Боярыня Морозова - Бахревский Владислав Анатольевич (читаемые книги читать .txt) 📗
Говорилось: «Семь звезд зодиака именуются имены от языческих богов, еже древнии мудрецы когожду звезду от коего же бога именоваше именем».
Сообщалось: «Овна и его золотое руно бог Арей поставил на острове Косе во стражах царства Троянска. Устроив же волы, во у стех пламень имущи да пасут овна златоруннаго и сего ради овна того промеж знаменитайших звезд древнии поставиша».
«Близнецы – цари, два брата, Настор и Поллукс».
«Лев именовася сего ж сильнейшаго Ерпулес сий рогь Ираклий в граязи убил и сея ради силы его огромечи звезды древнии устроиши».
«Дева – царица, именем Понтозилея, храбра и сильна зело».
«Козерог именовася ради козы, Зевсовый кормилицы, еже часть последняя тела рыбия…»
Книга оказалась гадательной. Встретилось слово «рафли». Раскрывалось: рафли – это святцы, а рафль – это мысль.
Шло объяснение, как надо гадать.
– Не моя книга! – твердо сказала Федосья. – Здесь ученость есть капкан, который хлопнет – и душа попалась, аки горностайка.
– Ты книжку сожжешь? – спросила Дуня.
– Подарок Милославских. Сжечь нехорошо. Положу подальше, пусть сама уйдет из нашего дома.
У Дуни глазки заблестели вдруг.
– Узнать бы, кто будет твой муж, кто мой?
Федосья улыбнулась.
– Дуня, а по-моему, лучше не знать. Придет день – и будет тот, кого Бог тебе пошлет.
У Дуни личико вдруг сморщилось.
– Я сон вспомнила. Мне снилось: вся Красная площадь в огне. И монах. А монах человека по земле волочет. Взял этого человека и в огонь бросил. Огонь-то и погас.
– Страшно, – сказала Федосья. – Надо перед сном на пруд ходить, на лебедей смотреть. Я хожу, смотрю – и летаю во сне. Уж так это хорошо.
– Да, конечно, хорошо! – согласилась Дуня. – Летают ангелы.
На мужской половине дома все время шло какое-то движение.
– Федя в дорогу собирается, – сказала Федосья. – Царица Мария Ильинична едет с царем на охоту.
– Я с моим мужем тоже буду с соколами в поле ездить. Гусей бить. Гуси вкусные.
– А мне соколов не надо, – серьезно сказала Федосья. – Я люблю смородину.
– Красную.
– И красную и черную. И чернику-голубику.
– А знаешь чего! – Глазки у Дуни опять заблестели. – Давай вместе летать.
– Как? – не поняла Федосья.
– Ты в моем сне, а я в твоем.
– Пошли на цветы посмотрим! – сказала Федосья. – Вчера стояло тепло, сегодня теплый день.
– Пошли! – согласилась Дуня. – Шмеля хочу увидеть.
Клятва верховной боярыни
Приезжие боярыни царицы Марии Ильиничны собрались в Золотой царицыной палате. Они стояли справа и слева от золотого царицыного стула строго по местам: княгиня Касимовская Марья Никифоровна – жена касимовского царевича Василия Еруслановича, княгиня Сибирская Настасья, боярыня Анна Морозова, царицына сестра, княгиня Черкасская Авдотья с дочерью Анной, княгиня Одоевская Авдотья и еще одна Авдотья, жена Глеба Ивановича Морозова, и прочий синклит: Трубецкие, Салтыковы, Пронские, Пушкины, Урусовы, Стрешневы, Милославские, Ромодановские, Троекуровы, Куракины, Долгорукие и где-то в самом конце, перед Соковниными, Шереметевы.
Царица Мария Ильинична в Большом наряде, высокая, пышная, с глазами строгими, серыми, удивительно оттененными колючими ресницами, была самой красивой в этой сверкающей золотом, воистину Золотой палате. Ее отец, Илья Данилович Милославский, бывший среди немногих мужчин на церемонии, смахнул счастливую слезу. Сколько раз в былые времена клял он себя за не ахти какую выгодную женитьбу: за красоту жену взял, а красота – не тройка, не поскачешь… Ан нет! Красота за себя постояла. Вон как вознесла! Господи, и во сне такого присниться не могло!
5 марта боярин Илья Данилович Милославский справил новоселье. Переехал жить в Кремль, но тотчас затеял поставить новые палаты, чтоб ни у кого в Москве таких палат не было. И об этой своей задумке Илья Данилович успел царице шепнуть перед церемонией, и царица хоть и удивилась – месяца не прошло с отцова новоселья, – но обещала сказать царю.
А церемония такая была: Анну Михайловну Ртищеву, которую Мария Ильинична собиралась сделать своей кравчей, посвящали в чин верховных боярынь.
Служба кравчего – отведать пищу, прежде чем поставить ее на стол царя и царицы. Сначала пищу пробовал ключник на глазах дворецкого, потом пробовал сам дворецкий на глазах у стольника, стольник пробовал пищу на глазах кравчего.
Анну Михайловну ввели в Золотую палату, поставили перед благовещенским протопопом Стефаном Вонифатьевичем, который благословил ее и дал ей крест. И, держа крест, Анна Михайловна сказала клятву верховных боярынь:
– «Лиха не учинити и не испортити, зелья лихого и коренья в естве и в питье не подати и ни в какие обиходы не класти и лихих волшебных слов не наговаривати над платьем и над сорочками, над портами, над полотенцами, над постелями и надо всяким государским обиходом лиха никоторого не чинити».
Анна Михайловна поцеловала крест, икону Богоматери, подошла к царице, поклонилась ей до полу, и та дала ей поцеловать руку.
– А теперь пойдемте старые вещи глядеть, – объявила Мария Ильинична.
Не было у нее занятия любезнее, чем перебирать платья и украшения, доставшиеся ей от прежних цариц.
Охота
17 апреля в Москву прибыл гонец с белгородской засечной линии от воеводы князя Никиты Ивановича Одоевского: казачий полковник Богдан Хмельницкий стакнулся с крымским ханом и теперь ведет всякую чернь и татар грабить русские украйны.
Гонца выслушал дьяк Посольского приказа Назарий Чистой и тотчас поскакал в Коломенское. Ближний боярин Борис Иванович Морозов вместе с молодой женой был здесь на царской соколиной охоте.
На охоту выезд совершили торжественный, семейный. Впереди в красном платье с птицами скакали сокольники. За сокольниками попрыгивала веселенькая легкая карета государя. В карете сам Алексей Михайлович и Борис Иванович Морозов. За царской каретой верхом ехали стольник Афанасий Матюшкин и начальник над сокольниками Петр Семенович Хомяков. Следом двигалась карета царицы, запряженная двенадцатью лошадьми. С царицей ехали ее мать и ее сестра Анна. За царицыной каретой гарцевали верхами тридцать шесть девиц в красных юбках, белых шляпах с алыми шнурами, закинутыми на спину. За царицыной охраной катила новехонькая карета новехонького боярина Ильи Даниловича Милославского, а с ним ехал Федор Михайлович Ртищев, потом уж, сияя как солнце, подминала дорогу серебряная карета боярина Морозова – свадебный подарок государя. Карета пустовала. За серебряной каретой двигалась огромная колымага царевен, а в ней Ирина Михайловна, Анна Михайловна и Татьяна Михайловна. За колымагой царевен ехало сорок дворян, а потом еще тридцать колымаг прислуги.
Село Коломенское было в шести верстах от Серпуховской заставы по Каширке. Выехали после обеда, чтоб провести вечер на Москве-реке, а утром скакать на охоту.
Из всех своих сел Коломенское Алексей Михайлович жаловал более других. Он велел сделать себе над рекою лавку, чтоб на реку глядеть.
Глядеть на реку – все равно что в младенческую протоку души своей. Вязкие берега жизни теснят протоку, а она, чистая до самого дна, хоть и петляет, но бежит, бежит изо всех сил, потому как остановиться нельзя – тотчас и затянет.
На лавке своей государь один любил сидеть. Даже в тот семейный приезд улучил минуту.
Дрожал островок мошки в теплом воздухе, и сам воздух над рекою вздрагивал – этак вздрагиваешь, покрывшись вдруг мурашками в тепле с пронзительного холода, – зима из тела земли вон выходила.
Река лилась, причмокивая, всхлипывая, как сладко присосавшийся к коровьему вымени теленок.
Тепло было раннее, но стойкое, и пахло уже поднятой сохами землей.
– Спать, государь, пора, – подошел к царевой лавке Петр Семенович Хомяков.
– Иду, Петр Семенович. – Царь встал, поглядел на молодые голые дубки, силившиеся подпирать теплое низкое небо. – Как бы дождь завтра не зарядил. В дождь птицы не полетят.
