Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) - Фрай Макс
Но уже через пару минут хваткие желтые ручонки извлекли его из пыльной серой марли сачка.
С воробьем в руке маленькая девочка направилась в ванну. Встала на цыпочки, вытянула шею, заглянула на полку над раковиной – ничего похожего на растворитель там не оказалось. В туалете она осмотрела бутыли и банки, пылящиеся на стеллаже за толчком, заметила колбу с блестящей жидкостью, которая показалась ей очень похожей на растворитель.
– Слушай, птиц, – примирительно пробормотала она, – мне же тоже неудобно держать тебя одной рукой, а другой тянуться за колбой, смотри, она стоит среди баночек с мазями, в очереди всяких любопытных коробочек, ворчливых флаконов с зеленкой и йодом. Такая сердитая, возьмет и обо всем нажалуется маме.
Стараясь не слишком сильно сжимать воробья, который не слушал, не хотел дружить и изо всех сил клевался в указательный палец, она дотянулась до колбы, обхватила пыльное горлышко, смахнула упаковку таблеток в озерцо толчка. «Извините, – сказала она таблеткам, – Не беда, купят другие, нечего было ставить сюда ацетон».
И она уже деловито шлепала обратно в комнату, по пути разглядывая желтые пятнышки-бобы, откуда-то появившиеся на серой шерсти ее тапок. Потом она долго давила на брюхо мятого тюбика, но упрямая краска не показывалась и комком сидела внутри. Тогда маленькая девочка положила тюбик на стол и изо всех сил надавила на него, как на кнопку, отчего едко-желтый снаряд выстрелил в стену, украсив ее сентябрьской клумбой золотых шаров. Это ничуть не смутило маленькую девочку, напротив, стена стала достойной палитрой, в которую даже удобнее макать кисточку.
Перышки поддавались краске не сразу, надо было провести по одному и тому же несколько раз. Было неудобно – окрашенные участки воробья становились липкими, вымазывали руку. Скоро птица стала совсем скользкой. А шершавый и блеклый паркет комнаты маленькая девочка попутно усеяла цветочками львиного зева, желтым клевером и еще зверобоем, хотя они обычно цветут в разное время. Мелкие желтые искры красовались на подоконнике, на пыльном кружеве тюля. Тут и там одинокие мать-и-мачехи по-весеннему расцветали на потолке.
Она так ликовала, разукрашивая коротенький хвостик воробья, что даже не заметила, как вернувшийся с футбола старший брат остановился и онемел посреди коридора, потом заглянул в комнату, и тихо наблюдал за чумазой маленькой лгуньей, обещавшей никогда ни под каким предлогом не лазать в его секретер.
С этой минуты начались беды маленькой девочки, которые последовали одна за другой. Придя в себя, брат ворвался в комнату, отнял краски, выбросил воробья, будто ненужный клочок бумаги за окно, отвесил сестре пару подзатыльников и выгнал ее из своей комнаты.
Маленькая девочка тихо всхлипывала от обиды и невезения, а разукрашенный воробей красовался на кусте сирени под окном. Был он желтым тюльпаном, не осознавал своего счастья, суетливо чистил перышки, отряхивался, потом улетел, стараясь укрыться от своего нового запаха. Воробью, видимо, казалось, что желтый слишком ярок, поэтому ему не пришелся по душе новый наряд. Он был скромным, уже немного стареющим воробьем с черточкой на голове, означающей его место в иерархии птиц. Он был мудрым, уравновешенным воробьем, не желавшим выделяться. И поэтому тяжело переживал все случившееся с ним в тот день.
А напротив куста сирени, за окном третьего этажа, замерев на треугольной табуретке перед подоконником, маленькая девочка рассматривала свои пожелтевшие тапочки. Она очень грустила, предчувствуя, что вечером беды продолжатся, ведь матери не нравится желтый, она говорят, что это «цвет разлуки» и очень боится развода. Поэтому, наверняка, вернувшись с завода и обнаружив в своей квартире желтые кляксы и брызги, мать начнет искать в комоде старый дедов ремень. Потом из котельной вернется недовольный, хмурый отец, попахивая сладковатым одеколоном, ища, на ком бы сорвать зло и усталость.
***
Полночи маленькая девочка плакала, накрывшись с головой одеялом, опасаясь, что беды теперь будут преследовать ее ежедневно. Честно говоря, она так и не поняла, за что ее наказали. Но с тех пор на всякий случай она всегда стояла в очереди вместе со взрослыми, вцепившись в отцовское запястье или ухватившись за ручку бабушкиной авоськи, обмотанную изолентой. Теперь маленькая девочка почему-то стеснялась канарейки, что живет в магазинчике у автобусной остановки.
По странному совпадению в том же году, в Париже, один знаменитый художник представил на ежегодной выставке-продаже свою новую работу: комнату, забрызганную желтой краской от пола до потолка с подвешенными на невидимых ниточках желтыми птицами, которые висели на разных уровнях, умиляя посетителей. После аукциона художник получил много-много новеньких серо-зеленых банкнот, на которые можно было бы заполнить канарейками все небо над городком, где живет маленькая девочка, а еще перекрасить в желтый автобусную остановку, магазинчик, сгорбленный пятиэтажный дом из серо-бежевого кирпича, самодельные лоджии и балконы. А также воробьев, голубей, ворон, галок. И немного подновить наряды пугливым, зябнущим на ноябрьском ветру синицам.
Виктор «Зверёк» Шепелев
Против тысячи
В ночь с 6-го на 7-е октября я намазала спину Андрея очень надёжным клеем, уже ближе к утру, когда он спит крепче всего, а утром он проснулся и сказал, что я дура. «Яська, ну ты и дура», — сказал он, и это должна была быть обидная «дура», но чтобы было обидно, надо было ещё и посмотреть на меня по-особому, а этого-то как раз он теперь и не мог. «Дура, прекрати», — сказал он, и это уже было не по-обидному, а как в детском саду.
Тогда Андрей тяжело перекатился на бок и спросил как бы и не у меня, а у стены (потому что я осталась у него за спиной): «И что теперь?» Я сказала:
— Не знаю.
↓
Дело в том, что я и правда не знала. Раньше, вечером, он заснул, а я, не одеваясь, пошла в туалет, и там, открыв навесной шкаф в поисках нового рулона туалетной бумаги, увидела клей; несколько дней думала об этой банке «склеивает всё! потрясающая надёжность! безопасен в быту!», а потом — в тот вечер мы немножко перепили и перетрахались, он заснул, а я осталась проветривать голову и курить у окна, в четыре утра пошла в туалет, сняла с полки банку с клеем, вернулась в комнату, раскрыла Андрея, всегда спящего на животе, и тщательно намазала его спину густой полупрозрачной желтоватой жидкостью.
Потом сняла футболку и легла сверху.
↓
Я не то чтобы думала о том, что и зачем я делаю: в меру забавная попытка почувствовать нас живыми заново: проснёмся, освоимся в общем теле, посмеёмся. Я не могла предположить [не пыталась предположить], что этот надёжный клей нельзя будет просто так смыть, или растворить, скажем, через минут пятнадцать после пробуждения — ещё до завтрака и утреннего туалета. Невозможно будет смыть до вечера. Или неделю. Или несколько месяцев.
↓
— Дурында ты всё же, Яська, — говорит Андрей ласково, или просто устало, я не знаю. Я сижу на полу, обхватив колени руками, и пытаюсь понять, как всё это произошло и где кнопка «Отмена»; Андрей сейчас сидит, наверное, неудобно выгнувшись назад, вслепую нащупывает моё ухо, легонько дёргает. Мы проснулись около часа назад и по-прежнему надёжно склеены по всей поверхности спин, я отчаянно хочу разреветься, есть и в туалет. — Дурында ты. Это очень хороший клей, прочный, неводорастворимый и вообще практически нерастворимый. Те химикаты, которые с ним справятся, справятся и с твоей кожей, и с мышцами, и успеют приняться за кости прежде, чем ты успеешь сказать «мама». Или чем я успею сказать «мама».
↓
Потом мне стало очень одиноко.
— Мне сейчас очень одиноко, — сказала я, устав реветь; Андрей лежал лицом к стене на боку и притворялся что спит, я лежала на боку лицом в нашу изменившуюся комнату и даже не притворялась. Уже несколько недель мы почти или совсем не спали, но он всё равно выключал свет каждый вечер и укладывал нас на диван, а утром рассказывал, что ему будто бы снилось. «Такие, знаешь, бытовые кошмары, когда весь ужас в том, например, что у тебя нечищен левый ботинок, и почистить его не получается, и все это замечают.» «Так вот, мне снится, вроде того что это всё на самом деле твоя хитрость — а на самом деле ты можешь отклеиться, когда захочешь, например, когда я сплю, ты встаёшь и ходишь по квартире». По ночам он иногда вздрагивал, как человек, который только начал задрёмывать, и сразу увидел, как оступается.
