Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Поистине, не во встрече ли, конфликте и в конечном счете постепенной гармонизации этих великих соматопсихических потоков состоит сущность истории?»
Замечу с грустью, что встреча произошла, конфликт — налицо, а вот гармонизации даже и постепенной пока не видать и ничто на такую гармонизацию не указывает… Но Тейяр де Шарден верит в историю и отводит особую роль Западу:
«В этой пылающей зоне роста и всеобъемлющей переплавки все, что ныне составляет человека, было найдено или по крайней мере должно было быть вновь найдено. <…> от одного края света до другого все народы, чтобы стать человечными или стать таковыми еще больше, ставят перед собой упования и проблемы современной Земли в тех же самых терминах, в которых их сумел сформулировать Запад».
Увы, нигде не видно что-то народов, которые стремились бы на деле «остаться человечными» или «стать таковыми еще больше»; не видно и народов, которые бы «ставили перед собой упования и надежды» и осуществляли их хоть сколько-нибудь удовлетворительно перед лицом этической критики.
Совпадая во многом с Конрадом, Шарден считает наше время особенно значительным, упорно видит в истории некие существенные для его концепции перемены: экономические (собственность стала безличной, богатство наций не совпадает с их границами), в промышленности (до XVIII века был известен лишь один вид химической энергии — огонь, и лишь один вид механической — «мускулы людей и животных, умноженные в машине», а с тех пор какие перемены!) и изменения социальные (пробуждение масс).
Действительно, мы видим изменения в промышленности, точнее, изменения в качестве и количестве потребляемой людьми энергии; остальное же либо спорно, либо просто непонятно — что значит, например, пробуждение масс?
Шарден пишет о преобразующей деятельности человека — и эти его историко-философские взгляды нам особенно важны:
«После долгого вызревания, скрытого кажущейся неизменностью земледельческих веков, наконец пришел час нового изменения состояния, который отмечен неизбежными муками».
Это «изменение состояния» выражается в преобразовании человеком ноосферы:
«Земля, дымящаяся заводами. Земля, трепещущая делами. Земля, вибрирующая сотнями новых радиаций. Этот великий организм в конечном счете живет лишь для новой души и благодаря ей. Под изменением эры — изменение мысли».
В чем же он видит изменение мысли?
В том, что люди поняли «необратимую взаимосвязь всего существующего»; в том, что время и пространство органически слились, соединились; в том, что отдельные люди вопреки мнению других постигли идею эволюции — этого света, озаряющего все факты, этой кривой, в которой должны сомкнуться все линии; в том, что люди оказались способными «видеть не только в пространстве, не только во времени, но и в длительности».
О чем же свидетельствует это изменение?
Об очень и очень важном — прежде всего, о том, что человек открыл, что он, человек, есть «не что иное, как эволюция, осознавшая саму себя».
Шарден, наблюдая пристально историю рода человеческого, стремится показать читателю его книги, что люди вовлечены в космический жизненный поток не только материальной стороной их организмов, не только биологически, что человеческое сознание, разум, душа — тоже результат длительного эволюционного процесса всего космоса. «Социальный феномен — кульминация, а не ослабление биологического феномена», — подчеркивает он и пишет: «Мы чувствуем, как через нас проходит волна, которая образовалась не в нас самих. Она пришла к нам издалека, одновременно со светом первых звезд. Она добралась до нас, сотворив все на своем пути. Дух поисков и завоеваний — это постоянная душа эволюции».
Шарден был одним из первых, кто распространил идею эволюции на мир сознания, кто поместил человека в общий ход развития самопознающей природы. Но он невольно поставил «человека сознательного» в центр эволюции, в вершине ее. Именно так и должно казаться каждому, кто осмысляет место человека в мире, будучи не в силах полностью освободиться от самого себя и от восхищения собой и себе подобными. Предпочтение, которое оказывает Шарден роду человеческому, особенно заметно там, где он точнее всего и острее формулирует свою мысль, например, в следующем рассуждении:
«В общем, чем больше живое существо выступает из анонимных масс благодаря собственному сиянию своего сознания, тем больше становится доля его активности, передаваемая и сохраняемая путем воспитания и подражания. С этой точки зрения человек представляет собой лишь крайний случай преобразований. Наследственность, перенесенная человеком в мыслящий слой Земли, оставаясь у индивида зародышевой (или хромосомной), переносит свой жизненный центр в мыслящий, коллективный и постоянный организм, где филогенез смешивается с онтогенезом. От цепи клеток она переходит в опоясывающие Землю пласты ноосферы».
Шарден делает из этого важнейший для меня вывод: эволюция обретает в человеке свое самосознание. И тут же — именно из-за антропоцентризма! — сбивается, утрачивает логику и заявляет, что человечество держит эволюцию в руках и, тем самым, эволюция может либо продолжать себя, либо отвергнуть — это зависит от воли людей. Если бы это было так, то — согласно той же идее постепенного возрастания сознания — эволюция все более овладевала бы этой возможностью управлять сама собой и мы видели бы следы этого процесса в истории; однако ничего такого мы в истории не наблюдаем…
Естественно, что будущее человечества Шарден видит во все большем развитии сознания, в появлении сверхличности, в достижении в конечном счете высшей точки развития — некой точки омеги, последней, где происходит слияние человека с Богом, торжество действенной любви, причем Шарден допускает, что этого может не произойти по вине человека.
Тойнби, Конрад, Шарден. Три наших современника, англичанин, русский и француз, сторонники разных оттенков христианства — протестант, православный и католик… Каждый из них шел своим особым жизненным путем, но все они пришли к очень близким идеям. Не хватает какого-то совсем небольшого усилия, чтобы увидеть сквозь пелену мнимостей действительный ход истории.
3. «Свобода воли»
Теоретически предполагается, что человек всегда свободен сделать или не сделать тот или иной поступок, свободен согрешить или отступить от греха, свободен сознательно выбрать между добром и злом. Предполагается также, что человек всегда может обратиться к своей совести и получить от нее ответ, хорошо он поступил или плохо.
Так оно в подавляющем большинстве случаев и есть, хотя чаще люди выбирают зло, забывают о совести или настолько запутываются в жизни и в самих себе, что не в состоянии отличить плохое от хорошего.
Вопрос о свободе воли особенно важен для христианства — ведь если бы человек не был свободен в своем поведении, то ответственность за страдания, кровь и преступления легла бы на плечи Господа Бога и вместо высшего существа, сострадающего нам и исполненного к нам любви, оставалось бы верить в какого-то бессердечного экспериментатора, для которого мучения и горе людей, происходящие по его воле, просто забава, что ли. Но и оставляя в стороне религиозные проблемы, мы знаем из опыта, что каждый человек может выбрать между хорошим и дурным поступком, что человеческая воля безгранична, о чем свидетельствуют пусть не очень частые, зато драгоценные примеры самопожертвования, стойкости и бесстрашия отдельных людей. Восхищаясь, однако, этими примерами, большинство не находит в себе сил твердо выбрать добро, а с легкостью грешит: врет, ворует, нарушает клятвы, убивает, подличает, лицемерит… Создается впечатление, что на свободу воли что-то постоянно и мощно воздействует, что-то облегчает человеку выбор зла и затрудняет выбор добра. И это воздействие приводит к такой деформации, что под сомнением оказывается даже сама эта свобода воли. Да бросьте, хочется сказать порой теоретикам последней, какая тут свобода воли, какой тут выбор, когда человек всего-навсего игрушка в руках неведомых сил, делающих с ним что угодно! Приходится делать странный вывод, что в человеке присутствует одновременно свобода воли и ее несвобода…
