Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна (книги онлайн txt) 📗
– Звонят, – Аурика показала глазами на дверь.
– Я слышу, – ответил Георгий Константинович, но не сделал ни шагу. Присутствие дочери в момент встречи Коротича и его придуманной половины, очевидно, не входило в его планы.
– Давай, открою, – удивилась медлительности отца Аурика и направилась к двери.
– Не надо! – прошипел ей вслед Одобеску и замахал ей рукой, чтобы вернулась.
– Почему?
– Ты смутишь гостью, – прошептал барон.
– Я что, такая страшная?
– Нет. Слишком красивая, – отчаянно польстил дочери Георгий Константинович. – Настолько красивая, что можешь испортить людям праздник.
– Ну, мне же интересно! – сопротивлялась Аурика, но уже не так настойчиво.
– Мне тоже, – оборвал ее Одобеску и развернул лицом к гостиной. – Иди, скажи Глаше.
– Ты думаешь, твоя Глаша глухая?
– Аурика Георгиевна, – рассердился барон и подтолкнул ее в спину. – Делайте, что вам говорят.
В то время, пока отец и дочь Одобеску препирались по поводу того, кому открыть дверь, в холодном полумраке парадного переминался с ноги на ногу вспотевший от волнения Миша Коротич, ощущавший себя перед входом в квартиру, как девушка перед первым причастием. В руках молодого человека – два чахлых букета из трех гвоздик, а в бездонном кармане ветхого пальто – бутылка «Цимлянского».
За последние полгода Мишина привязанность к Георгию Константиновичу стала столь прочной, что юноша был вынужден честно признаться себе: даже если надменная Аурика не сегодня-завтра выскочит замуж, ему все равно хотелось бы оставить за собой право посещать этот гостеприимный дом в Спиридоньевском переулке. Боявшийся очередного сиротства Миша Коротич с легкостью готов был поступиться собственной гордостью в обмен на возможность по-прежнему именоваться младшим товарищем старшего Одобеску. Невольно он сравнивал Георгия Константиновича со своим отцом, всякий раз испытывая из-за этого угрызения совести, но удержаться не мог и продолжал это делать с завидным постоянством. «Я предатель», – клеймил себя Коротич и пытался воскресить хоть что-то из приятных детских воспоминаний. Но вместо этого память подсовывала ему изображение серого могильного камня, которому по настоянию отца нужно было всякий раз говорить: «Здравствуй, мама».
«Двадцать лет я здоровался с булыжником», – мрачно про себя шутил Миша, но от этого ему становилось еще хуже, а предательство словно удваивалось. Тогда он запретил себе думать о прошлом, но память жила по своим законам, и внутренний конфликт ощущался им все острее и острее, всякий раз напоминая о себе в тот момент, когда он пересекал порог дома Одобеску.
Сегодня, как ни странно, внутренний голос помалкивал весь день, словно отпросившись на выходные. Но Коротича это спокойствие не радовало: интуитивно он ждал какого-нибудь подвоха. Впрочем, деваться было некуда, и он нажал на звонок.
«Иду-иду», – донеслось до него из-за двери, и Мишино настроение мгновенно изменилось в лучшую сторону.
– Михаил Кондратьевич! – с готовностью раскрыл объятия Одобеску, но, вспомнив, что должен быть использован вариант приветствия номер три, тут же исправился: – Друг мой!
– Добрый вечер, – смутился Миша и протянул хозяину правую руку, левая была занята увядающими на глазах гвоздиками.
– Наконец-то! – Георгий Константинович решил не отступать от намеченного сценария. – Один?!
Коротич вытаращил на Одобеску глаза.
– Я так и думал! – проревел тот и подмигнул товарищу.
– Что случилось? – прошептал Миша.
– Аурика! – позвал дочь Георгий Константинович и сжал руку Коротичу.
Младшая Одобеску, настороженно прислушивавшаяся к тому, что говорится в прихожей, не заставила себя долго ждать и эффектно распахнула двери гостиной, явив себя миру во всем своем великолепии. Но шоу не получилось: соперницы за дверью не было. Вместо нее стоял потерявший дар речи юноша в потертом пальто столетней давности.
– С Новым годом, Коротич! – поприветствовала его Аурика. – А где…
– Горжу-у-усь! – рявкнул Георгий Константинович и, не дав вымолвить дочери ни слова, тут же обратился к гостю: – Согласитесь, Михаил Кондратьевич, прекрасна, как никогда.
Коротич пожал плечами и промолчал.
– Вы не согласны, друг мой? – опечалился Одобеску.
– Вообще-то, папа, это нескромно, – пожурила отца Аурика и снова собралась задать мучивший ее вопрос о том, куда делась обещанная соперница: – А скажи мне, Миша, где…
– В гостиную! – скомандовал Георгий Константинович. – Прошу вас к столу, друзья мои.
– Вообще-то твой друг до сих пор в пальто, – подметила Аурика. – Коротич, ты что, так и будешь стоять как вкопанный, с цветами в руках? Давай, вручай уже! И где…
– Гла-а-аша! – завопил Одобеску, напугав и так смущенного гостя. – Примите пальто у Михаила Кондратьевича.
Принаряженная по случаю праздника Глаша с готовностью бросилась в прихожую, но не успела, потому что сама Аурика Георгиевна, отодвинув в сторону отца, подошла к Мише и дружелюбно протянула ему руку:
– Раздевайся, Коротич, а то так и встретишь Новый год возле двери. И мы вместе с тобой.
Миша, покраснев, презентовал Аурике один из букетов и поискал глазами Глашу:
– Это вам, – неуклюже поклонился Коротич, отчего та зарделась и, приосанившись, приняла цветы, с улыбкой оглянувшись на хозяина дома.
Достав из внутреннего кармана пальто бутылку «Цимлянского» и тоже протянув ее Глаше, Миша наконец-то стащил с себя пальто.
– Сейчас плечики дам, – метнулась к нему помощница барона, но бывшая воспитанница снова ее опередила и приняла из рук гостя верхнюю одежду:
– Кстати, Коротич, папа сказал мне, что ты будешь не один. Где же…
– А вы бестактны, Аурика Георгиевна, – вмешался Одобеску и укоризненно покачал головой. – Не обращайте на нее внимания, Миша, – обратился он к гостю и, приобняв того за плечи, повел в гостиную.
Сев за стол, компания оживилась. Глаша, то и дело вскакивая со стула, пыталась ухаживать за всеми одновременно до тех пор, пока Георгий Константинович не усадил ее рядом с собой и не приказал замереть до завтрашнего утра.
– Я так не могу, – вслух пожаловалась его помощница и снова попыталась встать.
– Сидите! – остановил ее Одобеску, а Аурика потребовала у Коротича пустую тарелку со словами:
– Давай, поухаживаю.
– Я сам могу, – буркнул гость, но тарелку протянул.
– Вообще-то, – напомнила ему младшая Одобеску, – этим должна была заниматься другая. Кстати, где она?
– Кто? – растерялся Миша и вопросительно посмотрел на Георгия Константиновича.
– Как кто? – возмутилась Аурика бестолковости гостя. – Твоя, как это, избранница. Правда, папа?
– Какая избранница? – заволновался Коротич.
– Твоя, – пожала плечами девушка.
– Моя?!
– Ну не моя же! – Аурика посмотрела на парня, прищурившись сквозь наполненный шампанским фужер.
– Простите, Миша, – Георгий Константинович медленно поднялся со стула и, приложив руку к груди, виновато поклонился: – Не удержался. Рассказал. Приношу свои извинения.
Не успел Коротич открыть рот для того, чтобы поинтересоваться, о чем, собственно, как Одобеску перехватил инициативу в свои руки и покаянно признался:
– Взревновал, знаете ли. По-стариковски. Буйство чувств, половодье глаз, так сказать.
– Половодье чувств, – поправила его дочь и прыснула себе под нос.
– Смейся! Смейся над стариком, Прекрасная Золотинка, – чуть не зарыдал Георгий Константинович.
– Папа, что за спектакль?
– Спектакль?! И это ты называешь спектаклем? Слышите, Глаша?! Они (Одобеску словно нечаянно объединил сидящих напротив Аурику и Коротича) называют это спектаклем! Молодые и бессердечные. Далекие от меня… – Георгий Константинович взял паузу, посмотрел на сидевшую рядом помощницу и воодушевленно продолжил: – И от вас.
Одобеску говорил еще много разного, абсолютно непонятного и вроде как не к месту, но с такой экзальтацией, что скоро все присутствовавшие за столом перестали понимать, о чем идет речь, и просто терпеливо ждали, когда завершатся словесные эскапады вошедшего в раж хозяина дома. Испуганная Глаша посматривала на часы, отмечая про себя, что минутная стрелка неумолимо подползает к двенадцати, а тарелки у присутствующих за столом почти ничем не заполнены, а она ведь так старалась, чтобы было вкусно и красиво…
