Фонтан - Хэй Дэвид Скотт (читать хорошую книгу полностью .TXT, .FB2) 📗
Дети сначала кричат, а потом восторженно хохочут.
— Мы в ловушке! Как в мышеловке!
— Сейчас пустят газ!
Чпок.
— Вода? — говорит куратор Лес, загоняя мячик в отверстие дорогого портативного мини-гольфа. Чуть дальше того места, куда Дакворт загнал свой [22].
— Серьезно, Джаспер?
— Да.
Двое рабочих вкатывают штабель ящиков, и Дакворт отходит в сторону.
— Мебель туда, — распоряжается Лес.
— Это вода, — говорит Дакворт Лесу. Еще раз. — Фонтан на третьем этаже рядом с этническим искусством.
— О чем ты толкуешь? Я все еще не понимаю.
— Тот, кто пьет воду, обретает возможность создавать такое.
Он указывает на одну из работ школьников. (Дакворт принес ее и поставил радом с мини-гольфом. Следовало бы не радом, а на него.) Она представляет собой антивоенное высказывание, хотя никто из родственников художника даже не участвовал в боевых действиях.
— Не мели чушь.
— Надо вызвать водопроводчика.
— Зачем?
— Чтобы отключить фонтан.
— Ты несешь чушь.
— Нет, я сам видел. Полдюжины раз. Тимми тоже пил воду.
— Это всего лишь случайное совпадение, Дакворт. Даже обезьянка, играющая с кистями и красками, в конечном счете может создать что-нибудь довольно занятное.
— Посади тысячу обезьянок за тысячу пишущих машинок, и они будут только бросаться друг в друга собственными фекалиями. Ты же видел работу Тимми.
— Нет, но я слышал, что есть фотография.
— Кхм. Ты видел «Миграцию».
— Красиво.
— Ты хочешь сказать, что Табби Мастерсон настолько тонкая и чуткая, что создала это произведение искусства из ничего? — спрашивает Дакворт.
— Да. Ты так и написал в своей заметке. Ты назвал ее гением.
— Это было до фонтана. И до того, как я узнал, что она была под кайфом. Теперь она не может выдать ничего подобного.
— Ну и что? Она создала нечто…
— У нее есть фанаты. — Дакворт достает фанатский журнал. Любительское издание, выпущенное теми самыми студентами-искусствоведами, которые присутствовали на не сопровождавшемся никакими церемониями представлении «Миграции» публике. Поскольку они шарят в компьютерах и изучают искусство, вы могли бы решить, что журнал профессионального качества. Отнюдь. Номера написаны от руки, раскрашены вручную и существуют в единственном экземпляре. Дань уважения богине Бите. — Ты сам скажешь этим ребятишкам, что все было обманом? Что нужно всего лишь глотнуть воды, чтобы обрести этот статус? Кажется, ты не понимаешь. Если люди будут продолжать приходить сюда и пить воду… А как насчет мастерства, жертвенности? Раз — и готовы новые Пикассо, Моне, Густавы, Друдески, Бонтеку, Фасгольды, Аракеляны. Как сорняки. Деваться будет некуда от однодневок.
— Ты говоришь так, будто это плохо, — говорит Лес, выполняя девятифутовый патт.
— Эти произведения искусства разбили мне сердце. Они свели мое литературное существование к дурной шутке, детской книжонке, пустой трате времени. И что же превратило меня в никчемное существо? Мгновенное искусство. Моя профессия разделила участь динозавров. Это мой астероид…
— Что?
— Астероид, который уничтожил динозавров.
— Я думал, это было глобальное потепление.
— Нет, глобальное потепление уничтожает нас сейчас, то есть уничтожало. До фонтана.
— Я думал, что динозавров уничтожило внезапное похолодание.
Шестифутовый патт.
Очередь Дакворта.
Чпок.
— Мы все умрем. Мы умрем, окруженные неописуемо прекрасными произведениями. Разве ты не видишь?
— Для музея это выгодный бизнес. Десятифутовый патт.
— Я нахожусь в комнате с человеком, который не видит дальше собственного носа! — восклицает Дакворт. — Звоню водопроводчику.
Дакворт тянется к стационарному телефону.
Лес останавливает его ловким ударом клюшки по руке.
— Есть художники, которые пожертвовали собой и пребывают в шаге от гениальности, — говорит Дакворт. — А теперь, так сказать, просто добавь воды.
— Ты оплакиваешь художников или тот факт, что твоей профессии якобы настал конец? — говорит Лес, наклоняясь и выполняя пятнадцатифутовый патт совсем рядом с антивоенным произведением, что побуждает его добавить: — Кроме того, никто не смог повторить свой успех.
— Что?
— Один шедевр. Это все, что они выдают. В каждом из нас есть шедевр, Дакворт. Когда он выйдет, тогда и выйдет. Мы — вселенная гениев-однодневок. — Лес наводит глянец на свою дорогую клюшку («Маруман маджести престиджо милд»). — Но продаваемых гениев-однодневок.
Дакворт потрясенно отшатывается.
— Что вы такое говорите, сэр!
Лес, эта холеная белобрысая нирвана, улыбаясь, поднимает взгляд.
— К тому же все права на эти творения принадлежат нам.
— Что???
— За свои десять долларов вы получите возможность создать на выставке «Быть художником™» произведение искусства. Вас сфотографируют. А вы передадите нам все лицензионные права. Иначе как, по-твоему, удерживаются на плаву некоммерческие организации? «Миграция» наша.
— Что ты такое говоришь!
— С добрым утром, мистер Дакворт.
— Эта выставка самая настоящая мерзость. Мерзость!
Охранник, довольно грубый, но ленивый, провожает его лишь до главного вестибюля, не желая тащиться мимо греческих статуй и спускаться по длиннющей лестнице на авеню Чикаго, а затем опять подниматься [23].
Дакворт не в силах поведать обо всем Табби. Он не может сообщить ей правду о Фонтане. Не может разрушить ее надежду. Не может напомнить, что права на ее шедевр «Миграция» принадлежат музею. Чашки, календари, футболки, плакаты, детские мобили. Глобальный рынок. Так что продолжения «Миграции» не будет. И второго акта в жизни этой американки тоже.
— Мои учителя, когда я была маленькой, — скажет Табби, — посылали родителям записки: «Табби особенная», «У Табби большой потенциал». Они говорили, что я одаренная, — невнятно будет бормотать Табби. — У меня был большой потенциал.
Глаза Дакворта затуманятся от слез. Зазвонит мобильник. Это будет адвокат Табби, приводящий в порядок ее дела.
— Вода, — скажет Табби, — помогла мне раскрыть свой потенциал. Мне нужно еще чуть-чуть. Еще один стаканчик. Мне нужно сотворить еще одно чудо.
Слова Леса будут эхом отдаваться в голове Дакворта: «Мы — вселенная гениев-однодневок».
— Вода просто придала мне сил, — продолжит Табби. — Дала ту остроту видения, которой мне недоставало. Разве это так уж неправильно, Джаспер? Чем я хуже тех покойных артистов-наркоманов, которым поклоняется мир: Короля, Короля поп-музыки, Человека в черном? {25}
Дакворт с трудом сглотнет. Возьми ее руку в свою.
— Нет, Табби, это не так. Я посмотрю, что можно сделать.
Он скажет это, глядя в ее тускнеющие глаза, запавшие в изъеденный раком череп.
Фонтан урчит и гудит, подсоединенный к незримому, безвестному генератору, левитирующий с жужжанием электробритвы, подвешенный к стене с помощью невидимого крепежа; эта старая модель — вовсе не похожая на космическую тарелку, выступающую из стены, раковина, а обычный металлический, выкрашенный серой краской утилитарный объект, недостаточно современный, чтобы быть искусством, недостаточно винтажный, чтобы быть китчем, — в сталинском стиле, если угодно, и если бы вы сейчас посмотрели на него, как Дакворт, а затем отвернулись, вы не сумели бы его описать, не говоря уже о том, чтобы ответить на элементарные вопросы: с какой стороны находится краник? Достает ли он до пола? Какого он цвета? Если ли у него педаль для спуска воды или кнопка для удаления механических примесей?
Но Дакворт не отвернулся. Он не мигая смотрит на фонтан, так долго запечатлевая его в своем мозгу, что все находящееся на периферии зрения темнеет и начинает мерцать крошечными звездочками, а стенки фонтана медленно пульсируют в такт его собственному дыханию.
