Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗

Нелегко об этом писать.

Я была несчастна. Мне было двадцать три года, и меня называли красавицей. Но единственная компания, на которую может рассчитывать молодая мать, это другие молодые матери. А они – самый жестокий клан на свете, если ты в него не вписываешься. Когда они выяснили, что я «вторая жена», то решили, что я оказываю дурное влияние, и обратились к администрации дома с требованием меня выселить. Ваш отец был достаточно влиятелен, чтобы воспрепятствовать этому, но никто из них больше не сказал со мною и двух слов. Как ты знаешь, никто на Якусиме не знал про вас (еще), и мысль о том, чтобы жить там, под постоянными косыми взглядами, была невыносима.

Примерно тогда же твой отец завел себе новую любовницу. Ребенок не добавляет женщине сексуальной привлекательности. Двойня уменьшает привлекательность еще вдвое. Наш разрыв был отвратителен – ты не захотел бы знать подробности, поверь мне. (Если бы и захотел, я не хочу их вспоминать.) Когда я была беременна, он клялся, что обо всем позаботится. Наивный цветок, я не понимала, что он говорил только о деньгах. Как все слабые мужчины, он изображал полное смущение и считал, что все его простят. Делом занялись его адвокаты, и я больше никогда его не видела. (И никогда этого не хотела.) Мне было позволено жить в той самой квартире, но не продавать ее – дело было во времена экономики мыльного пузыря, и цены на недвижимость удваивались каждые полгода. Это случилось вскоре после того, как вам исполнился год.

Я – дурная женщина. (Я всегда была такой, но, по крайней мере, сейчас я это понимаю.) Некоторые женщины созданы для материнства, словно были матерями еще до того, как ими стали, я же ни в коей мере не была для этого создана. Я и сейчас терпеть не могу маленьких детей. Все деньги, что адвокат вашего отца присылал на ваше содержание, я тратила на нелегальную няню-филиппинку [41], чтобы иметь возможность уходить из дома. Я часто сидела в кафе, наблюдая, как мимо проходят люди. Женщины моего возраста, которые работают в банках, составляют букеты, ходят за покупками. То есть занимаются повседневными делами, которые я так презирала, пока не забеременела.

Прошло два года. Я работала в ночном баре, но меня там совершенно заездили. Я подцепила богатого покровителя, и каждый раз, когда я возвращалась домой, вы с Андзю напоминали мне о том, с чем богатые покровители нас оставляют. (Пеленки, рев и бессонные ночи.) Однажды утром мы с тобой остались дома вдвоем – накануне у тебя был жар, поэтому няня повела в детский сад одну Андзю. Не в тот, что поблизости,– мафия молодых матерей пригрозила его директору бойкотом, если вас туда примут,– нам приходилось возить вас в другой округ. Ты орал как резаный. Может, из-за температуры, может, потому, что Андзю с тобой не было. Я всю ночь была на работе, поэтому запила несколько пилюль водкой и предоставила тебя самому себе. Следующее, что я помню, это то, как ты тарабанишь в мою дверь, – конечно, к тому времени ты уже ходил. Мигрень не давала мне уснуть. Сон пропал. Я наорала на тебя, чтобы ты убирался. Конечно, ты заревел еще громче. Я снова заорала. Молчание. Потом я услышала, как ты сказал это слово. Должно быть, выучил его в детском саду.

– Папочка.

Во мне что-то сломалось.

Совершенно спокойно я решила сбросить тебя с балкона.

Новые чернила, новая ручка. Неудивительно, что моя ручка кончилась на таком драматическом месте. Итак. Совершенно спокойно. Я решила сбросить тебя с балкона. Эти шесть слов объясняют всю нашу дальнейшую жизнь. Но они ни в коем случае меня не оправдывают. Я именно не «хотела» сбросить тебя с балкона. Я сделала это. На самом деле. Так трудно это написать.

Вот как все было. Я распахнула дверь своей спальни – она открывалась наружу,– быстро протащила тебя по натертому паркету и перекинула через перила – с глаз долой. И похолодела… но уже не могла остановить твое падение, даже если бы стала сверхчеловеком. Ты не кричал, пока падал. Представь, что с лестницы падает мешок с книгами. Ты упал с таким же звуком. Я все ждала и ждала, что ты закричишь. Время вдруг помчалось с утроенной скоростью, догоняя само себя. Ты лежал внизу, из уха у тебя текла кровь. Эта картина до сих пор у меня перед глазами. (И появляется всякий раз, когда я спускаюсь по лестнице.) У меня началась истерика. В «скорой помощи» были вынуждены накричать на меня, чтобы я говорила внятно. Потом, когда я положила трубку, угадай, что я увидела? Ты сидел и слизывал с пальцев кровь.

Говорят, дети иногда становятся мягкими, как тряпичные куклы. Это и спасло тебя от более сильных повреждений. Доктор сказал, что тебе повезло, но он имел в виду, что повезло мне. Водка, которой от меня несло, сильно подпортила мой рассказ о том, как ты перелез через заграждение. На самом деле повезло всем нам. Я поняла, что едва не убила тебя и едва не угодила до конца жизни в тюрьму. Не могу поверить, что наконец-то это пишу. Три дня спустя я выплатила няне месячное жалованье и сказала, что увожу вас к бабушке погостить. Воспитывать вас с Андзю сама я была психически неспособна. Остальное ты знаешь.

Я пишу это не для того, чтобы получить твое сочувствие или прощение. Такие вещи ни прощению, ни сочувствию не подлежат. Но эти воспоминания даже теперь не дают мне спать, и разделить их с тобой – единственный известный мне способ облегчить их тяжесть. Я хочу выздороветь. То есть…

…по тому, как смята бумага, ты можешь понять – или не можешь? – что я скомкала это письмо и бросила в корзину. Не целясь. И что же? Оно попало прямо внутрь, даже не задев за край. Кто знает? Возможно, это тот самый случай, когда суеверие срабатывает. Пойду суну его под дверь доктору Судзуки, пока снова не передумала. Если захочешь позвонить мне, звони по номеру на грифе. Дело твое. Я хочу…

Время на «Фудзифильме» приближается к четырем. Как правильно реагировать на новость о том, что твоя мать хотела тебя убить? После трех лет молчания. Я привык к тому, что матери нет рядом, что она где-то там, но не слишком близко. Так не чувствуешь боли. Если же что-то сдвинуть, боюсь, боль снова будет мучить меня. Единственный план, который приходит мне в голову: «Не Делать Ничего». Если это побег от реальности, пусть так. Я вырежу на резиновом штампе: «Бегу от реальности» – и это будет моим официальным ответом. Я не могу смириться с тем, что мой отец «нигде», но то, что моя мать «где-то там», меня вполне устраивает. Я-то знаю, что имею в виду, даже если не могу выразить это словами. Таракан все еще борется. Мне хочется на него посмотреть. Подбираюсь к холодильнику – ну и сыро сегодня. Звездочки на мотеле вздрагиваю!, когда я поднимаю его с пола. Таракан в панике. Какая-то часть меня хочет его освободить, другая требует его немедленной смерти. Заставляю себя заглянуть внутрь. Бешено крутятся усики, яростно подняты крылья! Это зрелище настолько отвратительно, что я роняю мотель – он приземляется на крышу. Теперь Таракан умирает вверх ногами – бедный блестящий ублюдок,– но прикасаться к мотелю руками больше не хочется. Ищу что-нибудь, чем его можно перевернуть. Копаюсь в мусорном ведре – с опаской, вдруг там сидит Тараканий Братец – и нахожу расплющенную коробку из-под Кошкиного печенья. В четверг, прочитав письмо, я отложил его в сторону и лежал, ничего не делая, уж не знаю, как долго. Я уже собирался перечитать его, как появилась Кошка – прыгнула ко мне на колени и показала свое плечо. Запекшаяся кровь, голая кожа – выдран клок шерсти.

– Ты влезла в драку?

На минуту письмо забывается. Я не умею оказывать первую помощь, тем более кошкам, но, наверное, рану следует продезинфицировать. Конечно же, у меня нет ничего похожего на антисептик, поэтому я спускаюсь вниз и спрашиваю у Бунтаро.

Бунтаро останавливает кассету в тот момент, когда «Титаник» поднимается килем вверх и люди падают с длиннющей палубы, вынимает сигарету из пачки «Кастера» и закуривает, не предлагая мне.