Собаки и другие люди - Прилепин Захар (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
«Я», – захотелось ответить мне, но догадался смолчать.
Я взял пакетик в ладонь. Шёл с ним к машине, чуть, словно ядовитого паука, сдавливая.
Как забавно может выглядеть смерть: не коса, не яма, не ружейное дуло, не ядовитая змея, – а слипшиеся зёрна.
Позвонил жене, спросил, как он.
– Молока попил. Лежит. То вовсе не реагировал, а сейчас зашла – дрогнул хвостиком своим. Последние свои силы – и те тратит на улыбку. Хотел голову поднять, и… – Жена вдруг смолкла; собралась с духом, и досказала: – Я ему говорю: «Господи, да лежи ты».
По дороге я несколько раз грубо нарушил правила, игнорируя светофоры и минимум вдвое превышая скоростной режим.
Пакетик лежал на правом кресле.
Я хотел сразу, круто пришвартовавшись, встать возле его ворот – но когда я подъезжал, увидел там неизвестный мне минивэн, а со двора Никанора Никифоровича выходила незнакомая семья – то ли очень счастливая, то ли заплаканная, так сразу и не поймёшь. Пока я медленно двигался мимо, насчитал пять человек: красивая женщина в шубе, подвижная бабка – быть может, её мать, следом две девчонки, лет десяти-двенадцати, кажется, сёстры: закутанные, не в пример матери, в шарфы и шапки по самые глаза… и, наконец, последний – мой знакомец Коля, без шапки и даже в расстёгнутой на груди рубахе, пышущий жаром.
– Да что тут у вас такое, – прошептал я.
Поставил машину у своего двора и зашёл домой переждать.
Сидел за кухонным столом, смотрел на остывающий чай. Так и не притронулся.
Вскинулся: начинало вечереть. Надо было идти.
Дом Никанора Никифоровича лежал во мгле.
Я постучал ногой о ворота. Затем рукой. Мне показалось, что в окне мелькнула тень.
– Открой, слышь, – попросил я.
Никто не отозвался.
Недолго думая, схватился за край забора и перемахнул на ту сторону. Его собаки смолчали; кажется, он закрывал их на ночь в сарай, чтоб не лаяли попусту.
Поднялся на крыльцо, ещё раз постучал.
– Давай уже, – попросил я. – Впусти.
Голос мой раздавался на всю округу. Больше никаких звуков в деревне не слышалось.
Прошёл вдоль дома, утопая в сугробах и заглядывая в окна, но ничего, кроме своего мутного бесноватого лица, не видя.
– Ладно, – сказал. – Тогда так, – и направился к сараю.
Сарай был закрыт на защёлку.
Раскрыл дверь, шагнул внутрь. Запричитали куры, вскинулся гордо петух: а кто там, а кто там?..
– Где тут у вас свет? – вслух спросил я, словно кто-то мне мог подсказать. – Никанор Никифорыч хозяйственный, всё у него есть. Зерно есть. Мор есть. Свет тоже должен быть… Да вот он.
Вспыхнула голая лампочка у потолка. Белая коза подбежала к дощатой двери загона, разглядывая меня.
Толкнув её в морду, я вошёл к ней в загон, прикрыв за собой дверь на защёлку, и поискал табуретку, сидя на которой, Никанор Никифорыч доил козу.
– Вот и табуреточка, – сказал я и, прежде чем сесть, вынул захваченный дома длинный, страшный, кривой нож.
Сидел с этим ножом, смотрел на козу.
Коза подошла и понюхала мне правую руку.
Я переложил нож в левую и спрятал её за спину, показав козе пустую ладонь: ничего нет.
У меня ничего нет.
Отодвинув щеколду, я вышел со двора Никанора Никифоровича на улицу – и тут же столкнулся с пьяницей Алёшкой. Он снова был хорошо подвыпивший, но ещё ходячий.
– Тоже поздравил? – спросил он, обдав меня перегаром.
– С чем? – спросил я.
Алёшка хмыкнул.
– По-твоему, не с чем?
– Алёш, говори скорей, некогда.
– Некогда. Всегда тебе некогда. Куда ты опоздал?
– Скажешь, нет? – я двинулся, чтоб уйти.
– Погоди, – придержал меня за рукав Алёшка пьяной рукой. – Сейчас, всех соберу. Слушай. Приехал Коля, знаешь Колю?
– Да.
– Вот он приехал. Я рос мелким, он был тогда. Бил меня. Потом уехал. Теперь вернулся. На минивэне и с женой. Показать дом. Места. Лес. Реку. Чтоб дачу строить. На месте старого дома. Понял?
– Понял. Это всё?
– Нет. Пре-лю-ди-я, – выговорил Алёшка, словно выдавливая мокрым языком каждый слог изо рта. – Пока он пытался печь затопить, его девчонки ушли гулять. На реку. Играли там, и пошли по льду. Речка же маленькая. И пошли по льду.
– Ну? – я взял его за плечо.
– Вот, – сказал Алёшка, – Теперь развязка. Лёд… – он довольно умело изобразил подходящий звук, – …хрустнул, и младшая, хоп, по грудь ушла. Вторая к ней – и хоп, лёд тоже треснул. Она на лёд легла. А лёд под ней тоже начал трещиной расходиться. И она уже воду пила. И кричала. И та, которая в проруби, кричала.
– Ну? – повторил я.
– Ты чего? – удивился Алёша. – Это же рассказ. Он медленный, – Алёшка стряхнул мою руку с плеча и поднял вверх палец. – Кульминация! Шёл дядя Никанор. С охоты. С ружьём. Ружьё пригодилось. Он всё по уму. Подполз. По-пластунски. Вытащил – за ружьё – сначала одну. Потом другую. Отнёс их домой. Положил на печку. Отпоил горячим молоком. Накрыл одеялами. Сходил за Колей… Теперь титр.
Ниггу я привёз через две недели, уже в марте.
По дороге он с интересом смотрел в окно, понемногу угадывая родные места, а возле самого дома начал радоваться и бодать лобастой головой стекло.
Я выпустил его.
Он бросился обнюхивать столбы и стены, словно бы перелистывая давнюю книгу в поисках любимых стихов – и угадывая на каждой странице всё столь же удивительные, как и в юности, строчки.
Во дворе надрывалась сначала узнавшая звук мотора, а потом разгадавшая возвращение Нигги Золька. Ей подлаивал подкаблучник Толька.
Я усадил Ниггу в начисто прибранный вольер, и решительно, уже безо всякой злобы, пошёл навестить соседа. Просто поздороваться. В деревне разругаться на всю жизнь – себе дороже.
Шёл вдоль его забора, чтоб не упасть в подтаивающий грязный снег, и касался рукой досок.
За несколько метров от ворот услышал звук открываемой калитки.
Кажется, он решил взглянуть, моя ли это машина подъехала.
– Никанор Никифорыч! – окликнул я.
В тот же миг дверь громко захлопнулась и лязгнула щеколда.
– Вот же старый сыч, – громко засмеялся я. – Да погоди ты…
Но он уже вбежал по крыльцу и захлопнул входную дверь. Я услышал звук провёрнутого ключа.
Полминуты спустя он ещё и свет погасил в большой комнате. Словно без света он становился невидимым и недосягаемым.
Я недолго постоял.
Проблеяла коза. Прокричал петух.
…С тех пор мы не разговаривали год.
В следующем феврале, во второй уже половине, моя дочка явилась с прогулки загадочной.
– А знаешь, где я была? – протянула она.
– Где же? – спросил я.
– У Никанора, – твёрдо сказала она.
– У дяди Никанора Никифоровича, – машинально поправил я. – И чего ты там делала?
– К нему дочь приехала.
– Да что ты.
– Да. И позвала меня в гости.
– Она же старше тебя.
– Ненамного. Всего на десять лет.
– Действительно. И дядя Никанор Никифорович был дома?
– Нет, его не было. Но мы смотрели альбомы, где они с женой молодые. Они были красивые. И у неё фата была. А у него – медали.
– Какие ещё медали?
– Дочка сказала, что он был на войне. И был ранен. И попал в плен. И сидел… Забыла.
– В зиндане, – догадался я.
– Да. Не знаю, что это. Что это?
– Зиндан? Это… плохое место, – озадаченно ответил я.
– Потом он принёс нам молока.
– Его же не было дома.
– Сначала его не было. Потом он был.
Следующим утром, как обычно, мы шли мимо дома Никанора Никифоровича с Ниггой на прогулку.
Мы всегда ходили в одно и то же время – и, думаю, это помогало ему месяцами не встречаться со мной. Так я опытным путём выяснил, что люди могут бесконечно долго избегать друг друга, имея общий забор.
Жена к нему приезжала всё чаще, но, удивительно, он вовсе перестал кричать на неё, словно все громкие слова у него закончились, а остались совсем тихие, и тех было немного.
