прикоснулась к волосам и провела по щеке. Посмотрев на свои пальцы, она сказала:
— Мама накрашена. Перед тем как ложиться спать, никто не красится.
Послюнявив пальцы, она попыталась стереть с лица Карен косметику, уничтожая плоды стараний моей мамы. Закончив свое дело, она забралась на кровать и легла рядом с Карен. Карен как раз «спала», рот ее был приоткрыт. Меган пристально посмотрела ей в лицо.
— Давно она… такая?
— С пятнадцатого декабря семьдесят девятого года.
— Кто к ней приходит?
— Джордж, — сказал я. — Каждый день. И я. Раз в неделю, по воскресеньям.
— Ага.
Меган снова посмотрела на свою мать.
— А я ее не боюсь. Правда.
— Ну и хорошо. Тебе и не надо ее бояться.
Меган еще раз погладила Карен по лицу и вдруг спросила:
— Папа, можно, я тоже буду ходить к ней с тобой по воскресеньям?
— Договорились.
— А на кого я больше похожа? На тебя или на маму?
— На маму, — сказал я с облегчением.
Меган пристально вглядывалась в лицо Карен, словно пытаясь разглядеть водяные знаки на подозрительной банкноте. Удовлетворенно вздохнув, она наконец спокойно легла рядом с ней и о чем-то задумалась. Я вышел на свежий воздух. Спокойствие, с которым Меган приняла эту дикую реальность, привело меня в замешательство. Вот ведь как в жизни бывает, — думал я. Знаешь что-то, готовишься, а получается все наоборот. С того дня Меган стала ездить со мной в Инглвуд по воскресеньям.
В восьмидесятые мы с Гамильтоном вели разгильдяйскую, загульную жизнь. Например, как-то раз я проснулся поутру из-за того, что Гамильтон щипчиками для ногтей выковыривал у меня из носа не усвоившийся — не пошедший впрок — кокаин. В общем — веселая была жизнь.
Я кое-как оправился после биржевого краха 1987 года и продолжил свою нудную работу на финансовом поприще; занимался я продажами шедших на понижение акций. Примерно в эти годы я начал пить. Моими собутыльниками стали стильно загоревшие в солярии солидные пятидесятилетние дядьки с модными прическами и в дорогих печатках. Они, кстати, уже с пяти утра (о, Господи!) напяливали наушники и приступали к работе. Бесконечными «за твое здоровье — за мое здоровье» мы обменивались по телефону, не выходя из наших унылых, цвета детской неожиданности, ячеек в биржевом зале.
Мелкий скандальчик, вспыхнувший в связи с котировкой чьих-то поддельных акций, попутно вышиб меня с биржи. На оставшиеся деньги я купил себе только что не картонную хибару в Северном Ванкувере, где и поселился в одиночестве. Меган я теперь видел от случая к случаю — пла-а-а-хой папа! Этот первый домик я зашпаклевал, отдраил до блеска, где чего подкрасил и впарил его новому хозяину, наварив свои двадцать пять тысяч. Это стало решением проблемы работы: я покупал худший дом в хорошем квартале, ремонтировал его, напиваясь по выходным до чертиков, приводил свое приобретение в божеский вид и перепродавал со вполне разумной прибылью. Делал я это не из жадности, а для того, чтобы что-то делать, занять себя чем угодно, лишь бы не оставить времени на честный разговор с самим собой. В моменты, когда тишина и одиночество настойчиво требовали объяснений, я заливал их водкой и размышлениями о предстоящем ремонте. К Карен я заглядывал два-три раза в неделю. В Инглвуде я пил водку, смешанную с апельсиновым соком, прямо из картонного пакета.
10. Когда-нибудь ты заговоришь сам с собой
Через несколько лет я осознал, что мало-помалу угодил в зависимость к алкоголю: спиртное стало для меня средством скрасить однообразие бесконечной череды абсолютно одинаковых дней. Я сам впал в состояние, близкое к коме, словно вживил себе желудочный катетер, по которому в меня прямотоком непрерывно поступало виски. Мне было уже под тридцать, и единственное, что не позволяло полностью опуститься, — это дочь, хотя я практически с ней и не виделся. Ради нее я заставил себя встряхнуться и в начале девяностых перейти непосредственно к продаже недвижимости. Занимался я жилыми зданиями, и не без успеха, многолетний опыт ремонтов и переездов привил мне своего рода чутье на истинную стоимость любого дома.
Кроме того, я стал подчас совершать такие поступки, которые в трезвом виде были бы для меня просто невозможны. Например, я не раз терял машину: выезжал из дому вечером, ехал в город, где-то парковался, а наутро не мог вспомнить, где оставил автомобиль. Приходилось обзванивать все конторы, занимающиеся эвакуацией машин, и выяснять, нет ли у них моей тачки. Однажды утром я обнаружил, что ночью справил малую нужду прямо на стену комнаты. Впрочем, несмотря на внутреннюю деградацию, я умудрялся поддерживать сносный, обеспечивающий возможность худо-бедно работать внешний облик. Спиртным от меня разило постоянно — как из стакана, из которого забыли вылить недопитое вино.
А время все тикало и тикало.
Пэм прислала открытку из Афин.
Ужинала с Дэвидом Боуи. Очаровашка. Первый раз в жизни пила абсент. П.
В девяностном году Лайнус, не предупредив никого, уехал из города. Он сел в свой «фольксваген-жук», доехал до Летсбриджа в Альберте, а потом остановился на склоне хребта — континентального водораздела, — достал из багажника рюкзак и пошел пешком по полям, по стерне и соломе, распугивая фазанов да куропаток; он шел на восток, а по мере приближения зимы стал забирать к югу. К своему «фольксвагену» он так и не вернулся. Последующие несколько лет он провел, бродяжничая по югу Соединенных Штатов, отращивая бороду, подрабатывая подсобным рабочим, — чтобы только на еду хватало, — да присылая мне время от времени открытки, исписанные его микроскопическим почерком.
Привет, Ричард. Пишу тебе из Лас-Вегаса. Тут у нас зима. Я работаю в итальянском ресторане официантом. Особо не переламываюсь. А по соседству здесь тир, так я решил поучиться стрелять. Звучит глупо, но в этом деле, оказывается, есть чему учиться. Спасибо за письмо и фотографии. Приятно, конечно, знать, что ты обо мне беспокоишься, но, честное слово, у меня все хорошо. Ты спрашиваешь, на фига мне это надо. Вопрос вполне резонный. Я просто решил, что не могу больше ломать себя, подстраиваясь под эту жизнь. Вот работаю я инженером-электриком изо дня в день. И что — всю жизнь так провести? Когда я осознал это, то просто охренел. Не знаю, есть ли этому альтернатива, но, по крайней мере, я пытаюсь найти ее. Можно, конечно, воровать начать — весело, но как-то в нашем возрасте несолидно. Есть еще наркотики, но, честно говоря, я еще не видел ни одного человека, которому они помогли стать лучше. Жизнь кажется такой длинной и одновременно короткой. Хотя сегодня денек выдался вполне удачный. Смотрел па красивые облака, а еще повезло урвать целый мешок одежки в благотворительной лавочке за пять баксов. Видел Пэмми на обложке «Elle». Если будет время, пиши. Отправляй письма на почтамт Лас-Вегаса до востребования. Твой друг Альберт Лайнус.
