Ленка-пенка (СИ) - Арсеньев Сергей Владимирович (книги бесплатно .txt) 📗
Холодно как, брр. Замёрзла я вся. Скорее бы уж домой. Буржуйку затопим, кипятка попьём. Как здорово! Ох, как же папа-то завтра пойдёт?! Через весь город, по такому морозу, да с больной ногой! Ой, как я не хочу отпускать его. Но что делать-то? Нужно ведь дедушку проведать!
Мы папе на всякий случай взять с собой приготовили сухариков из примерно двухсот граммов хлеба. И ещё он возьмёт три соевые конфеты и наш самый последний, ещё довоенный, кусочек сахара. Очень далеко идти. Бедный папочка.
Да, целых двести граммов хлеба папе насушили! Сильно помогают нам хлебные карточки, что подарила Старая Мым… Гхм! В смысле, Анна Сергеевна. Каждый день —лишняя пайка. Это невероятно много значит сейчас.
Я заходила к ней в комнату. Она лежит в своей кровати всё в том же чёрном платье. Стёкла в окне выбиты и заткнуты подушками и какими-то тряпками. Но всё равно, в комнате холод, как на улице. У Анны Сергеевны распущенные волосы примёрзли к подушке. И даже после смерти она не потеряла гордой осанки и какой-то величественности. Мы решили, что пусть пока так и лежит. А когда станет возможно, обязательно похороним её по-человечески.
В кошельке, который она принесла нам, было чуть меньше семидесяти рублей. В синей коробочке —набор из шести очень красивых серебряных чайных ложек, с каким-то гербом на ручке. А вот большая книга оказалась не чем иным, как фотоальбомом.
Да, это был фотоальбом. И уже самая первая фотография поразила меня. Знаете, у меня прямо над кроватью из стены торчит какой-то уродливый железный крюк. Я всю жизнь гадала, что это за крюк и зачем он там нужен. И вот теперь этот самый крюк я ясно увидела на фотографии.
Это была фотография улыбающейся молоденькой девушки. Почти девочки. Лет четырнадцать-пятнадцать ей там было. У неё была длинная коса, она была одета в красивое белое платье до самого пола, а рядом с ней стояла наряженная новогодняя ёлка. И крюк тоже на фотографии был. На нём висела большая картина с изображением какого-то царского генерала или адмирала со множеством орденов и лентой через плечо.
Да, действительно, там был тот самый крюк. А это значит, что ёлка стоит на том самом месте, где стояла моя кровать до того, как мы её ближе к буржуйке передвинули. В уголке фотографии красивыми буквами было написано: «1887 г.». В девушке же на фотокарточке я без труда узнала Старую Мымру в молодости. В смысле, Анну Сергеевну.
Так вот оно что! Она, оказывается, жила в этой квартире и до революции! Она что, дворянка, что ли?
Мы с братьями стали листать этот альбом и рассматривать старинные карточки. В основном там были портреты. Какие-то совершенно незнакомые люди. Мужчины, женщины, дети. Вот Анна Сергеевна, под руку держит морского офицера в белых перчатках, погонах и с кортиком на боку. Малыш лет четырёх в матросском костюмчике держит Анну Сергеевну за руку. Надпись: «1901 г.». На заднем фоне большой колёсный пароход у пристани.
А вот тот же самый офицер, уже один, но на этот раз к уголку его фотокарточки приклеена узкая чёрная ленточка. Надпись на карточке: «1904 г.».
Чем ближе к концу альбома, тем чаще стали попадаться каточки с чёрными ленточками. Предпоследней была фотография молодого царского офицера с шашкой. У неё тоже была чёрная ленточка. Подписана карточка была 1916 годом. Присмотревшись, я узнала в офицере того самого карапуза, что был на карточке от 1901 года, с Анной Сергеевной и офицером.
Самой последней же карточкой в альбоме была фотография самой Анны Сергеевны. Вероятно, сделана она была этим летом. К ней тоже была приклеена чёрная ленточка. А вот надпись на карточке была длиннее, чем на других. Там было написано не только «1941 г.». Ниже была приписка, наверняка специально для меня с братьями. Твёрдым почерком было написано: «Никогда не сдавайтесь! Половцева Анна Сергеевна, графиня»…
Глава 20
— …А если опять отменят?
— Лен, ну что ты вот расстраиваешься заранее? Ничего не отменят.
— Ага, в прошлый раз ведь отменили.
— И в прошлый раз не отменили. Только перенесли.
— Для Саши это одно и то же. А он так посмотреть хотел!
— Ну, ты расскажешь ему. Придёшь домой, и всё расскажешь.
— Это не то. Самому интереснее смотреть.
— Посмотрит ещё. Это ведь не последний раз показывают. Успеет увидеть.
— Да, но он хочет сейчас, сегодня!
— Лена, ну что вот ты от меня хочешь? Я-то как помогу? Скажи, если знаешь.
— Извини, Валь. Я просто вся вне себя. Вове совсем плохо.
— Совсем?
— Совсем. У нас ничего, кроме хлеба, не осталось. Мы ему даже все конфеты скормили, а сегодня я суп не ела в школе, всё ему принесла. Не помогает, Валь. Он умирает!
— Может, обойдётся ещё?
— Он вчера медвежонка попросил.
— Какого медвежонка?
— Его игрушку. Детскую. Саша сказал, что Вова до войны всё время с ней спал.
— Вовка с игрушкой спал?
— Да, с игрушкой! И не смей смеяться над моим братом! Не смей! Это не смешно.
— Так, я и не смеюсь. Удивительно просто. Вовка, у которого язык весь как из колючек, сам с медвежонком спал. Раньше ни за что не поверил бы.
— Вот так. А медвежонка зовут Миша. Мне Вова прошептал вчера вечером. Говорить он не может уже громко. Он всё время просит молочка. А молочка нет! Валь, ну нет у нас молочка. Нету!
— Лен, перестань. Смотри, мы пришли уже…
В кино я с Валькой Смирновым пошла. Саша не может встать. У него опухли и ноги, и руки, и лицо. С начала недели он не ходит в школу и не получает суп. А я свой не отдаю ему. Чувствую, что если я отдам этот дрожжевой суп, то и сама не смогу в школу ходить. Да что там в школу! Я не смогу ходить ни за водой, ни за хлебом. Поэтому свой суп съедаю сама. Только сегодня вот, принесла суп Вове. Потому что тот уже совершенно серьёзно стоит на краю могилы.
Клей у нас закончился. Конфеты и яичный порошок закончились. Ничего нового купить не удалось. Да и нет у меня сил по магазинам бегать. Едва хватает их сходить в булочную и за водой на колонку. Плюс дома ещё нужно дрова рубить. А топор такой тяжёлый! Я едва поднимаю его двумя руками.
Нас осталось трое. Всего трое во всей квартире! Больше нет никого. Мой папа ушёл к дедушке Кондрату, да так и не вернулся. Мы ждали его три дня, а потом я сама пошла получать карточки на декабрь. Ждать дальше бесполезно. Неизвестно, дошёл ли он или нет. Впрочем, уже не важно. Раз не вернулся за столько времени, значит это уже всё.
Мертвецы. Они лежат прямо на улице. Некоторые обёрнуты во что-то, некоторые просто так. Шёл, шёл человек, устал, присел, и не встал. Замёрз. Такие часто встречаются. Нельзя садиться. А вчера, когда я шла из школы, видела, как мальчик, упираясь, тащит куда-то санки с лежащим на нём телом взрослой женщины. Наверное, мама. Сегодня шла в школу и опять увидела их. От того места, где я вчера их встретила, мальчик протащил санки с мамой ещё метров пятьдесят. Потом упал. И больше не встал. Я прошла мимо. Им не помочь. А мне нужно было идти в школу кушать суп. Меня дома братья ждут.
Но сегодня я пошла в кино! Я не могла не пойти. Это как завещание от папы. Последние два билета, что он принёс. Я просто обязана пойти.
В прошлую пятницу, пятого декабря, мы с Сашей уже приходили сюда. Но тогда сеанс отменили. Вернее, не отменили, а перенесли на неделю. Было вывешено объявление, что киносеанс переносится по техническим причинам. Но билеты на пятое декабря будут действительны двенадцатого. Не знаю, что там случилось. Может, электричество в кинотеатре отключали или ещё что.
Было жутко обидно. Особенно Саше. Он до этого кинотеатра едва доковылял, держась за меня. А тут такое. Он чуть не плакал! Вернулись с ним домой, и с тех пор на улицу он больше не выходил. Не может. Всё время лежит в постели рядом с Вовкой. Я даже их хлеб в постель им приношу.
А Валька, с которым мы уже несколько раз на чердаке зажигалки вдвоём ловили, Валька ничего ещё. Держится. Он сильный. Не слабее девчонки.
